Курорт

Посвящается Той, которая и так знает, что Ей.

Иногда появляется желание всё бросить и уехать туда, где никто даже не подозревает о существовании мира, в котором ты живёшь. Хочется изменить климат, перевести стрелки часов так, чтобы можно было отсыпаться до самого полудня, а потом проснуться, почистить зубы и двинуть на пляж, где тут и там снуют красивые, загорелые женщины, в голубом небе медленно плывут белые пушистые облака, а солнце заставляет щуриться, и через двадцать минут тебе снова хочется спать. Хорошенько поизображав мёртвое тело, брошенное похоронной процессией между лежаков и ковров, на которых томно лежат кофейные люди, испачканные блеском крема для загара, ты встаёшь и еле плетёшься в сторону шума, широкого и свежего шипения – это море пытается затопить прилежащие к берегу города, но то ли из жалости, то ли из-за всеобъемлющей лени, оно лишь нежно касается ног тех, кто решил прилечь на влажном песке.

Белая прохладная пена наконец облизывает кончики твоих пальцев, и ты отходишь назад, матерясь про себя за то, что она такая холодная, но солнце после этого припекает ещё сильней и не оставляет тебе выбора. Махнув рукой, ты швыряешь свою ленивую тушу в морскую пучину, сопровождая неуклюжий бег по волнам крепкими словцами, боевыми кличами и визгливыми воплями.

Окунувшись, ты проплываешь пару десятков метров, чтобы чуть похудеть, сбросить пару калорий и накачать пресс, так высоко ценимый в женских слоях туристического сословия. Отплыв подальше  от праздной толпы смеющихся и плескающихся тел, ты видишь её. Она в десяти метрах от тебя, волосы сбились в блестящие локоны, плавно спускающиеся по плечам, на которых, словно маленькие изумруды, рассыпались капельки моря. Она плывёт на фоне той линии, где синее небо рухнуло на водную гладь и где маленькие кораблики замерли в надежде не провалиться за горизонт…

                         ***

Два дня и одну ночь мы, то есть я, Джимми и Оуди, просидели в тухлом, трясущемся автобусе, чтобы добраться до приморского городка. Приехав на место, мы взяли машину и сказали шофёру рвануть к самой дешёвой гостинице из всех, что разместились возле пляжа. Однако, в результате некомпетентности рулевого мы оказались в холле какого-то пятизвёздочного отеля, где отставная фотомодель спрашивала у нас о предпочитаемом цвете салфеток и полотенец. Я сказал пацанам, что надо валить отсюда, пока нас не заковали в спа процедуры, но Джимми заметил, что как раз этого мы и дожидаемся. Я сказал, что мы зря теряем время и лучше бы пошли и освежились вон в том фонтане, который распускался во дворе, словно снежный цветок. Парням понравилась моя идея, мы развернулись и ушли плескаться под многочисленными струями, оставив клерков ни с чем.

Через пять минут после начала купания подоспели увесистые охранники, которые поначалу вежливо выкрикивали что-то на своём родном языке, а потом начали материться по-русски. Нас такими трюками не проймёшь, поэтому ребятам пришлось окунуться. Меня и Оуди выволокли через минуту, а вот Джимми привязался плавками к какой-то трубе и плюс к этому ухватился за неё руками.

Мы услышали рёв полицейских сирен, дали охранникам заслуженные ими чаевые и убежали, прихватив самое необходимое, вроде паспорта и денег.

Чуть отдалившись от пляжа, мы прознали у туристов, которые уже успели адаптироваться к местной флоре и фауне, где можно спрятаться на ночь. Они все единогласно указывали на нечто под банальным названием «Тихая гавань». Получив указания о том, как туда добраться, мы двинули в путь и дошли до цели через минут пятнадцать.

Оуди спросил владельца о свободных номерах. Тот широко улыбнулся и позвал Хуно. Когда пришёл Хуно, они начали улыбаться вдвоём.

- Свободный номера есть, - сказал владелец. – Пойти с нами.

Мы пошли следом за этой парочкой и очутились на втором этаже. Хуно постучался в дверь с номером двадцать три, но ответа не последовало. Он ехидно ухмыльнулся. Владелец спустился вниз и через полминуты вернулся, держа в руках какие-то строительные инструменты. Ребята начали ломать дверь.

