3 июля на «Fабрике» откроется самый инсайдерский проект биеннале молодого искусства «Стой! Кто идет?». Куратор выставки Арсений Жиляев попросил участников – а среди них не только художники, но критики, галеристы и менеджеры - ответить на вопрос «Как я стал заниматься современным искусством?». Их ответы скоро можно будет увидеть в Переведеновском переулке, а нам удалось расспросить самого Арсения о его новом проекте.
- Почему Вы назвали выставку «Редкие виды» - люди, которые занимаются современным искусством, находятся на грани исчезновения?
- Нет, они сейчас наоборот на грани бесконечного размножения. Но, с другой стороны, если посмотреть в процентном соотношении по другим профессиям, современное искусство и его работники – это, конечно, закрытое гетто , и в этом смысле его деятели редки. Если в двух словах, то названием мне хотелось придать выставке музейно-энциклопедического толка, как будто я пишу книжку о несуществующих животных.
- Участники этой выставки - друзья?
- Я, по крайне мере, видел это как проект друзей. И думаю, что все люди, которые участвуют в нем, знают друг друга либо лично, либо через одну руку. Задумка - показать сообщество в максимально полном объеме, показать максимально широкий спектр ответов на вопрос, почему в качестве приложения своей творческой активности я выбрал именно современное искусство. Поэтому состав крайне разношерстный. Возможно эти люди первый и последний раз участвуют в совместном проекте. Еще одна небольшая задача – обнажить через работников структуру самого биеннале. В «Редких видах» участвует Дарья Пыркина, еще несколько кураторов и менджеров проекта. Если бы Полина Васильева нашла время, состав был бы максимально прозрачный!
- Вы показываете истории таких разных людей вместе, потому что сегодня рано или поздно художник становится куратором или менеджером и происходит конвергенция внутри этой системы?
- Я думаю, что у нас это происходит, что называется, не от хорошей жизни – то, что художникам приходится курировать, и выступать менеджерами, это просто специфика российской институциональной системы: у нас всегда существует дисбаланс между главными дейтсвующими лицами, всегда нехватка. Производя выставки, приходится много совмещать разнонаправленных активностей, которые в идеале должны быть разнесены, и от этого художественный процесс, наверное, мог бы только выиграть. Видите, я в своей деятельности тоже совмещаю несколько: роль куратора и художника, и пока, наверное, буду продолжать совмещать. В этом есть доля интереса и - в хорошем смысле - опасности для искусства, когда несовместимые стратегии совмещаются и порождают что-то новое: например, кураторские стратегии приходят в практику художника и наоборот.
- А как технически будет устроена выставка?
- Я просил всех участников в качестве проекта предоставить в любой форме ответ на вопрос, как они стали заниматься современным искусством. Там есть проекты микровыставок, когда люди показывают чужие повлиявшие на них работы. Например, есть девочка, которая курирует своего папу, желавшего в свое время стать художником. Есть просто артефакты, фотографии, видео, перформансы. При этом к каждому проекту прилагается текст – иногда он просто комментирует проект, а иногда имеет самостоятельную ценность. Мне очень хотелось создать выставку по модели сетевого блога, своеобразный полилог.
- Вам самому легко писать тексты?
В последнее время стало сложнее, потому что приходится писать много... Какое-то время назад решил, что буду отказываться от чтения, по крайней мере околоакадемического толка, и буду читать минимум текстов - так как это весьма своеоборазно структурирует мозг, особенно в моем случае, ведь тексты очень сильно захватывают и влияют на производство образов.
- И чем заменяете чтение?
- Художественную литературу заменяют фильмы, а интеллектуальную литературу ничего мне заменить так и не смогло. Поэтому думаю, безусловно, я к ней возвращаюсь.
- Расскажите, если это не спойлер, как Вы сами ответили на вопрос о том, как стали заниматься современным искусством?
- Мой проект связан с музыкой - по задумке это встреча композитора Арама Хачатуряна и Курта Кобейна на одном столе. Там два магнитофона и сложная система включений и выключений, плюс будет документация в форме визуального стихотворения. Действительно первое мое общение с искусством случилось через музыку. Я учился в музыкальной школе, по классу фортепиано, но по вечерам слушал гранж. На финальном экзамене по музыкальной литературе мне достался скрипичный концерт Хачатуряна - сложный билет... Я был счастлив, когда все закончилось.
- А сейчас Вы ходите в консерваторию?
- Хожу, но я был травмирован музыкальной школой. Никогда не играю, но диплом в институте писал на факультете философии и психологии (мое первое образование) по нововенской школе, всяким атональным штудиям и по Булезу. Какое-то время я всем этим болел и у меня искусство было совсем абстрактное. А потом просто психологически перестал помещаться в нем. И как-то все в голове переключилось в сторону массовой культуры и повседневности. Я не знаю, после всех своих Булезов идешь на концерт Casiotone for the Painfully Alone, а там какой-то толстый мужик зажимает два аккорда на касио, чего-то бормочет, и в принципе, это вставляет, и ты понимаешь, что это полное поражение академических штудий, по крайне мере в твоей голове. Утопия перешедшая на уровень индивидуального безумия кажется часто более честной и в каком-то смысле даже более авангардной позицией. Потом любовь к академической музыке часто еще очень сильно маркирует ее слушателей как людей, связанных с «высокой культурой». Они не могут себе позволить сыграть на понижение. Но для меня одинаково прекрасен как поход в консерваторию, так и просмотр ролика на youtube. Тоже самое в искусстве - от модернисткого пафоса чистоты я перешел к более сложным синтетическим конструкциям, которые порою вырезают целые куски необработанной реальной жизни.
