Хантер Томпсон являлся одним из первых великих совратителей Америки. Мир 50-х, застегнутый на все пуговицы был необычайно скушен. Но наступление 60-х изменило ситуацию навсегда. Хантер Томпсон этим воспользовался.
Хиппи не были самыми предприимчивыми ребятами. На них свалилась свобода, а они распорядились ею как-то криво. Самые талантливые вообще умерли, как тройка J: Дженис Джоплин, Джим Моррисон, Джимми Хендрикс. Некоторые ярко прогорели, как горящая гитара, и пропали с горизонта. Молодой Джо Кокер, гремевший на Вудстоке, запил на десятилетия и нашелся только в 80-х – какая-то добрая женщина подобрала, отмыла и привела в божеский вид.
Хантер Томпсон был не такой. Он не окочурился и не ушел в подполье. Он слишком любил жизнь, чтобы отказаться от удовольствия перепробовать ее во всех видах. Оговоримся сразу, он не был развратником: женщины волновали его еще и как люди. Под жизнью подразумевалась жизнь во всех уголках страны, куда может попасть журналист. В деревушки контрабандистов, пуэрториканские бордели, на предвыборную кампанию президента Никсона, на скачки, мотоциклетные гонки и войну во Вьетнаме.
Жадность к жизни у него пошла с детства. Хантер Стоктон Томпсон родился в Луисвилле, штат Кентукки, в 1937 году. Суровые, крепкие люди, пьют много и чуть что, бьют по зубам, не спрашивая фамилии.
Поначалу Хантер Томпсон был вполне приличным мальчиком – любил литературу, писал. Но вдруг заболел отец и, как человек сильный, умирал сопротивляясь, медленно. Это сильно повлияло на Хантера, он возненавидел беспомощность. Мать страдала алкоголизмом. Хантер с какого-то момента просто не смог водить дружбу с пристойными ребятами, но у него был талант: еще в школе он прекрасно сходился с самыми «неприкасаемыми».
В Америке 50-х общаться с людьми не своего круга было предосудительно. Хантер общался. И вокруг взрослого Хантера тоже клубилась пестрая команда писателей, спортивных промоутеров, политиков, адвокатов. Их привлекала волшебная способность Хантера выходить сухим из воды. Казалось, что этот человек, который секунды не медля лез во всякое пекло, обладал антиожоговым покрытием. Приехал он во Вьетнам, в командировку от «Pоллинг Стоун», и получил сообщение, что за прошлые грехи из редакции его уволили.
Остался без копейки денег, и что? Позвонил в другое издание, наобещал с три короба статей, попросил кредита. Всю жизнь он ходил на грани, почти никогда не попадаясь. Если и попадался, то на глупости. Потому, что был он не злоумышленник, а просто азартный парень. Поехал как-то с приятелем на свалку в Пуэрто-Pико пострелять крыс, их там и сграбастали полицейские, от пистолета они избавились, но сомнения у копов остались. И вот Хантер так запудрил им мозги, что они даже сели пить кофе. Томпсон уже закинул ноги на стол, развалился, и тут из карманов посыпались на пол патроны от «Магнума». Ну и бросили их с приятелем обратно в кутузку.
Попал он в 19 лет – за мелкую кражу. И тут же ему добавили статью «вандализм»: поломал тюрьму, пока ждал приговора. Кричал, выпустите меня на волю! Все понимали, что у пацана просто кровь играет,и, чтобы не сажать по-настоящему, его допризывно отправили в армию – в ВВС США. На базе ВВС Хантер вел спортивную страницу в военной газете, но и тут ему было скучно жить по уставу: писать всякие официальные сводки. Поэтому он стал описывать жизнь самой базы и отправлял эту партизанщину в цивильные газеты. Что не могло не огорчить военное начальство, и из ВВС его вытурили.
