Сергей «Африка» Бугаев

24 сентября в Эрмитаже (а затем Русском музее, галерее «Этажи» и Музее городской скульптуры) открылась серия выставок художника Тимура Новикова. В этот день ему бы исполнилось 50 лет.

Без Новикова трудно в полной мере представить целый ряд культурных феноменов, таких, как «Поп-Механика» Курехина, группа «Новые композиторы», первые рейвы (Гагарин-party) или Новая Академия Изящных Искусств. А созданное им объединение «Новые художники» принесло свои плоды в виде ключевых фигур современного искусства в Петербурге: Олега Котельникова, Андрея Медведева, Сергея Бугаева-Африки и др. В «Новые художники» к Тимуру Петровичу просились даже знаменитые Митьки, только он их всё не пускал.

С одним из «Новых художников», близким другом и соратником Тимура Петровича – Сергеем Бугаевым-Африкой в преддверии выставки мы обсудили художественную действительность последнего десятилетия, отчаянно стараясь удерживать беседу в русле приличия.

Можно ли нынешнюю серию выставок Тимура Петровича назвать полноценной ретроспективой?

Никакой ретроспективы здесь, к сожалению, нет. У нас пока нет институтов, готовых взять на себя ответственную организацию такой выставки, которую можно было бы назвать ретроспективой. Это очень большая и дорогостоящая серьезная работа, и наши нищие российские музеи в стране миллиардеров не в состоянии себе позволить самостоятельно организовывать выставки. Тем более, усложняется задача тем, что у нас таких художников, как Тимур, вообще мало, чтобы нам было в чем рыться, спорить и пытаться что-то объяснить и раскрыть.

Однако это не первая попытка выставить работы Новикова, и у этой экспозиции есть предыстория?

Изначально выставка в Эрмитаже была очень правильно задумана и должна была многое раскрыть. Но ввиду отсутствия государственного финансирования и мобильности музейных работников мы получили не совсем то, что хотели. Феномен Тимура, заключается, в том числе, и в начале новой географии перемещения для русских художников.

То есть, перед Тимуром мы замечаем поколение художников, типа Шемякина, Кабакова, которые уезжают на Запад и там остаются жить. Но с какого-то момента начинаются более спокойные поездки художников из России заграницу во всех направлениях. Все ездят куда хотят, возвращаются и привозят свой опыт, который они приобретают во время этих поездок. Поэтому мы хотели рассмотреть Новикова как фигуру, которая в самом начале наметила траекторию такого рода перемещений не только на Запад, но и на Восток.

Все это выглядело многообещающе, когда мы с Аркадием Ипполитовым (к слову, одним из лучших кураторов в стране) начали создавать выставку под названием «Пространство Тимура». Но реализовать до конца проект не удалось. Для этого надо нам нужно было много куда съездить: хотя бы встретиться с живыми людьми, которые видели Тимура. Внутрикультурное общение между народами, не связанными между собой, видится нам принципиально важным моментом. Причем, Тимур еще очень характерен тем, что английского языка не знал, но ему удавалось изъясняться с людьми теми несколькими словами, которые он запомнил.

В названии эрмитажной выставки фигурирует Нью-Йорк. Ты был непосредственным участником экспансии «Новых художников» в США?

Мы проводили в Нью-Йорке по месяцу-полтора, и возвращались. Американцы этому удивлялись: казалось, что любой русский приезжает в Штаты, чтобы остаться. Пожили немного в Лос-Анджелесе, выставлялись в Майами. Когда Тимур туда приехал, я уже там торчал, поэтому были проведены какие-то подготовительные работы к его приезду. У меня были связи, которые были ему переданы на тарелочке, и он с успехом их аккумулировал и развивал.

У нас была продуманная программа и несколько организаций (Поп-Механика, Новые художники, Клуб друзей Маяковского), и разработана схема «Левый и Правый фронт» под эгидой созданной Тимуром Новой Академии Изящных Искусств. Все это двигалось единым фронтом и действовало эффективно. Новиков как посол русского искусства безупречно справлялся со своей миссией.

«Новые художники» вызывали больший ажиотаж за пределами страны?

В России, чтобы не было ни у кого иллюзий, никогда не существовало такого интереса к искусству, которое можно было бы сопоставить с западным. Тут вообще, можно сказать, прослеживается некоторая самопальная ситуация в художественной жизни. Деятельность независимых художников, а также музеев, которые делают вид, что чем-то занимаются, могли восприниматься неоднозначно. Тем не менее, к Тимуру очень хорошо отнеслись люди на Западе, которые определяли многое в искусстве ХХ века.

