Азбука современной России

Esquire разыграл между членами приглашенной редакции буквы русского алфавита и попросил каждого выбрать важнейшее для современной России понятие, начинающееся на эту букву.

Авоська

Сетка для переноски продуктов. Происходит от слова «авось» («возьму с собой, авось что-нибудь по дороге куплю»). В словаре Даля слово «авоська» означает человека, надеющегося на авось. Изобретение слова «авоська» в смысле «сумка» приписывают Аркадию Райкину (монолог 1935 года). Владимир Паперный

Бодун

Состояние тяжелейшего астенического синдрома. Часто связан с повышенной творческой активностью. Но часто и не связан. Согласно распространенной теории, многие судьбоносные для России решения принимались именно в этом состоянии. Дмитрий Борисов

Выстрел

В начале 1990-х их раздавалось в России чрезвычайно много. Человек парился в бане, выходил на морозный воздух — счастливый, умиротворенный, — и вдруг… выстрел. Чистое распаренное тело падало в снег. Я сидел в кафе на летней открытой веранде в Сочи. С соседнего столика человек попросил соль. Я протянул ему солонку, он, улыбаясь, принял ее и вдруг упал с дырой во лбу. Меня допрашивали как свидетеля. Что я мог сказать… Море, солнце, магнолии, и откуда-то летит пуля. Хорошо, что она как-то удачно обогнула меня, так как солонкой я на время перекрыл мишень киллера. Выстрелы раздаются и сегодня. Стреляют в окна машин, стоящих на светофоре. Стреляют в лежащих в постелях — в самый разгар любовных объятий. Только что мужчина двигался, шептал «люблю, люблю, люблю», и вдруг он остановился, стал тяжелым, обездвиженным, с пулей в затылке. Хотя, конечно, есть и другие выстрелы. Например, выстрелы биатлонистов и биатлонисток — стоя, с колена, лежа. Ираклий Квирикадзе

Говно

Окружает каждого. Оно внутри и снаружи. В самое экзотическое говно всей своей жизни я попал в Японии. Причем дважды. И понял это оба раза, только когда выбрался из него. В 1974 году я приехал в Токио снимать фильм «Москва — любовь моя», и японские продюсеры поместили меня в гостиницу, по моим тогдашним понятиям о жизни — шикарную. Номер был выбит и составлен из двух кусков стали. В одном была кровать, тумбочка, столик, шкаф. В другом — туалет, ванна, умывальник. Над стальным унитазом висел комикс, на котором японец подходил, но не вставал ногами на стульчак, эта позиция была перечеркнута как неверная, а садился, приспустив брюки и трусы. Затем было показано, как надо оторвать бумагу от рулона, что и как ею вытереть, и в завершение спустить воду. Телевизор на столике был прикован стальной цепью к стене. Все вместе напоминало тюрьму в космическом звездолете.

Для кого предназначался этот номер, я понял, выглянув в окно. Внизу располагался огромный рыбный рынок. Это была гостиница для крестьян и рыбаков из самой дальней глубинки. Но что я был в говне, я понял только через полгода, когда прилетел в Японию с готовым фильмом.

Меня встретил абсолютный триумф. По моим тогдашним понятиям — просто фантастический. Все заборы были увешаны тысячами одинаковых афиш. Русский блондин сжимает черноволосую красавицу-японку в объятиях. Перед премьерой у кинотеатра выстроилась очередь на два километра, состоящая из фанатов героини фильма — Курихары Комаки.

Компьютер, тогда диковинка, показал, что успех в 6 раз должен превзойти планируемый. И продюсеры, не медля ни минуты, скупили по всей Японии еще сотню кинотеатров, чтобы показывать в них фильм «Москва, любовь моя».

Меня из стальной камеры переместили в «Принц Отель», самый шикарный отель Токио. По номеру можно кататься на велосипеде. Полотенца и нетронутые простыни меняют три раза в день. Завтрак в номер привозят два официанта. И чего там только нет! Каши — 8 штук, мясо всего, что мычит, блеет и хрюкает, фрукты со всей земли, девять из десяти мне неизвестны. Вечером грандиозный прием в ресторане человек на 500. В центре зала — ледяная пагода, уставленная разными морскими гадами. И я — режиссер этого фильма! Спрашиваю у посольского, может, сказать им тост? А он мне: «Не дергайся. У них закон, по которому 20 % от налога можно прогулять, пока иностранный партнер в стране. Ты пойдешь спать, а они до утра по самым шикарным девочкам будут шляться».

