Чтобы помнить. И перечитывать

В московской Библиотеке украинской литературы стало доброй традицией представлять книги, в самом факте издания которых нельзя не видеть трогательное свидетельство преемственности поколений. Причем не в пафосно-официозном, а в глубоко личностном проявлении. Речь идет о книгах, увидевших свет стараниями детей талантливых авторов, среди которых — украинский историк и краевед Григорий Храбан, замечательный лирик, творивший в 20-е—30-е годы ХХ века, Анатолий Олийнык и его современник из Днепропетровска Евгений Горфин, погибший в боях, защищая Родину в 1941 году… Примечательно, что все эти книги увидели свет в Москве, где и живут дети названных авторов с Украины.

Презентация книги Евгения Горфина «Ремесло» состоялась 10 апреля словно бы на пересечении двух знаменательных дат — 100-летия со дня рождения поэта и приближающегося 65-летия со дня Великой Победы. Составившая этот замечательный, прекрасно проиллюстрированный том объемом более 500 страниц, Леонора Евгеньевна Гребенникова (Горфина) фактически заново явила нам творчество своего отца: ведь в пламени войны погиб не только он сам, но и почти все его рукописи и архивы. Подготовленный им в предвоенные годы сборник стихотворений «Ремесло» тогда так и не увидел свет…

Годы поисков ушли на то, чтобы собрать часть отцовских произведений, опубликованных в днепропетровских и центральных изданиях, и вот, благодаря неустанному труду Леоноры Евгеньевны, выходит сначала маленький поэтический сборник «Ремесло», а в минувшем году — и большая книга, включающая в себя не только стихотворения, но и воспоминания о поэте, отзывы о его творчестве, многочисленные документы и фотоматериалы.

Глядя на обложку этого увесистого тома, на которой запечатлен портрет навсегда оставшегося молодым поэта Горфина в серой военной шинели, хочется сказать: еще одним замечательным памятником погибшим воинам стало больше. И перед нами — памятник живой, пульсирующий, воссоздающий бессмертную душу поэта-воина:

С товарищем в одном ряду
Мы шли в июньский зной.
Пред нами в солнечном чаду
Лежал простор степной.

В моих ногах тащилась тень
Средь тысячи теней.
Винтовки кожаный ремень
В плечо вонзался ей.

Вздымалась пыль. Мы шли в пыли,
В лиловой пелене.
Мы задыхались в ней, но шли,
Готовые к войне…

Нерассеянная во времени прошедшем энергия этих стихов впечатляет. И разве не передалась она незримо спустя десятилетия другому замечательному русскому поэту Юрию Кузнецову, написавшему такие пронзительные строки?

Шёл отец, шёл отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым –
Ни могилы, ни боли.

Мама, мама, война не вернёт...
Не гляди на дорогу.
Столб крутящейся пыли идёт
Через поле к порогу.

Словно машет из пыли рука,
Светят очи живые.
Шевелятся открытки на дне сундука –
Фронтовые.

Всякий раз, когда мать его ждёт, -
Через поле и пашню
Столб клубящейся пыли бредёт,
Одинокий и страшный.

1972г.

Стихи отца появлялись на свет в самые тяжёлые для свободного слова годы, — отметила в своем выступлении Леонора Евгеньевна.

— И больше всего поражает, как много можно было сказать, несмотря на цензуру.

Я помню, как мы однажды с отцом шли по улице году в 39-м и увидели проезжающий мимо нас грузовик, в котором плотно друг к другу сидели люди с совершенно белыми лицами. Я спросила:

– Кто это?

И никогда не забуду, с какой горечью он сказал:

– Враги народа.

