…В декабре 1995 года я отдыхал в Аспене, штат Колорадо. Я старался проводить время в Аспене настолько далеко от безумных курортных толп, насколько это вообще было возможно – однако, несмотря на мое добровольное уединение, я столкнулся с Аланом Финкельстейном. Алан (в шалостях далеко не новичок) налетел на меня с новостью, что Хантер Томпсон живет тут рядом, и не хотел бы я встретиться с ним этой ночью в таверне “Лесной ручей”?
“Купи билет – и в дорогу!” (”Buy the ticket, take the ride!“). Эти слова эхом звучат в моей голове. Слова, с которыми наш Добрый Доктор жил, и с которыми он, слава Богу, умер. Он командовал, творил, распоряжался, диктовал свою волю, добивался, управлял, бился изо всех сил, хватал жизнь за короткий хвост – и ослабил свою мощную хватку лишь тогда, когда он был готов. Вот зарубка нам на память – когда он был готов. Именно с этим он нас и оставил. И теперь мы здесь – без него. Но это вовсе не значит, что он оставил нас ни с чем, абсолютно нет. У нас есть его слова, его книги, его вдохновение, его юмор и его правда. Те из нас, кому посчастливилось подойти к нему достаточно близко (что часто означало участие в довольно сложных и опасных авантюрах, которые неизменно заканчивались приступами неконтролируемого смеха), помнят его усмешку Чеширского кота, ведущую нас туда, куда, по его мнению, мы должны были идти. И это, между прочим, всегда было абсолютно правильное направление, хотя, возможно, на первый взгляд оно и могло вызвать сомнения в нашем психиатрическом здоровье. Да, Доктор всегда знал такие вещи лучше всех. В мой мозг просто впечатаны воспоминания о целом миллионе отвратительных маленьких приключений, которые я имел счастье пережить вместе с ним (и, искренне говоря, некоторые из которых я вообще имел счастье пережить). Он был и есть брат, друг, герой, кумир, отец, сын, учитель, сообщник в преступлении. Наше преступление: шалость и смех. Всегда шалость и смех.
…В декабре 1995 года я отдыхал в Аспене, штат Колорадо. Проклятый городишко был заполнен “безупречно выглядящими людьми”, и моим первым побуждением было спрятаться в номере и заняться распитием грога (или, как именовали его сверкающие неоновые огни местных витрин, “согревающего напитка”). Я старался проводить время в Аспене настолько далеко от безумных курортных толп, насколько это вообще было возможно – однако, несмотря на мое добровольное уединение, я столкнулся с Аланом Финкельстейном. Алан (в шалостях далеко не новичок) налетел на меня с новостью, что Хантер Томпсон живет тут рядом, и не хотел бы я встретиться с ним этой ночью в таверне “Лесной ручей”?
Несколько человек бродили снаружи по снегу в ожидании, когда блеснет обещанная молния. Где-то около одиннадцати вечера необычно громкий шум привлек мое внимание, затем завладел вниманием всей комнаты, и вскоре тишина с одной стороны и испуганное бормотание с другой сменились громким ревом, приветствовавшим появление фигуры, действительно похожей на молнию, дико блиставшую у входа в бар. Глубокий, немного хриплый голос заставлял людей немедленно расчистить дорогу его обладателю под угрозой выбить дерьмо из любой свиньи, которая попадется ему на пути.
Высокая, долговязая фигура; шерстяное индейское пончо, тяжело лежащее на плечах; авиаторские очки на носу в сочетании со знаменитой улыбкой – и массивная рука, протянутая ко мне. Я вложил свою руку в его жесткую ладонь и вернул ему то, что получил. Это было обещание, как я уже знал, длинной и крепкой дружбы.
Он хлопнулся в кресло и разложил на столе свои боеприпасы – гигантскую двустволку и здоровенный револьвер. Мы потратили какое-то время, говоря о том и о сем, чувствуя возникновение какого-то странного контакта между нами (в чем немаловажную роль сыграло открытие, что мы оба ведем свое происхождение из самой темной и кровавой земли – великого штата Кентукки). Один этот факт вызвал поток красноречивых тирад Хантера, включающих как образцы южной галантности, так и фантастический сумасшедший бред, который был адресован нашему третьему товарищу-кентуккийцу – Кассиусу Клею. Не потребовалось слишком много времени, чтобы вся наша шайка была приглашена в обитель Хантера, Совиную ферму, которая располагалась через дорогу от таверны. Там нас приветствовала ассистент Хантера, Дебора Фуллер, которая позже будет прославлена как Витаминная Королева за ее кропотливый и дотошный уход за Хантером – да и за мной тоже, когда я переехал в их дом. Благослови ее, господи – это ее ежедневные поставки витаминов B, C, D, E, а главное, TLC, сохранили нас в итоге живыми и здоровыми (а вовсе не какая-то другая причина).