Там был мой знакомый, японский режиссер Ивама. Я спрашиваю:

— Как вы объясните такой успех моего фильма, который я, естественно, люблю, но это не лучшее из того, что я сделал. Успех не по таланту.

Ивама удивился:

— А почему вы связываете успех и талант? Это совершенно разные вещи.

— А мы как-то связываем.

— Это все равно что связывать вес и длину. Вещь может быть тяжелая, но короткая. Или длинная, но легкая. Успех фильма — это функция формулы успеха, а не таланта.

— А что такое формула успеха? — изумленно спрашиваю я.

— Вы не знаете формулу успеха своего фильма? Невероятно. Ну, если бы у вас, в России, сняли фильм о безумном романе Юрия Гагарина и английской королевы, у этого фильма был бы успех?

— Конечно.

— А очень нужен для этого талант?

— Главное, чтобы были похожи Гагарин и королева. Остальное не так важно.

— В вашем фильме самый экзотический цветок Японии Курихара Комаки попадает в объятия к русскому медведю, вдобавок блондину. Это хочет увидеть каждая японка.

И я с вершины успеха полетел в говно, потому что думал, что я художник, снимающий трагическую мелодраму. А я был винтиком в механизме формулы успеха. Александр Митта

Девушки

Они, как это ни покажется странным, были всегда. Еще более удивительным представляется то, что и их социально-культурная роль практически не менялась со временем. Во все времена, по-разному одетые, обутые и причесанные, они служили надежным критерием социальной успешности или личностной состоятельности того или иного мужского человека. Я всегда знал точно: если на художественной выставке, музыкальном концерте или поэтическом чтении обнаруживается некоторое системообразующее количество красавиц, можно не сомневаться — ты попал туда, куда надо. Самим фактом своего присутствия они легитимируют любое культурное начинание. Юный поэт мог не грезить по ночам о Нобелевской премии или каком-нибудь прочем журавле в небе, если знал: вот прямо сейчас, в ночи, сидит где-то девушка за пишущей машинкой и перепечатывает его стихи в четырех экземплярах. Это ли не успех? Если не ласковый, то хотя бы не равняющий тебя с бетонным забором взгляд случайной прохожей может на целый день поднять настроение. Ну и, соответственно, наоборот. Что еще в такой же мере провоцирует нас на созидание и беззаветное подвижничество, как не их внимание? Да, пожалуй, ничего. Лев Рубинштейн

Ебена мать

Согласно Пушкину — основа русской онтологии. В стихотворении «Телега жизни» возгласом «Пошел, ебена мать!!!» возница — «седое Время» — погоняет лошадей отечественного бытия. Сергей Болмат

Жопа

Буква Ж наряду с еще несколькими буквами русского алфавита относится к числу букв, так сказать, неконвертируемых, не вписавшихся в интернациональный контекст. Эту букву ненавидят дизайнеры-полиграфисты, как ненавидят они букву Щ, не говоря уже об Ы. Я представляю себе ночные кошмары дизайнеров, где они превращаются в эти отвратительные разлапистые инсектообразные буквы, лишенные всего — верха, низа, центра, смысла и вообще — будущего.

Но что делать? С этой буквы начинаются некоторые чрезвычайно важные слова. «Жизнь», например. Или «жалость», «жертва», «жуть», «женщина», «жало», «ЖЭК», «живот», «жопа», в конце концов.

Не знаю, как насчет всех прочих, но последние два уж точно важные слова, хотя бы уже потому, что если и существует в нашем отечестве хоть какая-никакая завалящая национальная идея, то это идея похудания. Худеют все, включая колеблемых слабым ветерком астеников. А потому «живот» и «жопа» — слова, так сказать, ключевые. Интересно, что в контексте похудательных культов эти слова означают не имманентно присущие человеческой телесной конфигурации предметы, а нечто такое, что может быть, а может и не быть. «У меня появился живот», — сокрушается один. «Надо бы избавиться от жопы», — тщетно мечтает другая. Знакомый филолог клятвенно уверяет, что своими глазами видел объявление, содержащее явную угрозу: «Лишу живота».