Разделавшись с входной дверью они ввались в номер и начали дико орать.

- Пора выметаться, русский падла! Выметаться! Дай другим пожить! Кто здесь не платит, тот здесь не спит! А ну все прочь! – на полу в комнате спали люди, похожие на беженцев. Хуно и владелец гостиницы размахивали инструментами направо и налево; отвёртки, домкраты и молотки в их тонких руках летали на удивление быстро.

Беженцы, прихватив свои пожитки: пляжный зонтик, пару ковриков и небольшую дорожную сумку -, очистили помещение.

- Лучший комната на побережье, - подвёл итоги Хуно. Мы живо расплатились за предоставленные апартаменты на пару дней вперёд. Хуно и владелец гостиницы, приложив совместные усилия и при этом сочно покрякивая, подняли выбитую дверь, которую пару секунд назад сами же и выломали. Они приставили её рядом с дверным проёмом и пообещали, что через пару недель всё починят. Собрав инструменты, парни ушли заниматься своими насущными делами.

Был уже полдень, а мы ничего не ели с прошлого вечера. Выйдя из гостиницы, мы начали рыскать по низеньким солнечным улочкам в поисках столовой подешевле. Через полчаса мы еле стояли на ногах, и поэтому, наплевав на дешевизну, отдали предпочтение первому попавшемуся на глаза заведению, оно отстояло на расстоянии двадцати шагов от нас.

Вспотевший, наполненный безразличием, с аскетическим выражением лица официант положил на наш стол меню. Шопска салата, Сух суджук, Пастърма и т.д.

- А где еда? – спросил Джимми.

- Я возьму салат. Не хочу отравиться в первый же день, - сказал я.

Оуди решил рискнуть и взял Сух суджук. Ему принесли вяленую колбасу, украшенную какой-то зеленью.

Нужно было освежиться и смыть с себя почти двухсуточную дорогу, поэтому после обеда мы двинули на пляж. Около пляжной зоны мы увидели палатку, которая укрывала пустой холодильник для хранения мороженного. В самой палатке никого не было, рядом с ней стояли белые пластмассовые столики, спрятанные в тени огромных зонтов, на которых растягивалась реклама какого-то модного освежающего напитка: тёмно-коричневые, прохладные брызги обливали изгибы ткани, растянутой на тонких спицах. Солнце было в зените, мы боялись обгореть, поэтому решил прихватить парочку зонтов для себя.

Люди были удивлены, увидев наши броские пляжные атрибуты. Они подходили к нам, чтобы сфотографироваться с «Idiots from Russia».

Мы оставили зонтики у самого берега, а затем кинулись в море. Плавать было невозможно, вокруг бродило много народу, единственное, что оставалось – это нырять и сразу же выныривать. Джимми не хотел с этим мириться. Он стоял и напряжённо думал о том, как можно было бы решить проблему перенаселённости его родной планеты. По внезапно появившимся искоркам в его глазах, я понял, что в его голову закралась очередная подловатая идея. Джимми оставил нас и двинул в самую гущу стоячих тел. Мы с Оуди потеряли его из виду, а через пару минут услышали обезумевший голос нашего приятеля, который на английском языке кричал о стае белых акул…

У праздно стоящих по пояс в воде не было времени размышлять на тему: а водятся ли в Чёрном море белые акулы? Они все были очень заняты воплями и спасением собственных шкур от якобы надвигающейся толпы кровожадных монстров. Буквально по прошествии одной сверхсумбурной минуты морской простор был очищен, и мы смогли спокойно поплавать, пока дрожащие от страха спасатели не приплыли на своих резиновых каноэ и не начали со слезами на глазах умолять нас о том, чтобы мы поскорее выбирались из воды.

Оуди пытался вдолбить в их головы, что мы пытаемся умереть и что они, то есть спасатели, лезут не в своё дело и могут ненароком спугнуть голодных морских хищников, которые приплыли сюда, дабы поживиться свеженькой человечиной. А в это время мы с Джимми дико хохотали, чем вызывали ещё большее недоумение спасателей. Те начали переговариваться с кем-то по рации.