Хантер и я сидели внизу в кухне, больше известной как “командный пункт”, болтая о какой-то ерунде, когда я похвалил его совершенно шикарный никелированный дробовик, висевший на стене. Прежде чем я что-то успел подумать, я увидел, что мои руки сжимают огромную газовую канистру, а он придирчиво инструктирует меня, как примотать к ней внушительных размеров трубу. Во время этого причудливого ритуала я поинтересовался у него содержанием канистры. “А, это? Это, хм, нитроглицерин“. В тихой панике я ловко и быстро затушил в раковине сигарету, которая дымилась у меня во рту, и продолжил работу.
Примерно в 2:30 утра мы вышли прогуляться на задний двор Хантера. Моя бомба (скажем прямо, несколько превышающая традиционные размеры) была установлена прямо перед нами, приблизительно метрах в пятнадцати. Добрый Доктор во время этого процесса вовсе не был похож на мудрого тренера, способного подбодрить ученика в трудную минуту – он легкомысленно насмешничал. Твердой рукой взяв дробовик, я загнал заряд в затвор и выстрелил в нашу столь нелепо выбранную из-за ее взрывчатых свойств мишень. Черная как смоль ночь, мириады звезд в небе, мертвый штиль, соседи, видящие сладкие сны, и вдруг – БАБАХ! Прямое попадание, и наш объект взорвался, превратившись в тридцатиметровый огненный столб. “Хороший выстрел, мужик!” – заорал Хантер. – “Это был дьявольски хороший выстрел! Проклятье! Йес!”
Спустя некоторое время я работал в Нью-Йорке. Однажды на рассвете, около 5:30 утра, я болтался на тренажере, рискуя вывихнуть позвоночник, раздражался и пыхтел, и пот лил с меня в три ручья – я должен был заниматься тренировками как последний ублюдок для фильма “Донни Браско“. Зазвонил телефон. “Хмм… Странное время для звонков“, – подумал я. “Алло?” – “Джонни… Хантер. Что с тобой, у тебя больной голос!” Господи, ни за что на свете я не стал бы объяснять ему, что занимаюсь физкультурой в такое время – уж лучше было умереть. Я решил сменить тему: “Нет, ничего… просто собираюсь на работу. Как ты?” – “Прекрасно, прекрасно… Слушай-ка, если бы кто-то решил снять фильм по “Вегасской книге”… тебя бы это заинтересовало? Ты хотел бы сыграть меня?” Я был ошеломлен. Я слетел со своего пыточного инструмента и попробовал взять себя в руки. “Ну… так что? Ты в деле?” Конечно, я был в деле. Кто бы не был? Размеры моей заинтересованности в этом деле не поддавались описанию. Мы поговорили о нем поподробнее – как, где, с кем, зачем. Тогда я узнал, что на самом деле не было никакого сценария, никакого режиссера, ничего вообще. Этого просто не существовало. Еще не существовало, во всяком случае. Он начал задавать свои вопросы исходя из его собственной системы координат. Он часто так делал. Хантер всегда был на шаг впереди обстоятельств – даже в, казалось бы, абсолютном хаосе он всегда точно знал, куда упадет самая маленькая щепка.
После конференции в Нью-Йорке, посвященной двадцать пятой годовщине публикации “Страха и ненависти в Лас-Вегасе” (или “Вегасской книги“, как он ее называл), маленькая кучка участников, включая меня, в конце дня бродила в холле гостиницы Хантера в поисках ночных колпаков. Я воспользовался хорошим настроением Доброго Доктора, чтобы поговорить с ним о том, что, если бы я должен был сняться в фильме, мне нужно было бы для начала его благословение – если бы он счел для себя возможным дать мне его – и что в случае, если бы я сделал даже отдаленно приличную работу, изображая его, у нас появлялся чертовски хороший шанс, что он возненавидит меня до конца своих дней. Бац… Эти черные глаза впились в меня, мерцая, как звезды. Я помню улыбку на его лице, как будто это было вчера. Чешир. “Хорошо, что за черт… купи билет, и в дорогу, а?… И давай надеяться на лучшее, хи, хи… для твоего же блага“.