Нет. С буквой Ж так просто не разделаться. Не так просто «лишить ее живота». Придется с ней жить, находя по возможности какие-то взаимоприемлемые компромиссы. Придется со смирением и с пониманием терпеть ее непрестанное назойливое жужжание над своим тонким чувствительным ухом. Ничего не поделаешь. Лев Рубинштейн

Заебись

Вопреки формальной грамматической логике, З. не является повелительным наклонением глагола, а является оценкой, не имеющей никакого отношения к сексуальной жизни человека. Говорящий З. выражает этим свое нескрываемое одобрение по поводу только что полученной им информации о:

— повышении курса евро по отношению к доллару после того, как только что перевел доллары в евро;

— приезде с победой товарища, посланного ночью за пивом после того, как обнаружилось, что в холодильнике пива нет, а угорь копченый уже нарезан вместе с лучком, зеленью и помидорами;

— решении суда о конфискации имущества бывшей жены после того, как она подала в суд на конфискацию его имущества;

— результате матча «Бавария» — «Спартак» после того, как человек поставил на «Баварию» — и т. д.

Синонимами З. являются такие слова и словосочетания, как: «супер», «опа», «йес» и, наконец, «ага, бля» (все с восклицательным знаком).

Антонимами З. являются все остальные слова.

Перед употреблением З. рекомендуется набрать в грудь побольше воздуха. Степень эмоциональности З. определяется паузами между слогами при произнесении. Не менее раза в день в течение месяца кстати произнесенное З. гарантирует человеку долголетие. Виктор Шендерович

Иностранец

Иностранец — житель первого или второго мира, зачем-то проникший в Россию (жители третьего, четвертого и прочих миров являются не И., а незаконными мигрантами). Каждый И. имеет тайное намерение присвоить наше все, особенно то, что нам самим не нужно. С другой стороны, каждый И. имеет много денег и знает способ, как нам попасть к нему, в первый или второй мир. Лучший способ приманить И. — держать места его пребывания в елико возможной чистоте, не допуская туда соотечественников. Юрий Гордон

Китай

В постсоветской мифологии начинает играть примерно ту же роль, что Америка — в советской. Раньше китайцами никто не интересовался, потому что все знали: там еще хуже. Теперь это — страна будущего.

Однако, если заокеанскую утопию народная фантазия рисовала «от обратного», то восточный вариант грядущего возникает от необходимости. Экономический и демографический расклад делает китайцев неизбежными победителями, сумевшими соединить коммунизм с консюмеризмом как раз в той пропорции, когда первый не мешает второму.

Познакомив с собой Европу и разочаровавшись в Америке, новая Россия, похоже, уже готова принять «свет с Востока» как расплату за поражение в холодной войне. Во всяком случае, к этому ведут книги Владимира Сорокина, наиболее чуткого к подсознательным движениям нации писателя. С самого начала ХХI века его герои разговаривают следующим образом: «Этот пень тань ша гуа был разочарован», но «надеюсь, все будет лин жэнь маньи-ди». Александр Генис

Лытдыбр

Это слово я придумал сам, поэтому я про него и напишу статью в энциклопедию. Лытдыбром авторы некоторых интернет-дневников называют короткую запись дневникового содержания, либо суммирующую события за день, либо представляющую читателям непосредственно происходящее здесь и сейчас событие. В первом случае лытдыбр стремится к лироэпическому жанру, во втором — соскальзывает в чистую лирику. Вот некоторые примеры таких лытдыбров (имен авторов я не называю):

1. Сегодня ходили с Пашкой на рынок, покупали клетку для попугая. Тварь сломал три клетки за месяц, мама сказала, что хорошие только фирменные, но на фирменную Пашка не дает добра, говорит, что тварь не заслужил… Купили клеточку тварю, заодно папе в подарок шарфик у какого-то таджика с одним глазом. Говорит, мохеровый, хе-хе… Мохеровый шарф. Папа ржал по телефону… Пойду в душик и спать, уже поздно, а завтра на рабооооту…

2. Весь день читал Достоевского «Бедные люди». Я вообще не всасываю этих проблем: зачем в натуре переписываться письмами, если живешь в одном дворе? Правда, я Синему тоже электронку шлю, хотя он в соседнем подъезде. Синий, кстати, получил повестку из военкомата.

3. За окном только что раздался страшный крик, послышался звон стекла и кто-то пробежал. Потушила свет, подошла к окну: какой-то мужик голый (в сентябре!) бежит по улице, за ним трое баб. Орфей, что ли? Чего только у нас в Чертаново не бывает. И то сказать — небывало теплый сентябрь стоит.