Через пару минут прилетел вертолёт и завис над нами. Они начали спускать верёвочную лестницу.

- Я ни разу не летал на вертолёте. Я вообще ни разу не летал, - с грустью в голосе констатировал я.

- Похоже, пришёл твой час! – торжественно объявил улыбающийся Джимми.

Я начал карабкаться вверх и вдруг остановился.

- Передайте парням, чтобы они не лапали наши зонтики.

Наконец, мы оказались на борту летательного аппарата. С высоты птичьего полёта пляж с его до смерти напуганными обитателями наводил на мысль о карнавале нудистов.

Совершенно неожиданно под моим носом появился микрофон с логотипом одного из местных телеканалов.

- Вы видели акулу? – задала вопрос загорелая журналистка с чёрными, как уголь волосами, и серьёзным взглядом.

- Да, их было несколько. Скользкие сволочи решили действовать сообща.

- Как вы считаете, благодаря чему вам удалось выжить?

- Мы кое-как отбивались коленями. Ещё чуть-чуть, и они разорвали бы нас на части. Слава богу, к нашим головам спустили лестницу…

- Какого чувствовать себя одним из первых, кто столкнулся с белой акулой на берегах Чёрного моря?

- Я счастлив. Но в этом, конечно же, не моя заслуга. Если бы мои родители не произвели меня на свет и не воспитали должным образом, я бы ничего не достиг…

Вопросы задавались через переводчика, и в течение всего интервью журналистка косовато посматривала на него.

Когда вопросы закончились, все погрузились в молчание и, слушая гудение вертолётного двигателя, смотрели на мир, который перестал казаться таким уж необъятным, и напоминал чью-то игрушечную ферму. Тоненькие дорожки, маленькие автомобили, кубики с игрушечными окошками и микроскопические прохожие в красочных одеяниях. Ничто не предвещало падения ядерной бомбы…

Да и кому она здесь нужна? Разве лишь фаталисту, который уже в десятый раз промахивается, пытаясь предсказать долгожданный конец света. Работа предсказателя конца света  - это труд для людей сильных духом, этаких дисциплинированных интриганов. Одним из самых важных критериев при приёме на вакантную должность является понимание того факта, что, вообще-то, никакого конца света не будет – это для того, чтобы сразу смириться с никчёмностью своего существования, относиться к этому с иронией и не сойти с ума во время написания своей автобиографии. Однако, даже при наличии такого уразумения порядка вещей работник обязан свято верить в то, что метеорит упадёт. Иначе, какой же из него тогда предсказатель конца света? Грош ему цена! Предсказатель конца света также обязан очень хорошо знать историю, особенно ту её часть, что связана с жизнью и бытом древних южно-американских, африканских и евроазиатских племён, и в особенности тех племён, в которых имелись в наличии люди, умевшие считать прожитые дни для того, чтобы не забыть посеять кукурузу, и рисовать на скалах, дабы потом рисунки дикого кабана можно было сфотографировать и сказать как бы невзначай и между делом: «А это и есть тот самый метеорит. Разве не видно? Да плевать, что он убегает! Не будьте занудой! Сядьте на диван и предвкушайте!». На подобного рода полуголую братию всегда очень легко ссылаться при обнародовании очередной даты конца времён. А когда выяснится, что эта дата – самая настоящая липа, предсказатель конца света в качестве оправдания своего профессионализма и спасения карьеры может ляпнуть что-нибудь вроде: «Ах, эти невежественные аборигены… опять всё напутали… да что с них взять?». В целом профессия неплохая, хотя иногда накатывает страшная депрессия, особенно по вечерам, когда уже пора идти домой. Предсказатель достаёт ключи, открывает дверь, его встречает жена, и он целует её нежную щёку. Жена спрашивает: «Как дела, дорогой?» -, а предсказатель сухим тихим голосом отвечает: «Хм… Сегодня было совещание… Нынче никто не хочет умирать, разве лишь по чуть-чуть да мелкими группками. Нет бы взяли да и кинулись всем скопом в жерло вулкана, а то ведь стыдно смотреть в глаза руководству!». «Не переживай, - говорит ему заботливая жена. – Наш час ещё настанет! Вот увидишь! - она изящно поднимает свою руку и проводит указательным пальцем незримую плавную линию, как бы проходящую по горизонту. – Когда-нибудь всё это будет пожираться ярким изголодавшимися языками пламени, а твои дети с гордостью будут рассказывать когда-то скептически настроенным одноклассникам, что это их папа предсказал». И предсказателю конца света вдруг становится спокойно на душе. Он понимает, что в действительности всё не так уж и плохо, что, может быть, Бог пошлёт какую-никакую, а напасть, и он наконец получит долгожданное повышение, будет управлять целым отделом… А там и до заместителя генерального директора рукой подать… «Тебе нужно взять тайм-аут, - говорит красавица-жена. – Съездим куда-нибудь?». «Угу, - отвечает ей предсказатель конца света – Возьму отпуск, нужно привести мысли в порядок и расслабиться».