Возвращаясь к музыке и к искусству, я подумал, что, анализируя социальные условия производства contemporary art сегодня, я понял, что на данный моммент авангардно или просто прогрессивно то искусство, которое идет вопреки социальной ситуации развития. Например, если говорить о России, в которой нет образования, денег, и много еще чего, художники часто начинают использовать свои неотчуждаемые способности, которые не зависят от их экономической ситуации. То есть если у тебя нет денег на мастерскую, на продакшн большого проекта, ты будешь использовать почеркушки в тетрадочке, ручной труд или, например, голос, потому что голос всегда с тобой, и кажется, уже одним этим фактом он приобретает политическую окраску. Потому что если ты используешь голос, ты уже сопротивляешься – работаешь с теми вещами, которые наиболее независимы, нежели если бы ты нанимал бригады людей, выступал мелким кооператором.То же самое и с институциями, после кризиса появилось много инициатив низового уровня, квартирники стали общим местом, что очень напоминает Флюксус. Он тоже был связан с музыкой, со звуками, существованием вне институций - я надеюсь что из этого бульона родится что-то новое. Возможно, искусство следующего десятилетия будет близко к этим интуициям, в пользу чего еще говорит, например, возрождение перформанса - может быть, и современную музыку академическую мы еще услышим в рамках современного искусства.
- Вы сказали о ремесле – как получилось, что раньше Вы исследовали в своих выставках категорию труда, а теперь посвятили себя исключительно автоархеологии?
-Тема труда вообще бескрайняя. Но если даже посмотреть на те выставки, которые были главным образом о труде, там все равно был сильно выражен антропологический аспект, связанный с использованием фактического материала биографий людей, и вот этот антропологический аспект сейчас вышел на поверхность. В принципе это характерно и для других выставок моих – даже может быть, сильнее, чем тема труда. У меня в июле будет выставка в Реджине, она называется «Разумный эгоизм» - о художниках девяностых, я в ней выступаю в роли детектива, который по заказу истории ищет пропавший авангард и таким образом приходит к художникам 90-ых, пытавшимся повторить радикальные жесты прошлого. Будет много звуков и фото.
- Как сейчас осуществляется еще одно направление вашей деятельности – просвещенческие акции в Воронеже?
- Сейчас я этим почти не занимаюсь, но если люди, которые устраивают там лекции о современном искусстве, будут продолжать развивать свои образовательные инициативы (речь о Воронежском Центре Современного Искусства), то я, конечно же, буду к ним присоединяться. Но и в Москве в проекте «Старт», который, собственно, тоже занимается поддержкой регионального молодого искусства, мы придумали программу бесплатного дистанционного образования через интернет, потому что действительно образования не хватает – в идеале хотим делать лекции, которые можно скачать, и еще осуществлять что-то типа просмотров через Интернет, когда сидят заслуженные художники и просто как в художественном вузе комментируют работы в живом времени. Надеюсь, это будет общероссийская программа, ориентированная на регионы, потому что в Москве все же ряд образовательных инститцуий есть.
- А кроме образования, чего еще не хватает молодым художникам?
- В принципе, молодому художнику, все проблемы должны быть безразличны. Ведь все нехватки можно компенсировать. Из нехваток рождается наша специфика, уникальность, потому что если бы всем всего хватало, все были бы одинаково скучные.
Сейчас, конечно, многое меняется, потому что через Интернет ты можешь почти любую важнейшую выставку найти, пусть это видео-формат, но все равно это не сравнится с теми годами, когда формировались люди моего поколения - тогда Интернета либо не было, либо он был текстовый. Безусловно не хватает поддержки институций, образования, личной эстетической свободы - и это, как мне кажется, во многом связано с общественной оптикой, через которую люди смотрят на искусство. Она явно требует корректировки. Думаю, российское искусство сейчас переживает период смены поколений - после нулевых, которые были для России эйфорическим беспаметьем, сегодня в оптику искусства попадают новые вещи. Но вообще художнику просто помочь – мастерские дать, образование дать, грант дать, чтоб можно было поесть, материалы оплатить, дать социальную свободу и на самом деле для большинства этого будет достаточно.
- И последний вопрос про выставку - почему ее время пришло именно сейчас? И с чем Вы прощаетесь вместе с ней?
- Многие участники выставки из непризнанных квартирных деятелей начали превращаться в заметных и связанных с мощными институциями людей, и в этом факте есть, наверное, прощание с молодостью. Но мне кажется, что это ощущение связано еще с тем, что современное искусство как таковое находится в кризисе и, в принципе, вполне может исчезнуть как исторический феномен. И хотя я сам плоть от плоти скорее то, что можно назвать современным художником, я бы не особо расстроился, если бы современное искусство действителньо исчезло и возникло бы какое-то еще искусство. И хочется верить, что как раз такого рода проекты могут рефлексировать на тему того, как искусство перестает быть тем романтическим лучезарным механизмом творческого развития, становясь инструментом, экономической отраслью, индустрией для получения прибыли из нашей свободной творческой активности... В любом случае, проект «современное искусство» уже не отвечает тем радикальным освободительным и просвещенческим задачам, которые у него были в двадцатом веке. И одна из задач современного художника и куратора - попытаться стать последними в долгом списке перечислений – и сделать этот факт видимым.
Комментарии
Подписаться