Мой коллега, языковед Ю. С. Кудрявцев, считает слово «лытдыбр» примером полевой этимологии. Я не знаю, что это такое.

Происхождение слова совсем простое: если написать слово «дневник», не переключив раскладку клавиатуры из латиницы в кириллицу, так как раз и выйдет lytdybr. Роман Лейбов

Москва

М — это про Москву. Еще про метро, про красную неоновую букву (даже сейчас, когда столько рекламы вокруг, эту М легко заметить на фасаде станции «Площадь Революции»). М — про «Макдональдс» на Пушкинской, про Музыку, про Молитву, про Майю, про Моисея, про макароны, про матч с Македонией и про море. А слово «мама» будет в энциклопедии? Эдуард Бояков

Нос

Не только популярный эвфемизм, но и увлекательная народная игра, конкурент городков. «Берется спичечный коробок, спички в коробочке откладываются, а для конкурса берется внешняя коробочка. Коробочка одевается на нос (покрепче). Задача — при помощи мимики лица снять коробочку. Наилучший результат получается при плотно надетом на нос коробке» («Время отдыхать. Застольные конкурсные игры». Москва, 2003). Сергей Болмат

Очередь

Один из важнейших мифообразующих факторов советского космоса. Появление хлебных очередей зимой 1917 года послужило детонатором мощного взрыва, уничтожившего 300-летнюю российскую монархию. А катастрофическое по своим геополитическим последствиям исчезновение очередей в начале 1990-х ознаменовало конец Советской империи.

Очередь в гораздо большей степени, чем, например, семья или же, допустим, трудовой коллектив, являлась универсальной и самоорганизующейся ячейкой общества. Жесткие иерархии устанавливались там естественным путем, причем не по вертикали (ниже- или вышестоящие), а по горизонтали (впереди — позади). Многолетняя терминологическая дискуссия на тему «как правильно — «крайний» или «последний» вносило в монотонно-мрачноватую и неизбывно агрессивную атмосферу очередестояния элемент интеллектуализма.

Очереди жанрово различались. Особняком стояли очереди, как сказали бы теперь, виртуальные. То есть ты сидел дома и пил чай, или ехал в троллейбусе, или обжимался с барышней на скамейке в городском парке, но при этом ты стоял в очереди. Например, за холодильником. Или за мебельным гарнитуром. За ковром, между прочим…

Попадались очереди и вовсе странные, очереди практически концептуалистского свойства, очереди ради очередей. Одна из таких мне ярко запомнилась. Майским днем 1979-го, примерно, года я шел по Цветному бульвару и увидел очередь человек из пятнадцати. Ничего вроде бы особенного — очередь и очередь. Необычность этой очереди заключалась всего лишь в том, что при явном наличии субъектов очереди налицо имелось полное и наглядное отсутствие ее объекта. То есть, говоря проще, это была очередь ни за чем, ибо первый в этой самой очереди упирался лицом в глухой забор строительной площадки. Я, естественно, поинтересовался у публики, за чем, мол, стоим. Вопрос этот, по неписанным законам жанра, я задал последнему (или крайнему). Его ответ меня не слишком удовлетворил, потому что этот «последний» ответил как-то уклончиво. Он сказал: «Да я сам не знаю. Тут сказали, что, может быть, яйца подвезут».

Как это и должно быть в иерархических обществах, существовала в стране и самая главная очередь, очередь номер один. Это была очередь в Мавзолей. В перестройку эта очередь как-то сама собою рассыпалась. На некоторое время она — в соответствии с новыми идейно-материальными поветриями — нарисовалась перед волшебными воротами первого и единственного в стране «Макдональдса». Но «Макдональдс» — в отличие от Мавзолея — обнаружил способность к размножению, и очередь рассосалась сама собой, оставив после себя лишь реликтовые остатки специфической этикетности. И именно поэтому мы до сих пор ревностно выясняем, кто впереди, кто сзади, кто за кем стоит, кто тут последний-крайний и кого «здесь не стояло». Лев Рубинштейн

Пушкин

Пушкин, Александр Сергеевич (1799-1837), великий русский поэт, прозаик, драматург, критик, основоположник современной русской литературы и русского литературного языка.

