1.МОГУНЫ
Театр «Лузеры» освоил достаточно нетеатральных текстов: и анекдоты Хармса, и древнерусский эпос. Настала очередь еще более неподатливого материала – поэзии Велемира Хлебникова. А из нее выбрана поэма «Зангези». Александр Савчук и его четыре актера (частично обновляемая команда при каждом запуске нового спектакля), визуализировали, как говорят ныне, стихи. Превратили их ввидимое и слышимое, а также сочетаемое в себе зрелище. Три актрисы изображали звуки и звонарей, плюс аллегории страстей человеческих, то есть представляли собой хор. Один актер стал главным героем – Зангези, второй актер, он же режиссер Александр Савчук – его оппонентом и антиподом. Если Зангези необычайно говорлив и сыплет историческими именами и географическими подробностями, вкупе с потоком сложносочиненных образов, то Антипод (пусть это будет его сценическим именем) едва выпутывается из мычания и междометий. Вершина его красноречия – упражнение на тему глагола «мочь», включая его спряжение по именами изменения по временам. Диалог между Зангези и Антиподом строится как контраст речи и безъязычия. Не надо, надеюсь повторять,что в ход пущены стихи Хлебникова и что скорость произнесения их на сцене очень затрудняет процесс восприятия в зрительном зале (это театр на Петроградской стороне «Особняк»). Не то, чтобы актеры говорят слишком быстро – необычайно скора поэтическая мысль. Но на разжевывание полу загадочной поэзии Хлебникова театр не настраивается. У исполнителей другая задача – найти для нее театральный адекват. На это затрачивается завидное количество сил, прежде всего физических. Воодушевление Зангези временами грозит превратиться в речевой потоп (имя заглавного героя Хлебников склеил из Ганга и Замбези, это воображаемый союз Евразии и Африки). Актер декламирует то спиной, то одним боком, то другим боком по отношению к зрителю, только к финалу, когда Зангези как будто умер (по мнению Антипода), он встает в полный рост и объявляет, что Зангези жив, стоя лицом к публике. Витиеватые телесные упражнения хора и сопряженные с ними упражнения в звуках, слогах и звучаниях, требуют от актеров недюжинной выучки. Признаемся, что виртуозности пока никто недостиг. Но «Лузеры» – театр, не рассчитанный на мастерскую пантомиму или балет. Не желая обидеть их, мною чрезвычайно уважаемых и любимых, хочу сказать, что тексты их спектаклей скреплены на живую нитку, что это всегда немного недостроенные здания, зато всегда занятные по архитектурному замыслу, по размаху мысли и смелости воображения. Премьера «Зангези» подтверждает эти достоинства. И если бы меня спросили, о чем этот спектакль, я бы не нашлась, что ответить. Да и о содержании хлебниковского «Зангези» тоже догадываются лишь самые посвященные и приближенные к его творчеству. Одетые в черную прозоодежду, время от времени ставящие у себя на руках и лице черные или красные метки, исполнители, актеры, вероятно, посвящены в режиссерский сюжет. С первого раза он, откровенно говоря, мне недоступен (как и поэма Хлебникова, предусмотрительно Савчуком урезанная до размеров одного театрального часа). Непонятное для зрителей (или зрителя) восполняется совершенно понятной сценической дисциплиной, единством действия, места и времени. Как будто смотришь спектакль на иностранном языке (отчасти так оно и есть) и берешь из увиденного лишь то, что поддается элементарной расшифровке. Например, Антипод, с любопытством внимающий страстным откровениям Зангези, вступает с ним в молчаливое, а потом и озвученное соревнование. Отвечает не менее страстными и не менее таинственными обрывками слов. Спор Зангези и Антипода идет, надо думать, о русской истории и русской душе, о «могунах» (сие есть одно из производных глагола «мочь»), о мраке вечных вопросов и мраке вечных ответов. И еще: «Зангези» это театр хэндмейк, или сделанный, так сказать, вручную.