“Вегасский фильм” наконец стартовал, и пришло время, чтобы заняться кое-каким переселением душ. Я прилетел в Аспен, и в аэропорту меня приветствовал Хантер в своем корвете 1971 года a.k.a “Красная Акула“. Я выглядел очень спортивно в шерстяной шапке на голове, уже познавшей, что такое бритье черепа. Хантер был очень злобно настроен по отношению к тому, что я скрывал под шапкой. “О, боже… Ну, давай посмотрим“, – сказал он с неохотой. Я сорвал к черту свой головной убор и почувствовал, как ветер гуляет по моей лысой макушке. “Святой Христос! Ты выглядишь ужасно… Дьявол, парень… надень эту шляпу обратно, а то меня вырвет!”
Мы поднялись в горы по серпантину и достигли Совиной фермы, где мне незамедлительно предложили разместить мои вещи в подвале. Хантер и Дебора очень любезно подготовили там комнату для меня и дали мне доступ к целым залежам рукописей, черновиков, рабочих примечаний и просто пустяков, к старым обмылкам из Лас-Вегаса и куче других святых реликвий. Я прожил в этом подвале гораздо дольше, чем это планировалось вначале, и в конце концов полюбил грустных коричневых пауков, деливших со мной комнату.
Однажды ночью я сидел на моей постели, курил и листал заметки Хантера о лас-вегасских днях, находя в них блестящие сцены, которые, по некоторым причинам, были вычеркнуты из книги. Я положил свою сигарету в пепельницу, стоявшую на моем ночном столике. Вдруг мне взбрело в голову осмотреть этот столик, который представлял собой деревянный ящик из грубых досок, окованных железом. После того, как я рассмотрел это более тщательно, меня пробила волна такого страха, какого я никогда не испытывал прежде. Мой ночной столик был бочонком пороха. Пролетев по лестнице со скоростью гепарда, я нашел Хантера, сидящего в “командном пункте”. “Хантер… ты должен пойти со мной… Я должен знать, правда ли это… Пойдем вниз!” Он выглядел несколько ошарашенным, но был настроен добродушно и решил спуститься к моей комнате. “Ну, ну, что это на вас нашло, Полковник? Опять эти грязные коричневые ядовитые мерзавцы?” “Нет. Это – та штука!” Я указал на странный ящик и вопросительно взглянул на него, чтобы узнать, был ли он на самом деле полон пороха и опасен. Радостная улыбка расползлась по его лицу. “О боже, так вот это где! А я-то все думал, куда это пропало“. “Ик! И он что, правда набит порохом?” – пролепетал я. “Черт побери, конечно, он набит! Вот дерьмо, да эта проклятая штука могла бы всех нас на куски разнести, особенно если бы ты курил тут рядом! Ой-ей-ей, паренек, что это с тобой такое?” Он хихикал потом несколько недель, даже несколько лет, вспоминая об этом. Так же как и я. Я до сих пор хихикаю.
Многие дни и ночи мы провели в “командном пункте”, разговаривая ни о чем и обо всем, от политики до оружия – о нашем родном штате, о губной помаде, о музыке, рисунках Гитлера, о литературе, о спорте. Всегда о спорте. Однажды ночью мы говорили о тех видах спорта, которые он любил и которые, наоборот, не любил. Мы очень часто смотрели баскетбол и иногда футбол, и я спросил его, был ли он бейсбольным фанатом когда-нибудь, на что он ответил категорически: “Нет. Смотреть бейсбол – все равно что наблюдать за кучкой разъяренных иудеев, спорящих на крыльце“. Один раз, год спустя, мы с ним поспорили насчет того, кто выиграет Кубок мира по футболу, Франция или Бразилия. Он был уверен, что Бразилия мокрого места от Франции не оставит. Я принял его ставку, 1000 долларов. Мы дразнили и подталкивали друг друга в течение нескольких недель до решающего матча. В итоге судьба оказалась на моей стороне; он быстро выписал мне чек и отправил его с этим письмом:
Что ж, Полковник, я хочу сказать, что все было подстроено. Я просто не мог себе представить, что этих квадратных красавцев из гудрона можно будет просто спустить в унитаз. Они играли как глупые болонки. Они полностью обосрались, и как жалкие шлюхи опозорили свою нацию в глазах всего мира. И это преподало мне еще один хороший урок, ПОЧЕМУ дилетанты не должны, черт возьми, заниматься азартными играми в тех областях, в которых они ничего не смыслят.