Он потащился искать на свою голову приключений – спортивным редактором в богом забытый шахтерский поселок Джерси Шор, в Пенсильвании. Там отправился к девушке на свидание, одолжив чужую машину, но забуксовал в луже, и тут какой-то поддатый, но очень сильный шахтер вышел толкнуть застрявшую в грязи машину и оторвал ей дверцу. Хантер испугался и умотал от греха подальше в Нью-Йорк. Но рассказ об этой дверце напечатал. Получилось замечательно: и в распоследней шахтерской дыре полно приключений. Стоит только поискать. После этого Хантер уверился: если есть талант, можно писать о чем угодно и это будут читать. Так он и стал жить. Не ждать, пока горы приключений придут к нему, а устраивать их своими руками.
Но характер был буйный. Склонный к насильственному установлению социальной справедливости. В газете «Миддлтаун Дэйли Pекорд» ему очень нравилось работать, спорт обожал, редактором себя считал хорошим, все было ничего, да только повар тамошней забегаловки кормил журналистов несъедобной стряпней. Томпсон вежливо возвращал его лазанью раз за разом, а потом наорал на повара. Повар стал махать кулаками. Состоялась драка. В результате чего оказалось, что хороший журналист менее ценен, чем плохой повар. Томпсона уволили. В завершение этого дня автомат с леденцами сожрал монетки, которые сунул в него Томпсон, а конфеты зажал, и Хантер раскурочил его, забрав свои монетки. То есть это было его непреложным правилом: брать от жизни только свое. Впрочем, жизнь ему многое предлагала.
В 60-е она всем многое предлагала, жизнь. Только одни хапали ее вместе с наркотиками и умирали от передоза. Или захлебывались ею и алкоголем, как тот же Хендрикс. Томпсон же, поколесив по миру, поработав в пуэрто-риканских спортивных газетах, без гроша в кармане, на голом энтузиазме, и настрочив параллельно роман «Pомовый дневник», решил, что надо бы пристальнее вглядеться в свое время. Уже витало что-то в воздухе. 64-й год. «Битлз» и «Pоллинг Стоунз» покорили Америку. Битники перестали быть дикими пугалами в черном, читающими длинные стихи по квартирам, и вышли из подполья.
Молодые люди не только покупали новые красивые вещи, а стали еще думать о смысле жизни. Это в обществе потребления-то. Стало возможно говорить о политике – поэзией.На площадях. Уже в конце 50-х безработный молодой бродяга Джек Керуак написал роман «На дороге», заправив рулон типографской бумаги в машинку и описав, как есть, свое путешествие по Америке. Без прикрас и запятых.
Символом свободы – пугающей, неофициальной, буйной – были байкеры. К 64-м году он успели стать страшным сном всей Америки. Мотоциклетная банда «Ангелы ада» входила в так называемый один процент. Отверженных. Самое зло из зла, квинтэссенция кошмара. Это были байкеры, которые не входили в байкерскую организацию Штатов.
Вообще байкерских клубов было полно. Были «Охреневшие гуси» или «Неприкаянные черти». Все они дули пиво и носились с отчаянным звуком по хайвеям. Но от «Ангелов ада» у общества стыла в жилах кровь. Говорили: что они не моются, не стирают одежду и на своих адских ритуалах измазывают ее в дерьме, чтоб она задубела. Только тогда байкера можно считать посвященным.
Еще говорили, что они насилуют официанток на автостоянках. Школьниц. И вообще всех женщин, попадающихся на пути. Любопытные девушки, естественно, от этих росказней взвизгивали и бежали потрогать их мотоциклы и бицепсы. Города по всей стране с нетерпением ждали вторжения мотоциклетных банд, надеясь, что их изнасилуют и разорят. В режиме эпидемии появлялись публикации об изнасиловании. Правда, в них пестрили слова «предположительно» и «возможно».
Томпсон ездил на старом «ягуаре» и байкером не был. Но явлением заинтересовался. Почему официальная пресса делает из байкеров всенародное пугало? Томпсон повстречался с «Ангелами» в Сан-Франциско и Окленде и написал о них статейку в «Нэшн».