«Может быть, пару минут назад, когда по округе разлетелось сообщение о напавших акулах, бедняга предсказатель выбегал из моря, думая про себя: «Вот оно! Это мой шанс, мой миг удачи! Нужно скорей звонить в офис, пока какой-нибудь другой конкурент-паникёр не сделал этого раньше!» - промелькнуло в моей голове.

Я почувствовал усталость. В последний раз я спал двое суток назад и с тех пор ни разу не нырял в мягкую подушку. Когда мы, приземлились нас встретили представители местной полиции. Они обвинили нас в наглой организации ложного шухера и уничтожении атмосферы покоя и умиротворённости. За эту провинность нас троих посадили за решётку.

В кутузке мы повстречали своих земляков, которые объяснили нам, где и как можно разжиться дешёвой выпивкой и распущенными женщинами. В четыре часа утра нас освободили, и мы, усталые, голодные и чуть подгоревшие, поплелись на «Тихую гавань». Отодвинув выбитую дверь настолько, насколько нужно было, чтобы просочиться внутрь наших апартаментов, мы разлеглись на пошарпанных матрацах и уснули глубоко, но не надолго.

В шесть утра в номер вломились бродячие музыканты и начали наяривать на своих гитарах и губных гармошках какую-то песенку. Доиграв её до конца, они потребовали от нас оплаты. Джимми пытался объяснить им на ломанном английском, что никакой музыки мы не заказывали и что мы хотели бы поспать. Музыканты развели жуткий крик. Через пару минут к нам зашёл какой-то делец в прозрачных очках и обвинил нас в том, что мы «перехватили его оркестр». Затем он достал из своего ботинка маленький ножик и начал махать им в двух метров от наших носов. У этого парня было слишком плохое зрение для поножовщины.

Наконец, к нам на выручку подоспели наши старые друзья: Хуно и владелец гостиницы, которые держали в своих руках по домкрату и молотку. Они принялись колотить незваных гостей, и когда те унесли ноги, Хуно и его товарищ извинились за предоставленное беспокойство, и мы снова легли спать, однако в этот раз заснуть было тяжелее…

Мне ничего не снилось. Проснувшись, я чувствовал себя человеком, у которого украли кусок жизни. Джимми всё мямлил о том, что ему пора бы найти женщину. Оуди жаловался на боли в животе. Так мы простонали где-то до полудня и только потом соизволили вытащить свои разваливающиеся на части тела за пределы однокомнатной хибары, постоянно спотыкаясь и подбирая то, что обронили, вроде ключей, мелких денег или старого знакомого. Жизнь вдруг стала невыносима. Всё это было ни капельки не похоже на отдых. Мы долго сопротивлялись (около одной минуты, но договорились считать ради спасения души, что борьба длилась более часа, а то и двух, но так как целый час торчать возле входа в бар очень глупо, мы не стали этого делать) и, в конце концов, завернули в пивную.

                         ***

Я очнулся в маленькой комнатушке с единственным круглым окном. За стеклом ревели чайки, кружившие над волнами. Глядя на угрюмые, угрожающе сгрудившиеся серые тучи, я понял, что затевается шторм. Моя новая и незнакомая обитель слегка покачивалась, словно колыбель затворника.