Так или иначе, вот чек на $ 1,000.
Они действовали явно в твоих интересах. Я еще вернусь!
О’кей,
Док
Его великодушие было поразительно. Он никогда, ни разу не пытался отделаться от моих бесконечных вопросов. Он всегда был исключительно терпелив и доброжелателен. Он всегда был полностью открыт в отношении подробностей его жизни и личного опыта, даже более чем открыт в отношении любых деталей из его прошлого. Чем больше времени мы проводили вместе, тем больше я ощущал нашу связь. Она была сформирована на каком-то очень глубоком уровне и все больше расширялась.
Я любил дразнить его нашей схожестью с некоей искривленной версией Эдгара Бергена и Чарли Маккарти, что по-настоящему смущало его. Я к этому времени уже присвоил внушительное количество его вещей лас-вегасского периода и усвоил его стиль одежды: летные очки, бейсболка, шорты, спортивные носки, тапочки, мундштук, зажатый между зубами. Мы выходили из дома, чтобы прокатиться на машине, напоминая близнецов-извращенцев.
Но вообще-то, к счастью или к несчастью, мы ими и были – парой диких въедливых книжных червей.
Воистину, этот человек должен был быть святым, чтобы выносить то, что я постоянно вгрызался, как клещ, в самые разные пласты его жизни. Он выдержал это как настоящий чемпион и как самый лучший друг.
Когда фильм был готов, свежая копия была отправлена в Аспен с самой быстрой лошадью за счет Хантера. Это был он – момент истины. Я боялся, что моя интерпретация его самого и его работы не оставит камня на камне от нашей дружбы. Я собрал остатки духа и набрал его номер, больше чем уверенный, что он не ответит мне – или осыплет меня самыми отвратительными ругательствами, что добьет меня окончательно. “Ну, Доктор… Ты меня ненавидишь?” Его диагноз был спокоен и великолепен. “Нет, нет… Полковник, мне хорошо. Смотреть этот фильм было все равно что услышать трубный глас архангела над полем проигранной битвы“. Моя эйфория от того, что он смог это выдержать, вознесла меня на небеса.
Я помню бесконечное множество других приключений и опытов, которые мне повезло пережить вместе с Хантером… помню гораздо больше, чем могу описать сейчас. Я берегу память о каждой секунде, даже миллисекунде, что я был рядом с ним. Я очень хорошо знал тогда, что такие вещи могут случаться только раз в жизни. Это была фантастическая школа. Я проживал рядом с ним одни из самых лучших моментов моей жизни, и, к счастью, я понимал это.
Сейчас я скажу как его поклонник: вы должны сделать это для самих себя, чтобы не быть обманутыми, чтобы вас не обвели вокруг пальца, заставив верить примитивным мифам – читайте его работы. Читайте его книги. Поймите, что его путь и его методы работы были присущи ему и только ему. Он не был, никоим образом, безответственным или разболтанным человеком, когда он писал. Он жил этим, дышал этим – двадцать четыре часа в сутки. Наверняка среди вас имеются те, кто, основываясь на безумных историях, окружающих жизнь Хантера и память о нем, думают сейчас, что при его образе жизни, странных выходках и не менее странных разглагольствованиях он был просто спятившим гедонистом – или, как он сам всегда любил выражаться, “пожилой жертвой вредных привычек”. Я ручаюсь вам – он таким не был. Он был джентльмен с Юга, сама галантность и очарование. Он был сверхчувствительным проводником, способным пропускать через себя к нам ток правды огромного напряжения – правды, скрытой под завесами шелковистой лжи, которую мы привыкли глотать.
Хантер был гением, который совершил в литературе революцию тех же масштабов, что и Марлон Брандо в актерской игре. Он был столь же важен, необходим и ценен, как Боб Дилан, Джек Керуак и Оливер Стоун. Он был, без сомнения, самым верным и настоящим другом, которого я имел честь знать. Я имел огромную привилегию быть допущенным в маленькое братство людей, которым было позволено увидеть больше, чем просто много. Он был олицетворением элегантности. Мне тоскливо без него. Мне было тоскливо без него и тогда, когда он был жив. Но, дорогой Доктор, мы увидимся снова.
© Джонни Депп, “Rolling Stone“, март 2005
Комментарии
Подписаться