Один из них был у нас преподавателем в институте пластических искусств в Париже – легендарный куратор Понтюс Хультен, который был первым директором центра Помпиду. Это выдающийся шведский историк искусства и персональный друг лучших художников ХХ века. С другой стороны определенную поддержку оказал директор музея Кунстхалле в Дюссельдорфе Юрген Хартен, сделавший персональную выставку Тимура в своем музее. Мы сумели обрести статус в художественном мире, несмотря на то, что ленинградские художники двигались вопреки постоянным подножкам наших московских товарищей…

То есть вы враждовали с московскими концептуалистами восьмидесятых???

Мы, конечно, дружить старались. Но столь громкое название «московский концептуализм» – весьма неоднородная среда, там есть масса подводных течений и камней. Они имеют свои представительства в определенных странах Запада, свои связи в том же самом Нью-Йорке, ну и Тимур в этом смысле был для них таким объектом ревности. Сам Тимур посмеивался над тем фактом, что из общего мирового концептуализма выделяется некий московский.

С тем же успехом можно рассматривать португальский, намибийский концептуализмы. Понятно, что никому не хотелось сращиваться с неким вторичным процессом, который имел свой оригинал в виде западного мейнстрима. В любом случае, московский концептуализм представляет собой действительно очень интересное и важное явление внутри нашей отечественной культурной традиции. Тимуру же тогда стали многие завидовать, потому что им показалось, что он, как человек другой сексуальной ориентации, входит в тусовки по этой теме. Московской братве показалось, что его поддерживают голубые. Что, конечно, не соответствует действительности.

А причем здесь голубые?

Да ведь ни для кого не секрет, что художественный мир Запада имеет некоторые подводные течения и «мафиозные» группировки, которые многое определяют в художественном мире. Например, в мире искусства очень сильное влияние имеет так называемая «голубая мафия» в мировом масштабе. Это богатейшие миллиардеры-коллекционеры, директора музеев, кураторы, писатели, хозяева газет и журналов и так далее.

Но мы-то к «мафиозности», в отличие от Москвы, точно не были причастны. Мы были открытыми и доступными глазу каждого человека. И Тимур в этом смысле показался очень важной фигурой людям, перед которыми на тарелочке лежали все события мирового искусства ХХ века, из которого они, в свою очередь, выбирали самых отпетых Уорхолов и Бойсов. Так что Тимур, несмотря на оторванность советского художественного контекста от западного, был очень активно воспринят вне каких-либо неоднозначных коннотаций, и развивался бы большими темпами, если не его трагическая безвременная судьба.

Вы оба, кстати, довольно открыто говорили на эту тему, а на страницах того же «Кабинета» в совместном интервью с Новиковым ты заметил, что с американской гомосексуальной культурой знаком сантиметров на двадцать. Это ли не провокация?

Ну, в том контексте я мог себе такое позволить. Для меня лично вопрос сексуальной ориентации гражданина ХХI века является очень второстепенным.

Тогда, можно сказать, был еще ХХ век.

Тем не менее, было понятно, что есть вещи, которые никто никому не собирается рассказывать, особенно в тех политических условиях, где еще недавно голубых откровенно сажали, а временами и расстреливали. Особенно художников. Вот вспомнить хотя бы замечательного кинорежиссера… Как же его называют, который самые красивые фильмы снял?

Тарковский!

Нет, Параджанов. Тарковский не был голубым. Так вот, Параджанова настигла та самая пуританская кара. Поэтому никто не хотел ни перед кем раскрывать никаких карт на тему кто каким способом потребляет сексуальную энергию. Каждый потребляет ее как хочет, и это относится к личной жизни, которая не должна касаться бюрократов и тех, кто из этого стремится сделать выводы. Лично я могу сказать, что с большим уважением отношусь ко всем типам сексуальных меньшинств, особенно девушкам.

Продавались ли картины «Новых художников»?»

Нам хватало. Но продажа картин была второстепенной задачей. Если сейчас в современном искусстве художники – это типа звезды, то тогда это были претенденты на получение пиздюлей от государства, попадание в психиатрическую больницу или еще какие-то нетрадиционные решения. Вот и вся разница.

С начала 90-х от вас исходили наиболее актуальные импульсы искусства; вы занимались синтезом русского авангарда с современными вибрациями художественной жизни. А что сейчас, на твой взгляд, актуально?