Я ни черта не помнил, и прутья паники сдавливали моё горло. Я с приоткрытым ртом оценивал обстановку и еле сдерживал себя, чтобы не заорать о помощи. «Ну же, чёрт возьми! Мужчины себя так не ведут», - пытаясь унять смазливые вопли своей храбрости, думал я.

Дверь вдруг распахнулась, и в каюту вошла женщина. Растрёпанные причёска цвета то ли оранжевого, то ли красного. Будь я более романтически настроен, я бы сказал, что её волосы были, как языки пламени во время извержения вулкана. Но у меня раскалывалась голова, слезились глаза, пересыхало во рту, и было такое ощущение, что пару часов назад я умер, но к мертвецам меня не пустили из-за накладки в расписании. Поэтому, когда я увидел её растрёпанные волосы, у меня возникло подозрение, что она искупалась в борще.

Девушка была в коротких джинсовых шортах, из которых тянулись стройные загорелые ноги, и лёгкой белой маечки, кончавшейся гораздо выше пупка.

- Привет, любовь моя, - сказала она мягким голосом и улеглась рядом со мной на узкую кровать. – Ты же всё ещё любишь меня, да?

Сначала чайки, а теперь она…

- Почему бы и нет? – робко ответил я.

- Как мы назовём его? – она всё не унималась со своими расспросами.

- Кого?

- Нашего будущего сына.

Если бы упал кирпич с большой высоты и прямо на голову, я бы не умер в такой степени, как после вышезаданного вопроса.

- Какой сейчас год? – не знаю был ли я бледен, но, по-моему, человек, спрашивающий такое, должно быть бледнее белого.

- 2012…

Я вдруг понял всех предсказателей конца света. Я понял, почему они это делали. Теперь и для меня пару метеоритов будут не лишними…

- Слушай… я… - я перебирал в голове возможные варианты спасения, но все они, вообще-то, кончались тем, что я прыгну за борт, а там будь, что будет. Умею ли я плавать? Неважно…

- Я слышала, что самое популярное имя в мире – это Мухаммед…

Я вцепился пальцами в помятую простынь, чтобы не грохнуться на пол. Каюта начала раскачиваться слишком сильно.

- Но если тебе не нравится, можно будет назвать его Анной. Это имя тоже очень популярно, хоть оно и женское.

Разговор шёл на фоне песни группы The Doors – The End, которая поигрывала где-то в отдалении, за железными стенами, а, может… это был всего лишь звуковой мираж, но, в любом случае, вполне оправданный мираж…

- Мне бы водички хлебнуть… Я отойду, ладно?

Я встал с постели и, чуть согнувшись в спине и расставив ноги по шире, начал преодолевать самый долгий метр в своей жизни. Путь от кровати до двери. Перешагнув порог каюты и собираясь захлопнуть дверь, я посмотрел на неё. Изящные, плавные линии, пересекаясь, рисовали глаза, в которых для утопающего не было ни единого шанса. Волна, бежавшая от ключиц, достигала пиков где-то под белой майкой, и, там остановившись, слегка раскачивалась сердцебиением. Дальше был пологий спуск, нежно переходивший в бархан, нетронутый ветром, который пасётся в нескольких милях отсюда, боясь сдуть хотя бы песчинку с лежащего на белой простыне шедевра…

Я закрыл дверь и начал глубоко вдыхать одноразовую свободу. Затем бросился на поиски клозета, где уже через пару секунд швырял в своё лицо маленькие холодные озёра.

Выйдя из туалета я встретил Джимми. Тот сказал, что мы «случайно захватили круизный лайнер».

- Случайно?

- Да… всё случилось как-то спонтанно, понимаешь? Он просто попался под горячую руку… То есть не сам корабль, а его капитан… Пьяница ещё тот… Да, кстати, бывший капитан… его уволили пару недель назад… А знаешь, из-за чего?

Я отрицательно покачал головой.

- Увольнение, так сказать, на идеологической почве… Он мечтал найти свой айсберг… Говорит, что иногда накатывает такая жуткая депрессия, и кажется, будто единственное, что действительно стоит искать – это роковой айсберг… Хе-хе, знаешь? Моряки… они всегда такие романтики…

- И сколько мы плаваем?

- Уже третий день.

- Ни хрена себе! И куда идём?