Когда под его «Стихами о восставшем солдате», опубликованными в «Днепровской правде», я увидела дату 17 августа 1939 г., невольно мне показалось, что он написал их как раз по этому поводу…

– Мы на товарищей войной
Опять, опять идём.
Сто тысяч жертв спешат за мной
Истоптанным путём…

Участвующие в презентации философ, поэт и литературовед Валентин Арсеньевич Никитин, главный библиограф Государственной исторической библиотеки Ирина Андреевна Гузеева, преподаватель Оскар Александрович Гинзбург, редактор Елена Лазаревна Эйдинова, представитель днепропетровского землячества Василий Никифорович Коробко и другие отмечали удивительную искренность и созвучность многих стихотворений Евгения Горфина мировосприятию и чувствам наших современников. В то же время, как справедливо отметил в своем проникновенном отзыве о его поэзии известный критик и литературовед Андрей Турков, в его уцелевших стихах живо ощутим человек романтического склада, живший в ту труднейшую, отдаленную и во многом уже отчужденную от нас эпоху. В полной ли мере понимал он трагичность происходившего даже не на полях сражений, а в окружающей обыденной жизни тех лет? Или, благодаря собственному светлому мироощущению, подобно герою одного его стихотворения «вместо злобой искаженных лиц увидел небо, солнце…». Ясно, однако, что если бы даже он горестно убедился в том, как были грубо искажены, попраны пленявшие его идеалы, то все равно остался бы им верен, подтверждая этим свои прекрасные строки:

«Но если в небе больше нет светил, Они в груди!...»

Перечитывая стихи Евгения Горфина, сохраненные семьей поэта, собранные по крупицам и опубликованные его дочерью Л.Е. Гребенниковой (Горфиной), нельзя не удивиться, не порадоваться встрече с настоящей поэзией. Я сполна воспринял дар этой встречи. Где слово увесисто и вещно («Мне тяжесть знакома. Я грузчиком был»), а в то же время оно — «чудесная тяжесть», и ее «не взвалишь на плечи, как груду камней». У поэта-романтика ясное кредо: «Чтоб слово сверкало, как знамя в бою!». При этом пафос его поэзии сдержан, приглушен, а на поверку может оказываться и не пафосным утверждением вовсе, а сомнением, вопросом, загадкой. Разве не загадочны проникновенные в своей чеканности сердечной «Стихи о восставшем солдате», в которых отчетливым вторым, если не первым планом, проходит тема пацифизма, неприятия гражданской войны, межчеловеческой бойни, особенно если смотреть на них в одном ряду с посвящением памяти Федерико Гарсия Лорке («Когда убивают поэта...», другими стихами испанского цикла), и как тут не вспомнить Лоркины же «Стихи об испанской жандармерии»?

Куда шагаем мы
Другой и третий год?
Во тьму идем из тьмы,
Идем за вводом взвод!
Победами грозя,
Несем мы столько бед.
А повернуть нельзя
Во имя всех побед?!

Вот он, вопрошающий, озадачивающий пафос подлинной размышляющей сердцем поэзии Евгения Горфина.

В его стихах чувствуется высокая версификаторская культура. Формируясь как поэт в Днепропетровске, на Украине, он, наверное, не мог избежать влияния ритмов и образов Эдуарда Багрицкого, Михаила Светлова, Миколы Бажана, да и близкого (не только географически) Дмитрия Кедрина, с которым дружил... Однако же сквозит в стихах молодого поэта, жадно берущего уроки мастерства у своих современников, и то, что, на мой взгляд, обеспечивало его произведениям подлинную неповторимость — его поэзия неустанна в своих размышлениях. Вряд ли эта особенность — нераскрытый до конца в творческом потенциале рано ушедшего из жизни Горфина поэтический интеллектуализм — был бы востребован тогдашней советской литературой: поэты именно такого плана (тот же ранний Микола Бажан в украинской поэзии, Николай Заболоцкий, Борис Пастернак — в русской), по сути, шли «против течения». Евгений Горфин пошел на войну, которую он жестко и честно предчувствовал, и более беспощадного для поэта огненного течения встречного, наверное, нельзя представить.

Враги убили поэта.
Его молодое слово живет.

В родной Украине, на берегах любимого им Днепра. В России, в Москве, где живет его кровинка — дочь.

Мне захотелось, чтобы впервые опубликованное в 1939 г. в сборнике «Памяти Шевченко» (г. Днепропетровск) стихотворение Евгения Горфина «Дружба» прозвучало на нечужом для поэта украинском языке спустя 70 лет, в год 100-летия со дня его рождения и накануне юбилея рождения Тараса Шевченко, которому он посвятил свои вдохновенные строки.

