С середины нулевых в театральном подполье Петербурга обитают «Lusores». К настоящему времени эти молодые актёры выпустили шесть спектаклей. Критика восприняла их сценические порывы примерно так: «первооткрыватели», «чёрная клоунада», «первозданная покоряющая сила», «весело и страшно», «напряжённые и бескорыстные художественные опыты», «театр-апокриф», «анархисты по природе», «самобытный, странный и очень талантливый коллектив», «молодые рассерженные». «Лузоресов» уже успели отметить на альтернативных театральных фестивалях – и стоит обратить внимание, с какими формулировками: «за поиски в театре абсурда», «за обращение к корням» и, соответственно, как «лучший экспериментальный театр города».
Принято считать, что коллектив выбирает для своих спектаклей не самые театральные, известные и зрелищные тексты: русскую духовную поэзию, стихи кубофутуристки Гуро, абсурдизм Хармса, «заумь» Хлебникова. Как в плюс, так и в минус ставят «Лузоресам» то, что спектакли их по сути речевые, в них нет привычного театрального действия; персонажи, как правило, не обладают характерами. Также отмечают, что абсурдистские тексты «Lusores» ставят как религиозный ритуал (кто-то сравнивает происходящее с шаманскими обрядами), а авангардную поэзию начала прошлого века - как древнегреческую трагедию. Сам режиссёр и актёр театра Александр Савчук упоминает о влиянии на него экспериментов Гротовского, Васильева, Някрошюса.
Собственно, официального манифеста у театра как такового нет. Вряд ли стоит принимать за него заявление «Лузоресов» о том, что у нас-де - территория высокого постмодернизма, а значит, равно уважительное отношение ко всему. Очевидно, что в выборе материала есть тенденция, несмотря на то, что сами исполнители (и наблюдатели) уверяют, будто их авторы и темы лишь «уживаются».
Вот, например, бунтарство. Их первый спектакль, уже одним своим названием выносящий себя за оппозиционную черту, - «Losers XP» (подзаголовок: «самый плохой спектакль в городе») - был «шокирующей издёвкой над проблемами современности». Состоял он полностью из небольших зарисовок, действие развивалось согласно принципам клипового мышления. В качестве «проблем современности» молодые-взрывные отрицали пластическую хирургию, глянцевые журналы, мобильную связь, рекламные слоганы и прочее. Вроде бы уже «весело и страшно» - но что же дальше?
Интерес «Лузоресы» вызывают, в том числе, и тем, где именно для них сосредотачивается энергия «я против!». А она оказывается в звуке, в слове. «Два Лазаря», второй спектакль команды, создан на основе русских духовных стихов. Да, архаичные тексты обладают громадной силой, совсем как древние заклятия, которые при правильном произнесении могут вызвать к жизни и мёртвого. На маленькой сцене три живых актёра будят своим дыханием старую старину. Спектакль начинается ритмом, который выстукивается палками-«деревяшками» на трубах-«железяках». Здесь не в употреблении особые декорации, свет или костюмы. Актёры про-го-ва-ривают слова. Ставят ударения на каждой гласной. Не оглушают согласные. Окают. «Одна их матушка породила,/ В одной купели окрестила./ Один их батюшка воспоил,/ Один родной отец воскормил». Теперь ритм рождают слова.
Интерес к предельному тексту у «Лузоресов» последовательно продолжается в выборе материала для следующих опытов - произведений русского авангарда: Гуро, Хармса, Хлебникова. В спектакле «СиНфония № 2» по Хармсу ритм текста уже не столько выстукивается, сколько проговаривается-прокрикивается-пропевается. Вспышкой становятся сцены, когда ритм слова, ритм музыки, ритм тела сливаются воедино. «Мы закроем наши глаза! Мы закроем наши глаза!», - кричит и бьётся актёр под тяжёлые риффы, пока остальные ведут вокруг него хороводы, воздевая руки к небу и выкрикивая «Люди! Люди!». Кажется, не хватает только, чтобы кто-то разбил гитару. Рок-культура – всегда несёт в себе и бунт, и протест, и огромную энергию. Ритм в роке приобретает практически религиозное значение. В манифестах рок-общин можно встретить отождествление Бога (того, что понимается Богом) с разновидностью вибрации. Режиссёр Александр Савчук употребляет то же слово, когда говорит о текстах своих спектаклей: «у них одинаковая плотность вибраций».