2. АТРОФИЯ
Совсем другое дело «Запертые двери» по пьесе Павла Пряжко в спектакле Дмитрия Волкострелова и его, тоже молодой и тоже ищущей, команды. У них главный исполнитель – компьютер. За тремя ноутбуками сидят три персонажа одной сюжетной линии («Окраина»), на большом экране проецируется другая сюжетная линия («Центр»), озвучивают же «центральную» часть те, кто сидит за ноутбуками. Две истории – с мнимым любовным романом и мнимыми трудовыми буднями – объединяет антипафос. Изображается (в прозе) атрофия реальности и ее природных и социальных ценностей. Причем, изображается в состоянии некой сценической атрофии – чем меньше энергии будет затрачено актерами, тем авторская ирония будет явственней. Поэтому «центровые» вообще освобождены от хлопот – их засняли и оставили в виде экранного приложения. А заботы «окраинных» необременительны: встал, вышел за покупкой или покурить, выпил чаю. Ответил на звонок, сам позвонил, пошутили, вышли, вошли через дверную раму, символу запертого пространства – в том смысле,что человеческая жизнь до смешного тупа и однозначна. В спектакле этого театра все понятно. Более того, вся «Окраина» вызывает в памяти пару эпизодов из «Утиной охоты» А.Вампилова – это трудовое ничегонеделанье отмечено было драматургом советского времени много лет назад. Для новых поколений узнавание происходит в сопоставлении вялых современников в многочисленных конторах, то есть себя, и тех, кого они видят на сцене. Для старших ничего нового не открывается. К старшим как бы обращена история притворной любви, притворного брака, притворной беременности – все это в «Центре», на экране. Юноша и девушка имитируют привычный ход вещей ради родителей (их роли на экране исполняют актеры МДТ И.Тычининаи А.Завьялов) – чтобы отстали. При этом молодые люди, оба милые и полноценные в физическом плане, не замеченные в каких-либо отклонениях, начисто лишены не только либидо, но и вообще эмоциональных потребностей. Они похожи на живых кукол, одна из которых стоит за прилавком чайного отдела, а в свободное время по просьбе приятеля изображает его «девушку», а другая кукла высиживает время в офисе, чтобы потом, дома у мамы, не мигая и ничего не выражая, смотреть в телевизор. Драматург, режиссер и актеры поставили между отцами и детьми какую-то непреодолимую стену непонимания, разорвали связь времен. Первые кажутся закосневшими и наивными «совками» в социальном смысле, вторые –слепоглухонемыми, вещами супермаркетов. Всех участников спектакля объединяет ирония, надо сказать, довольно веселая – суть происходящего (или, вернее, непроисходящего) они констатируют без уныния или раздражения. Если можно так сказать, атрофически. К тому же, в полном соответствии с атрофическими задачами пьесы, актеры «Окраины» решительно отказываются от всякой устаревшей театральности, говорят едва открывая рот, так что в зале на человек двадцать-тридцать (а играли в«Эрарте» петербургском центре современного искусства) почти ничего не было слышно. «Запертая дверь» тоже часовое представление. «Зангези» (подведем некоторые итоги петербургского сезона в авангарде) – о могунах и сделаны могунами, а «Запертая дверь» выбирает в герои немогунов и стремится к пассивному театру. Это не только две позиции жизни, это две программы театра. В прошлом году Дмитрий Волкострелов и Александр Савчук номинировались в лауреаты санкт-петербургской молодежной премии «Прорыв». Прорвался Волкострелов, возможно благодаря более передовой технической оснащенности («Июль» Ивана Вырыпаева исполнялся с компьютерными иллюстрациями, дублировавшими чтицу), а также благодаря драматургии, ультра современной. В этом смысле Александр Савчук –режиссер якобы архаический, и с компьютерами он театр соединять не хочет. Принципиально. Мне это нравится.
Елена Горфункель
ЖУРНАЛ «ПЛАНЕТА КРАСОТА»
№ 11-12 2011 г.
Журнал издается при поддержке комитета по культуре правительства Москвы
Комментарии
Подписаться