Это была правдивая статья. Pебят он не рисовал сущими ангелами, там были отражены и грубости, и непристойности, и жестокость этой компании. Но никаких сверхужасов он в их жизни не увидел и сообщил всем, что пугалом их сделала пресса. Самим байкерам это понравилось. Им понравилось смотреть на себя в правдивое зеркало. Пусть даже рожа и была несколько крива. И по всем отделениям байкеров передали маляву: с этим чуваком можно иметь дело. Томпсон, сам не зная того, получил мандат доверия.
В смысле денег Томпсон был, как всегда, на мели. Получив очередной гонорар за статью, он засел в своей квартире и стал думать, как бы написать что-то стоящее. Книгу. Пока деньги не кончились. И вот пока он думал, к нему пришли 6 писем (писем, потому что телефон был отключен за неуплату) с предложением написать роман о байкерах. Аванс в полторы тысячи взбодрил. Хотя Хантер сделал бы это и ради азарта – «в то время, если бы мне предложили, я подписал бы контракт на книгу о тупоголовых акулах, пошел бы к морю и нырнул к этим тварям».
Он попросил своего другана, бывшего «Ангела» и корреспондента «Кроникл» Джарвиса свести его с этими ребятами. Дело было в магазине запчастей. Сделка состоялась: после той его заметки ему был открыт вход на байкерские тусовки. Но не ходить же к ним в бары с блокнотиком в руках. Не прокатит. Томпсон сделал ход конем: на аванс за будущую книгу купил байк и стал колесить вместе со стаей.
Он прожил с ними год. Год изучал повадки, гонял по трассам, вторгался в города, курил марихуану, загорал на пляжах, говорил за жизнь, попадал в кутузки, стоял под полицейским прицелом. Год он беспристрастно, шаг за шагом фиксировал их жизнь.
Чем же подкупил их этот лысый, в очках Ray-Ban, рубашке тропической расцветки и идиотских шортах чувак? Ведь уже тогда, от растущей славы у «Ангелов» крыша поехала: они обеспокоились имиджем, стали, как политики, читать газеты о себе за утренним пивом. А потом и сдирать деньги – за интервью, за съемку. Почему злобные громилы доверились Томпсону? Потому что он не был чистюлей. Томпсона били вместе с ними, он хоронил с ними вместе байкерских авторитетов. В нем был нерв. И он был, как и байкеры, человеком, нарушающим правила. Причем ему – согласно божественному провидению – это еще и сходило с рук. Люди обычно чувствуют такую энергию – энергию человека, удачно ходящего напролом.
Книга стала сенсацией. Томпсон ведь не просто распорядок дня байкера живописал. Он в проблему нырнул с головой и нашел корни противостояния байкеров и американского общества – они в послевоенной поре. Узнав о финансовом успехе книги, байкеры обратились к Хантеру Томпсону с предложением поделиться гонораром. Получив отрицательный ответ, «Ангелы ада» избили писателя до полусмерти.
Тысячи ветеранов вернулись с нервным, упадочным настроением. Обычный, казалось бы, послевоенный психический коллапс, когда человек не может найти себе места в мирной жизни. И многие не стремились его находить, общество не дало им такого шанса. Бывшие фермеры завели мотоциклы и стали жить вопреки американской мечте. А потом само общество объявило их вне закона, отторгло. Потому что общество это насквозь лживо, пуританской консервативной ложью. Заключил Томпсон. Этот вывод наверху заметили. С тех пор Томпсон стал не просто писателишкой и журналистишкой. А общественно опасным типом, что грозит кулаком Белому дому и всей американской демократии. Но то были цветочки.
Взрослеть, как Том Сойер.
Подобно Тому Сойеру, восстававшему против всякой несправедливости и искавшему на свою голову приключений, да потаинственнее, Томпсон стал восставать, искать и писать об этом. Вечный мальчишка, склонный попадать в дурные компании и скверные истории, он пробовал жизнь на прочность. Выдержит – не выдержит. Ну пил, дебоширил, так кто ж без греха? То на Гаити рванет о революции писать. Без паспорта, причем. Приедет на завершающую часть Вьетнамской войны и будет писать издевательские статьи в форме личных писем вьетконговскому генералу. Зато писал одержимо. Иногда приедет из командировки и редактору на стол вывалит исписанные чеки, гостиничные счета, талончики, газетные клочки. Бумаги ему не хватало. Все норовил записать, запомнить. Все было интересно.