В следующей работе – «Зангези» по Хлебникову – «Lusores» напрямую обращаются к жанру религиозного театра. Древнегреческая трагедия здесь напоминает о себе и в наличии хора с протагонистом, и в расстановке фигур по мини-орхестре. Но не только внешнюю форму заимствуют у неё «Лузоресы». Классическая трагедия - словно донорская кровь для молодых вен. Человеческий голос, вырывающий из табуированных глубин тела его пределы и обращённый не к партнёру по сцене, а к Богу, к Дионису, (в идеале, энергия монолога актёра должна спиралью подниматься вверх), - это, кажется, именно то, что чем дышит «лучший экспериментальный театр города».
Дионисийский театр схож с экспириентальными (от англ. «еxperience» - опыт, переживание, впечатление) методами психотерапии. Их общая цель – катарсис. Но это шоковый способ лечения. А значит, спектакль должен давать опыт трансгрессии, помощь в преодолении пут привычного. Нужен взрыв, беспредел. Каким динамитом пользуются в своих акциях те, что зовут себя «Lusores»? Во-первых, текст. Речь обладает величайшей суггестивной силой, так как её структура лежит не только в основе работы сознания, но и простирается далеко за. У «Лузоресов» искры высекаются от столкновения фонем. Не говоря уже о темах и образах классических текстов, что - во-вторых. Они обращаются к нашему коллективному бессознательному. В-третьих и в главных, – абстрагирование. Слишком часто к «Лузоресам» применяют эпитет «странный». И они как раз об этом - увидеть мир, себя, других, глазами чужого, «странным». Для ощутимого эффекта они выбирают призмы с сильным преломлением – сарказм, архаику, «заумь», абсурд…
А зачем, собственно, нужно это приведение к катарсису себя и зрителя? Александр Савчук любит цитировать слова Хармса о том, что текст должен быть такой плотности, чтобы им можно было разбить окно. Окно – выход во вне. В спектаклях, кстати, среди немногочисленного реквизита, появляются такие объекты-переходы. Оконная рама в «СиНфонии», вместе с которой движется Александр Кошкидько; однажды он просто впечатывается в её стекло (видимо, в непреодолимом стремлении пройти сквозь). Металлические и картонные трубы в «Лазарях» (их используют как рупор для обращения к небу). Предметы-переходы, действия-переходы. Через ритуал, через транс – выйти во вне. Куда? Зачем?
Почему вдруг молодой человек в середине нулевых выбирает такой путь? Ни за, ни против, а третий – в неизвестность. Савчук в интервью не раз говорил о том, что ощущает себя «человеком с подрезанными корнями». И сам высказывает соображения на этот счёт (в основном, историко-политического характера). Предположения, почему нынешней молодости отшибло память, почему мы все немного «шультесы». «Лузоресы» ищут почву, - на что опереться. Словно неизвестные авторы «Голубиной книги», они интересуются: «От чего у нас начался белый вольный свет? От чего у нас ум-разум? Который зверь всем зверям отец?»
Зачем вообще человек уходит в подвал делать театр? Может быть, виной тому слишком человеческое - воля к смыслу, и театр применим как инструмент познания. Все эти ритуалы, которые регулярно свершают «Lusores» на маленьких площадках города, могут привести не только к индивидуальным инсайтам, но и, при накоплении критической массы и удачном стечении обстоятельств, – будем надеяться! - к омоложению театральной эстетики десятых годов. И пока новодрамовцы живописуют все ужасы заключения, Савчук и команда роют лаз.
Ведь ритуал является обязательной частью праздника, когда космос, проходя через плодотворный хаос, обретает новую молодость.
Ольга Шиляева
"ИМПЕРИЯ ДРАМЫ" № 50-51 - декабрь 2011 года
Комментарии
Подписаться