С одной стороны, по его собственным словам, — «потомок негров безобразный». С другой, по отзыву Н. П. Романова, — умнейший человек России.

Наше все.

По словам Н. В. Гоголя, Пушкин есть русский человек, каким он, может быть, явится в полном своем развитии через двести лет или еще через двести лет. Или еще через двести лет.

Свет кто будет тушить в туалете? Пушкин. Протокол отчетно-выборного профсоюзного собрания КБ-47 кто будет составлять? Пушкин. За водкой кто пойдет? Пушкин. А антивирусную базу кто будет обновлять, Херасков, что ли? Нет, Пушкин опять.

Пушкин так же неисчерпаем, как атом. Ну, это понятно.

А вот про историю литературы.

С одной стороны: у семи Пушкиных Гнедич без глазу. С другой: Пушкин Козлову глаз не выклюет. Что у Пушкина на уме, то у Гоголя на языке. Лучше Пушкин в руке, чем Баратынский в небе. Пушкин и Лермонтов — одна сатана. Что Пушкину здорово, то Тютчеву — карачун. На бесптичье и Некрасов — Пушкин. Где Пушкин прошел, там трем Толстым делать нечего. (Чуть не написал «четырем», но Т.Н. обижать неохота, так что пусть будет «трем».) Ну и далее: Пушкин в дверь, а Достоевский — в Тверь. Между Пушкиным и Блоком — промежуток небольшой.

По словам последнего, «Пушкин» — веселое имя.

На Неве стреляет пушка, вьется по ветру хорей, если ждешь ты рифмы «Пушкин», так лови ее уже.

С одной стороны, если бы Пушкина не было, его следовало бы выдумать.

С другой — на Пушкина надейся, а сам не плошай.

Как сказал бы Л. С. Рубинштейн. Роман Лейбов

Рыба

Ключевое слово российской эсхатологии, восклицание в конце причудливой и бессмысленной китайской игры, связанной в России с представлением о времяпрепровождении как таковом. Будучи традиционным символом Христа, восклицание «Рыба!» пророчески указует на второе пришествие Спасителя в конце времен и установление Царства Божия на территории Российской Федерации. Сергей Болмат

Сушка

Традиционное русское лакомство — не имеет ни вкуса, ни запаха, ни начала, ни конца, и вообще по большей части состоит из пустоты. Вещь, иначе говоря, совершенно бессмысленная, но радующая глаз — как и положено подлинному российскому фетишу. Сущест- вование С. «обыкновенной» недвусмысленно указывает на наличие в природе некой Необыкновенной Сушки. Станислав Зельвенский

Таракан

Представитель отряда насекомых. «Распространен широко», — сухо замечает БСЭ. Имеет крылья, но предпочитает ими не пользоваться. Безобиден и избегает контактов с человеком. Но если в буржуазном обществе Т. терпят и даже культивируют (напр. Т. мадагаскарский), в России он столетиями подвергается геноциду — просто на основании своей врожденной инакости. Несмотря на то, что российскому Т., как и российскому человеку, свойственна жертвенность и соборность, последний отказывается принять это сходство — в соответствии с православной традицией, отвергая саму идею познания Другого; отсюда все беды. Станислав Зельвенский

Уу

Предлог У

В новой России стал самым обаятельным предлогом в названиях ресторанов. Сила его в косвенном падеже и легком, как у Эдиты Пьехи, акценте.

Дело в том, что классический ресторан державной складки, такой как московская «Москва» или пекинская «Красная Москва», признает лишь именительный падеж и диктует фронтальную геометрию общения. Здесь хорошо получать орден или обмывать кортик.

Но все, что открывается предлогом У, толкает нас общаться в профиль, сидеть кругом, говорить хором и выпивать не залпом. Как и предупреждал Набоков, интересное в мире происходит в косвенном падеже и ходом коня. Поэтому так интригует на вывеске У, будто сбежавшее из швейковского трактира «У чаши». В сегодняшнюю Россию уютный предлог перебрался из чужой земли, но своего прошлого — вроде телекабачка «13 стульев». Теперь одной этой провинциальной, живущей на околице алфавита буквы хватает для того, чтобы ресторан стал популярным.