Работая над переводом «Дружбы», думал о том, что, наверное, почти каждому украинцу эти стихи понятны и в оригинале. Однако, надеюсь, батько Тарас был бы рад такой виртуальной встрече с земляком Евгеном...

Євген ГОРФІН

«...Жуковський, попередньо дізнавшись про ціну від поміщика, просив К.П. Брюллова намалювати його, В.А. Жуковського, портрет... з метою розіграти його в лотерею... Великий Брюллов охоче погодився. Портрета намалював. В.А. Жуковський з допомогою графа М.Ю. Вєльєгорського влаштували лотерею в 2500 рублів асигнаціями і такою ціною була куплена воля Тараса Шевченка в 1838 році...»

(З автобіографії Т.Г. Шевченка).

Хто знав тоді Тараса? Потайком,
У білі ночі, в закапелках саду
Він схоплював скульптур античних знаду
Жагучим зором, сміливим штрихом...

Хто змилосердивсь над маляриком?
Чи хто зігрів його сердешним словом?
Й Сошенко раптом звів його з Брюлловим,
З Венеціановим, Жуковським... Хто не зна
В Росії ці славетні імена?
Вже світ їх знав! І так було, що він,
Той, хто створив «Останній день Помпеї»,
Пішов до пана на гіркий поклін
Задля Тараса воленьки тієї...
Й відмовив пан... Скупий, бач, бісів син.

...Чекав малярський квач на нього знову.
Горище темне... Та вже був Тарас
У храмі муз — в майстерні у Брюллова,
І повертавсь окрилений щораз.
Бо ж там почув невільник Енгельгардта,
Що він — не раб! В нім іскра Божа є!
Й осяялась надією мансарда
Його убога. Сонечко встає,
Й з промінням проникає в житло темне
Чудовний світ, і слово, ним натхненне,
Й поету Муза руку подає!

То ж хочеться, згадавши дні ті, знову
Про дружбу мовить. Ні, не випадкову
Шевченко зустріч мав тоді. Своє
Життя пророка, страдницьку дорогу
Він розпочав й зійти мав на Голгофу.
Казарми, каземати — все пройти.
А дружбу ту й сподівану ту волю,
Любов велику та її плоди
Не забував до скону... Над Невою
Уперше він почутив у собі
Вогонь — той дар, що мав од Прометея,
Вогонь, де в слові палахтить ідея —
Нам заповів в довічній боротьбі.

О, невпокірне, як той пломінь слово!
І він, титан, узятий у закови,
Як був колись прикутий Прометей.
О, як би міг і він огонь той рвійний
Перенести в свій край, до України,
І запалити ним серця людей!..

Нева ревла і рвалась з берегів...
Й так само Дніпр йому в неволі снився...
А вже назавтра в захалявній книжці
Мереживсь вірш про дружбу.

Теплим словом
Озвавсь Тарас, загоюючи болі...
........................................................ Й невдовзі за портрет, написаний Брюлловим,
Шевченка викупили із неволі.
(зб. «Памяті Шевченка», Дніпропетровськ, 1939 р.)

Мне приятно было услышать эти стихи в замечательном исполнении нашей землячки Елены Демьянчук, которая, кстати, как и сама Леонора Евгеньевна, по образованию библиотекарь и всячески способствует популяризации творчества Евгения Горфина в Москве.

Участники московской презентации книги «Ремесло» выразили надежду, что и на родине поэта, в Днепропетровске, где некоторые стихи Горфина посмертно печатались в изданном там коллективном сборнике «Вогневій» (1970 г.), в других городах Украины будут предприняты усилия по разысканию его произведений, и творческое наследие талантливого поэта будет во всей возможной полноте представлено современному читателю. Ведь книга, созданная дочерью поэта, дает прекрасный пример осуществления завета ушедших и не вернувшихся с войны:

Я не хочу, чтоб птицы расклевали
По зернышкам большую жизнь твою,
Чтоб о тебе забыли на привале
Товарищи, мужавшие в бою…
(Евгений Горфин. «Товарищ»)

Будем помнить. И перечитывать.

Виталий Крикуненко