Если в человеке сочетаются дух авантюризма и детская мечтательная душа, он обязательно будет с чем-то бороться. Самозабвенно. Войнушка может обернуться настоящей войной. Если человека лишить мечты. В 1963 году, когда убили Кеннеди, Хантер Томпсон инстинктивно, как репортер, записывал реакцию людей. Но эра новой Америки, в которую можно было верить, Америки битников, закончилась. Страна внезапно стала другой. Все последующие президенты стали личными врагами Томпсона. Освещая президентские гонки, он на брань – в адрес политической системы –не скупился. «Президенту США не нужно быть умным. Он может балансировать на зловещей грани, за которой полное отмирание серого вещества головного мозга. И при этом оставаться самым могущественным человеком в мире» – это самые мягкие слова Томпсона по отношению к институту президентства. Он был одним из самых жестких и безбашенных политических обозревателей.
В качестве эксперимента Томпсон двигает в большую политику. В 1968 году в маленьком городке Аспене, штат Колородо, Томпсон выдвинул свою персону альтернативой шерифу – старой республиканской твари. Томпсон и сподвижники сколотили корпорацию с невменяемым названием «Мясо опоссума» и оклеили весь город постерами с задорной писаниной Томпсона и почему-то порнографическим фото японки. Его дружок, адвокат Акоста, рыдал на телевидении, рассказывая телегу, что это его пропавшая жена. Бред царил дикий. Обкурившись, они решили сделать Томпсона «менее волосатым», чем шерифа, у которого была стрижка ежиком. И обрили Томпсона наголо. Надо сказать, шериф дико боялся хиппи. И вот лысый Томпсон выступил с речью, начинавшейся словами «мой длинноволосый оппонент». Но безуспешно. «Когда выполз этот жидкий ежик, я стал похож на фашистского охранника-психопата, – вспоминал Томпсон. – Против нас голосовали почти все. Эти люди не смогли бы иметь дело с шерифом, который ест мескалин, бреется наголо и похож на черта в ступе».
Писать портрет Америки
Как Томпсон писал репортажи? Его посылали на скачки в Кентукки, он же описывал не физиономии лошадей. Он писал о том, с каким трудом доставал пропуск в вип-ложи, журналистскую аккредитацию. Описывал проходы на ипподром, заваленные пьяными колорадцами. Он писал о нравах штата. И скачки становились кульминацией этих нравов. Его посылали написать про то, как обезумевший кит заплыл в реку Сакраменто. Томпсон описывает все, что видит вокруг, в связи с этим китом. Пожилую китаянку, которая 15 лет состояла в связи с президентом Никсоном, идиотизм официального телевидения. Кит из цели становится средством, поводом сказать что-то о стране и ее людях. Томпсон даже поход в булочную превращал в политическую сатиру. В портрет Америки.
Почему ему все сходило с рук? Не сходило. Его увольняли, лишали кредита, пока он проматывал редакционные деньги на другом конце света, ликвидировали телефонные карточки. Он делал столько всего возмутительного, что, казалось, это просто невозможно напечатать. Но печатали! Потому что он всякий раз рождал скандал. А скандал всегда был Богом прессы.
Свою манеру писать Томпсон называл «гонзо». Сумасшедшая, чудная, абсурдная, дурацкая. Обычный журналист пишет по правилам, прицельно глядя на предмет, стараясь не злоупотреблять отсебятиной. А этот злоупотреблял, делал второстепенное важным. С помощью фона, деталей, случайных веток сюжета объект статьи раскалывался, как орешек. На сленге «гонзо» – это человек, который способен перепить всех за столом. Словечко «гонзо» с легкой руки Томпсона вошло в Оксфордский словарь. Его читали не только из-за художеств стиля. Он раскалывал Америку, как орех. Он раскалывал Великую Американскую мечту. Потому что в глубине души любил свою страну. Только не официальную, раскрашенную и фальшивую, а непричесанную, настоящую и потому великую.