Ну, например, если идти за поэзией: «У самого синего моря». Или, что более органично, можно следовать за передвижниками: «Последний кабак у заставы». Александр Генис

Фашист

Ругательное слово из современного лексикона. Строго говоря, фашистом можно назвать любого, кто нам не по душе, и в этом нет ничего нового. Я лично знал одного прекрасного человека тридцатых примерно годов рождения, который всю жизнь носил такую кличку. Это прозвище дали ему еще в детстве, сразу после войны, за что — этого уже никто не мог толком вспомнить: то ли он раскурочил какой-то трофейный радиоприемник, который не успела конфисковать советская власть, то ли нехорошо обращался с соседской кошкой. Однако в старые времена такая кличка применялась исключительно на бытовой почве: в официальной обстановке обвинения оппонента в фашизме требовали немедленных ответных мер. Приведу пример: однажды будущая поэтесса А. П., уличенная в сожительстве с моим зимним пальто в пустой комнате тартуского филологического общежития, была вызвана в деканат, где тогдашний наш декан К. в недопустимо резкой форме выразил сомнения в ее моральных качествах (отчего-то качества моего пальто не обсуждались). Раздосадованная глупым и облыжным обвинением, А. П. воскликнула: «Вы фашисты!» В каком-нибудь Казахстане это, возможно, сошло бы за нервическую выходку (тоже сомневаюсь, впрочем), но в Эстонии слово «фашист» было строго идеологически наполнено, так что от изгнания из университета А. П. спасло лишь заступничество нашего преподавателя Ч., который объяснил декану К., что А. П. — вообще не от мира сего и за слова свои не отвечает. Пальто не пострадало.

В современной России вообще наблюдается повсеместное смешение разных пластов языка — уголовное слово «беспредел» давно и прочно заняло солидные позиции в лексиконе политиков, а ученое слово «электорат» переместилось на бытовой уровень («Вчера у киоска опять электорат дрался»). В связи с этим и с употребления слова «фашист» снято табу на всех уровнях. Фашистом теперь можно назвать не только соседа, сантехника, неприятного попутчика в общественном транспорте, но и сторонника правящей партии или же ее противника, а выражение «фашистский режим» в современном словаре так успешно описывает столь разные формы национально-государственного устройства, что порой кажется: в 1945 году победил Гитлер, и на всей земле — от Ирана до США и от Грузии до Эстонии — давно уже развевается красное знамя с черным коловратом. Роман Лейбов

Буква Х

Двадцать третья буква русского алфавита, приобретшая особое значение в связи с наличием в языке краткого обсценного существительного, начинающегося на эту букву.

В церковнославянской азбуке буква Х именовалась «херъ» (отсюда, например, глагол «херить», означающий «перечеркивать крест-накрест»).

Поскольку существительное было табуированным в речи, название буквы стало его заменять: ср. в поэме В. Л. Пушкина «Опасный сосед»: «Херы с покоями (то есть изображения объектов, названия которых начинаются с букв Х и П. — Р. Л.) сплетались по стенам».

Постепенно название буквы само стало табуироваться, когда же память о славянском алфавите окончательно исчезла, оно из эвфемизма, благопристойной замены непристойного, само превратилось в ругательство. Несчастный и ни в чем не повинный глагол «херить» пал жертвой этой эволюции, на него стали как-то нехорошо коситься и избегать его употребления.

Кто-нибудь может спросить, какое отношение эта история имеет к «Азбуке современной России». Представляется, что наблюдаемое нами постоянное моральное беспокойство и стремление с каждой очередной водой выплескивать все новых и новых детишек, табуируя все, что шевелится, и херя затем все вокруг в радиусе пяти километров, позволяет говорить об актуальности описанного сюжета.

В этой статье, кстати, нет намека на предпринимателя, фамилия которого начинается на букву Х. Роман Лейбов 

Цаца

Всякая женщина, отказывающаяся приобщиться русской духовности. С цацей цацкаются — то есть пытаются по-доброму избавить ее от всевозможных предрассудков и предубеждений ради ее же собственного блага. Сергей Болмат

Ч (время)

Выражение «время Ч», очевидно, восходит к принятому в военной среде выражению «час Ч», означающему до поры засекреченный момент начала решительной военной операции (ср. «день Д», а также англ. «hour H»). Заслуживает внимания вопрос о том, отчего основой фразеологизма не стало выражение «день Д». Очевидно, причина лежит в редкости и маркированности слов, начинающихся в русском языке на букву Ч, которая быыла отмечена еще Э. Успенским (автором Чебурашки. — Esquire). Роман Лейбов 

Шум

Это, в общем-то, то самое, что представляет наиболее устойчивый, хотя и не всегда распознаваемый фон нашего существования. С шумом в буквальном, то есть акустическом смысле — все более или менее ясно. Поселившийся однажды в наших ушах, он никогда не утихает, даже когда нам кажется, что «как стало тихо вокруг». Несколько сложнее дело обстоит с тем шумом, который был назван однажды «информационным». Всю свою сознательную жизнь мы бредем сквозь него, как сквозь хлещущие по лицу колючие и мокрые заросли. Лев Рубинштейн

Ща!