Актуально отчетливое понимание границ того, чем вы занимаетесь, и той территории, на которой вы ведете поиск и проводите исследования. Современное искусство – это абсолютно научная схема подхода к понимаю внутреннего мира человека. Традиция «современного» очень короткая, компактная и простая. Она начинается с Кандинского, потом есть еще пара остановок, и в нашей стране, усилиями большевистских отщепенцев, все исследования в сфере актуального искусства прекращаются – они начинаются в Соединенных Штатах. Когда там этот фонтан перекрывается чисто рыночной ситуацией в 90-х, актуальное искусство проявляется где-то в другом месте, возникает в Бразилии или Аргентине. То есть, это такое переходящее из рук в руки знамя. В перестройку и мы его подержали.

Как ты себе представляешь дальнейшее развитие «Новых художников», если бы Тимур Новиков никуда не делся?

Мы бы занимались всем тем же самым, но занимали бы более отчетливые позиции в мировом художественном пространстве. Нам с Тимуром было легче двигаться вместе, эффективнее и качественней. Сейчас мне сложно одному совершать столько действий. И, к сожалению, в нашем городе мало кто ведет общественную деятельность, тем более международную, и тем более не только в своих интересах, а в интересах, например, русского искусства в целом, или города Петербурга как такового. Тем временем, многие художники, правильные и внимательные, совершают интересные и важные исследования. Тимур же активно занимался общественными делами; ярким примером может служить созданная ним Новая Академия Изящных Искусств.

Как на тебя повлияла дружба с Новиковым?

Это человек, который, прежде всего, заставил меня регулярно заниматься искусством, приучил меня к творческому процессу. Настроил мой быт на уровне повседневной жизни так, что я просто не мог не заниматься каким-либо творчеством. Наши взаимодействия дали мне понять, что самое главное в искусстве не то, что вы производите, но какой образ жизни вы ведете. Не без его участия я оказался в контексте мирового художественного процесса, за которым до сих пор пристально наблюдаю и стараюсь принимать участие.

И каковы наблюдения?

Ну вот на глазах одним из важнейших культурных центров становится Майами, штат Флорида. В Петербурге мы видим угасание тенденции формирования культурной столицы, а в Москве трансформацию искусства в модно-развлекательный комплекс. Винзавод и все то, чем в последнее время славится Москва, на мой взгляд, не относится ни к какому пафосу прозрения и возможности регистрации каких-то новых типов реальности, которые явно имеют место среди нас. Москва на сегодняшний день занята двумя большими процессами (я не хочу при этом обидеть никого из друзей-художников), и по факту художники там занимаются облагораживанием быта праздных миллиардеров, а с другой стороны, дают западной инфраструктуре культуры то, чего ждут от России.

Ведь Запад – это такая машина, которая вынуждает все выглядеть как он сам. Даже китайские художники сейчас стали рисовать как европейские; это сразу очень понравилось всем в Европе, что отразилось на колоссальных ценах за картины китайцев, которые переключились на новую, не свойственную им манеру, и которых вчера никто не знал. Так что надо понимать, что искусство вообще находится в индустриальной фазе, и та часть, которую мы видим в качестве надстройки, обслуживающей современное искусство, это всего лишь бесплатное приложение к структурам гламуризма.

Кстати: ты сыграл в «Сезоне дождей», новом фильме замечательного режиссера Дебижева – что за роль, и как обстоят дела с выходом фильма на большие экраны?

Благодаря этому проекту мне посчастливилось съездить в одну из самых загадочных стран – Камбоджу, посетить самый интереснейший архитектурный комплекс на планете под названием Анкор-Ват – колоссальное многокилометровое буддийское сооружение.

В фильме у меня, правда, небольшая роль. Я играю реально существующего в Камбодже человека, некоего русского, у которого там гостиница под названием «Дом змеи». В ней находится крокодиловая ферма, и живут 50 видов змей. Я всех этих замечательных зверей подкармливаю. А потом героиню за жопу кусает змея, а я ее спасаю. Потом вывожу всех за пределы минного поля, потому что Камбоджа состоит на 80% из минных полей.

Каждое утро в Камбодже на протяжении месяца я начинал с того, что обходил сначала 30 клеток с попугаями, потом 30 клеток со змеями, кормил их. У меня даже сложились достаточно теплые отношения с плюющейся коброй, полной противоположностью такой серьезной змее, как королевская кобра. Работа с отснятым материалом несколько затянулась; зная Дебижева и его киноязык, я подозреваю, что ему непросто будет договориться с прокатчиками, диктующими кинопроизводство…

окончание первой части интервью

Иллюстрации из каталога, посвященного 50-тилетию Тимура Новикова (Эрмитаж).