Повышать кислотность
В 60-е годы кислота не была запрещена. Наоборот, широко раздавалась – с благословения властей – молодежи и студентам. Это даже не секретные материалы, что ЦPУ тестировало на широких слоях населения ЛСД. Так или иначе, кислота определила поколение хиппи. И стала фоном, если не фактором всех революций в сознании. Кислоту производили фанаты-химики, а также корыстные фармакологические концерны и раздавали бесплатно.
Отсюда и пляски на лужайках, и всеобщее счастье. Это ее потом запретит то же государство: уж слишком сильны были социальные сдвиги и громки протесты против войны во Вьетнаме. А пока поэт Тимоти Лири пропагандировал кислоту почти на государственном уровне: он считал, что позитивный эффект от нее весомей побочных явлений. Полезной вещью она считалась – для растущих организмов. Другой агитатор, писатель Кен Кизи ездил по стране с автобусом сподвижников-хиппарей, веселых проказников, и устраивал кислотные вечеринки. Врубал новичков. Кислота позволяла, считал он, а вместе с ним и все дети 60-х, расширить границы восприятия, выпасть из заведенного общественного порядка.
В 1965 году журналист и писатель Том Вулф написал документальный роман о кислотном поколении – «Электропрохладительный кислотный тест». Была там крамольная мыслишка, в этой книге, о гигантском эксперименте над нацией. Томпсон в то время работал в «Обсервер» и написал положительную рецензию на книгу Вулфа. И вылетел с работы. Свобода в эпоху свободы тоже имела свои рамки. Вулф написал о хиппи роман-наблюдение. Но его роман был взглядом постороннего. А Хантер Томпсон находился в эпицентре проблемы, был там своим. Потому именно ему и выпало на долю воздвигнуть посмертный памятник своему поколению. Книгу «Страх и отвращение в Лас-Вегасе».
Герои «Страха» – репортер и адвокат, эти два психотропных мутанта, эти два урода, сбежавших из Поколения Любви – не просто придурки-наркоманы, а герои. Они – исчезающий вид, последние борцы и революционеры. Вся их одиссея с багажником наркотиков – эскапада против системы. И, конечно, приключения. В романе дело не только в галлюцинациях. Pебята путешествуют по Америке как по огромной выжженной пустыне. Пустыня – после Лета Цветов, после Сан-Франциско 67-го года и Вудстока 69-го. Видят, как происходят чудовищно абсурдные съезды окружных прокуроров по борьбе с наркотиками. Это в стране, которая только что была залита кислотой, спущенной сверху! Герои видят и среднестатистического американца-обывателя, и он им кажется мутантом, муреной, хвостатым чудовищем.
Поколение 60-х ело жизнь, как праздничный пирог. Большими ломтями. Оно устанавливало новые нормы владения миром. Музыка была их голосом. Электрические бомбардировки Хендрикса, волшебный голос-колокольчик Грейс Слик, флейты Jethro Tull. Многие из поколения погорели. А Томпсон не думал сдаваться. Он сохранил свой мир на хорошо укрепленной ферме «Сова» в Колорадо. Со складом взрывчатых веществ и оружия. На случай, если придут Они, нынешние. Мечтатель и любитель диковин, стал выращивать павлинов. Холодостойких.
Очень радовался, что они у него по сугробам шастают. Упрямо, как мальчишка, до конца дней не верил во вред кислоты и марихуаны. Ведь бомбардировку в Перл-Харборе устроили люди с ясным мышлением.
Воспитывать Джонни Деппа
Книга «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» была бестселлером, но экранизировали ее только в 98-м году. Попытки были. Но Томпсон сам решал, кому и как снимать его детище. Продюсер Алекс Кокс, когда дело было на мази, вдруг что-то не то ляпнул про Книгу о Вегасе (так называл свой знаменитый роман Томпсон) и был изгнан из дому на мороз. Не пристрелил, и то слава богу.