Восклицание, формирующее российский хронотоп. От частоты употребления этого восклицания зависит ритм российской жизни, а вместе с ним и экономика страны, ее политика и культура. Словом «Ща» также определяется неповторимый российский саспенс: «Ща как вмажу!», «Ща такое покажу!» В сослагательном наклонении «Ща» приобретает свойственный русскому общественному сознанию утопический характер: «Девку бы ща…» Сергей Болмат

Экибастуз

В русском обиходном языке нередко встречается словосочетание «гребаный Экибастуз». История возникновения этой идиомы такова. Во времена культа личности в районе города Экибастуз, расположенного в современном Казахстане, существовали урановые рудники, на которых работали заключенные. Обычно, после того как заключенный кашлял, он произносил что-то вроде «проклятые рудники, гребаный Экибастуз». Со временем первоначальный смысл выражения был утерян, но оно по-прежнему выражает эмоциональное напряжение говорящего, например, крайнюю степень удивления. Иван Затевахин

ЮКОС

Коммерческая компания, которая сперва упорно качала из земли нефть и продавала ее за границу, а потом вдруг отчего-то перестала качать, продавать и вообще обанкротилась. Как следует из трудов ученых экономистов, такой поворот событий вообще довольно характерен для ранних этапов развития рыночной экономики.

Однако в силу не вполне понятных обстоятельств, вокруг казуса «ЮКОСа» сложилась нездоровая атмосфера повышенного ажиотажного интереса.

Некоторые публицисты уверяли, что «ЮКОС» пал жертвой спора хозяйствующих субъектов, разгоревшегося между Р. Абрамовичем и мадридским «Реалом». Другие аналитики настаивали, что причиной банкротства явилась месть духа сибирского шамана Пурдым-бабы, неосторожно потревоженного буровой установкой БУ 2900/175 ЭР-П. Наконец, третьи эксперты выдвигали гипотезу, согласно которой «ЮКОС» никуда не делся, а просто совет его директоров после долгой задушевной беседы с О. Митволем в ограде Псково-Печорского монастыря коллегиально раскаялся в причиненном природе ущербе, переименовал компанию в «Байкалфинансгруп» и теперь все накопленные деньги тратит на скупку нефти на мировых рынках и закачку ее назад, в недра. А как закачает все назад, добавляют загадочно эксперты, так тут вся правда на свет и выйдет.

Последняя гипотеза объясняет, кстати, резкое повышение цен на энергоносители.

Мы не знаем, которое из этих предположений вероятнее всего, излагаем их все, как и положено в энциклопедической статье, а сами теряемся в догадках.

Нет, решительно ничего в этой истории понять невозможно. Лучше бы мы написали статью на букву Ь! Роман Лейбов

Я

Последняя буква в алфавите — как три поколения утверждала советская школа — решительно переместилась в начало всякого предложения, исключающего личную ответственность.

Возвращение Я в жизнь и язык еще не декларирует готовность стать собой, но уже демонстрирует намерение ничего не отдать другому.

Перелом свершился лишь тогда, когда выяснились пределы барачной соборности. До того слипшееся коллективное тело стойко отвергало авансы индивидуализма. Ведь и в самом деле, за мир редко борются в одиночку, нужно много рук, чтобы удержать переходящее знамя ударника коммунистического труда, и даже генсек в ответ на безобидный, но западный вопрос — каков «его любимый писатель?» — всегда отвечал во множественном числе: «Нам нравятся разные авторы». Люди попроще вообще обходились без местоимений. Например, моя теща, которая до поры до времени говорила про Горбачева с лапидарной слезой: «Народом любим».

Теперь все по-новому: каждое Я знает, чего оно хочет, но еще не твердо догадывается, что ему за это будет. Александр Генис