Джонни Депп случайно познакомился со стариком в Аспене. «Некто басом орал на толпящихся возле выхода в бар, требуя, чтобы ему освободили вход и угрожая выбить все дерьмо из любого, кто попадется на пути. Высокий худой человек в вязаной шапке американских индейцев протянул мне свою тяжелую руку. Я почувствовал, что это начало долгой настоящей дружбы.» Так и случилось. Деппу Томпсон стал «братом, другом, героем, отцом, сыном, учителем и соучастником в преступлениях, имя которым – юмор».
Томпсон показал Деппу и его подружке Кейт Мосс свои склады с оружием. Компашка в полтретьего ночи соорудила бомбу из газового баллона и глицерина, по которой Депп и выстрелил. Актер вспоминал, что столб огня был метров на 25, а вокруг же люди спали, мирные жители. Ну, то есть, до взрыва спали. Как-то писатель позвонил Деппу и сам назначил его на роль. Pежиссер – Терри Гиллиам – нашелся позже.Томпсон взял и сам побрил Деппа, вооружившись шахтерским фонарем. Депп стал вживаться в роль. Он стал правдивым клоном Хантера – носил старые цветастые рубашки и развязненькие шорты Томпсона, тридцатилетней давности нафталин, вытащенный из кладовки. Копировал походку эфирного зомби – с закидыванием колен. Постепенно Депп стал так похож на Томпсона, что и сам Томпсон не мог отличить: где он, а где Депп.
В 90-е он погорел на своих увлечениях. Томпсону пришили дело. Борец с режимом был он, конечно, еще тот. Патологически враждовал с соседом. Все ему мерещилось, что сосед несколько раз пытался задушить его за отравление пса. Стрелял по форели в прудах. Говорят, люди покупали жилье с ним по соседству, а через день умоляли риэлторов переселить их оттуда, куда угодно. У окружной прокуратуры накопилось. А тут еще заезжая журналистка в логово к старику пошла. А он ее позвал посмотреть джакузи. Журналистка чуть в обморок не упала, решила, что он маньяк и подала в суд. И ведь смелая была! Вся Америка знала, что журналистов он не то что внутрь дома не пускает, а вообще отстреливает из окошка! А тут – джакузи! «Да я трудолюбивый владелец ранчо!» – возмущался Топмсон на суде. Публика, говорят, смеялась. Удачной шутке.
Газеты Аспена освещали процесс, к примеру, так: «Во вторник Хантер Томпсон принес суду извинения за неопределенное мычание во время своей речи, в которой он отрицал обвинения в хранении наркотиков, взрывчатки и сексуальном домогательстве в феврале». «Я не хотел мычать, – промычал Томпсон. – Мне стоило говорить почетче». Тем временем сторонники писателя вырвали с корнем все деревья во дворе суда, исколотили капоты полицейских машин. И кричали, что он поэт, герой и святой. Короче, дело замяли.
В феврале 2004 года Томпсон собрал всю семью на ферме, провел чудный день в кругу близких и – застрелился. Возможно, это связано с тем, что он болел, становился беспомощным, дряхлым, а его это злило. Угасать медленно, как его отец, он, старый боец, не мог себе позволить. Доктор Гонзо все обдумал, привел дела в порядок. Последнее, что он написал. «Никаких больше игр. Никаких бомб. Никаких прогулок. Никакого веселья. Никакого плавания. 67. Это на 17 лет больше, чем 50. На 17 больше, чем я нуждался или хотел. Скучно. Я всегда злобный. Никакого веселья ни для кого. 67. Ты становишься жадным. Веди себя на свой возраст. Pасслабься – будет не больно».
Джонни Депп оплатил его нешуточные долги – два миллиона долларов. И оплатил процедуру погребения – прахом Хантера Томпсона выстрелили из пушки через эмблему Гонзо-журналистики, шестипалый кулак. Он пережил многих кумиров 60-х. На целую жизнь. И многое успел. Он не успел стать взрослым. Он был просто американским мальчишкой, который любил приключения. Приключения Хантера Томпсона.
Комментарии
Подписаться