- Мы ищем айсберг.

- В чёрном море? Ты предупредил уволенного капитана, что айсберги здесь не водятся?

- Да, но тот недавно слышал о стае белых акул, а они здесь тоже редкое явление, так что теперь командор не теряет надежды…

- Это дурная новость, хотя… Моя подружка беременна от меня.

- Какая из тех троих?

Я сглотнул. Джимми ухмыльнулся:

- Не нервничай, я просто шучу… Главное, помни: кто бы от тебя не залетел, хорошо, что не залетел ты.

- Я не знаю её имени…

- Ну-с, если она беременна, у тебя будет время вспомнить…

- Да, пожалуй, это единственное, насчёт чего мне не стоит волноваться…

Всё вдруг понеслось куда-то в бок, и мы шлёпнулись об стену.

- Море разбушевалось, - заметил Джимми.

Я поднялся на палубу. Оуди стоял у правого борта с удочкой в руках.

- Я наша последняя надежда не умереть с голоду. Кроме бухла здесь ничего не осталось, - уныло пояснил он.

- Клюёт?

Он покачал головой, и я понял, откуда растёт его унылость.

Я услышал шум за своей спиной: быстрое, громкое топанье ног – пьяный, неуклюжий танец, продолжавшийся даже тогда, когда всю музыку снесло ураганным ветром, что играючи выдувал полутораметровые волны из морской глади; матерные ругательства, которые катились бок о бок с весёлыми смешками и ударами… Обернувшись, я увидел двоих матросов, кулаками подписывавших кровавые автографы на лицах друг друга.

- С какой целью организован сей акт мордобития? – вопрос был задан тихим, спокойным голосом, но несмотря на это моряки почти сразу же прекратили драку.

Человек, проявивший любопытство, смерил оборванцев ироническим, слегка затуманенным алкогольной дымкой взглядом и сделал щедрый глоток вина прямо из бутылки.

- Вы бесполезны. Только палубу зря трясёте… - сказал капитан и посмотрел на меня. – А, уже проснулись?

- Да, - сказал я, несколько смутившись.

- А где же вы дели свой детектор риторических вопросов? – спросил командор с шуточным разочарованием на лице.

Я смутился ещё больше и хорошенько призадумался на тему «а что нужно сказать сейчас?», но капитан помог мне:

- Не нужно размышлять так долго, по крайне мере, здесь. Каждый, кто оказался на борту, должен был думать раньше, а теперь уже поздно. Дело сделано! Лучше выпейте вина, - он протянул мне бутылку, которая была весьма кстати, так как ситуация требовала замедления.

Я сделал пару глотков холодного вина.

- Слышал, что мы… э-э… как бы это сказать, - я немного замялся.

- Мы-ы-ы…? – пытался мне помочь капитан. Он махал рукой как бы приглашая продолжение моей фразы.

- Мы… пытаемся столкнуться с айсбергом?!

- Ах, как я рад, что вам уже об этом сообщили! Я, вообще-то, не робкий, но в таких вещах мне признаваться весьма неудобно!

Матросы, праздно шатавшиеся по палубе, смахивали на тюремщиков, беглых медвежатников, закоренелых забулдыг и шулеров, чьи карманы переполнялись разношёрстными фокусами, а лица всегда были сдвинуты хитроватой ухмылкой. Они будто волею игривой судьбы очутились на судёнышке, проплывающем пятнадцать миль от одного берега до другого – ровно столько, сколько нужно, чтобы деньги туристов перекочевали из их бумажников в кассу корабельного бара. Капитан корабля, в свою очередь, напоминал человека, что всю жизнь провёл, работая офисным клерком, но пару месяцев назад уволился и пришёл трудиться на этот старенький круизный лайнер.

- Но ради чего?

- Ради чего сталкиваться с айсбергом? Ну, а почему бы и нет? То есть… А будь у вас возможность погибнуть так, как это сделали пассажиры Титаника, вы бы отказались?

- Насчёт отказа не могу сказать определённо, а вот согласия я бы точно давать не стал… Мне бы хотелось пожить ещё немного.

- Да бросьте! Вы же ещё молод! Ну же! Разбудите в себе ветер! Жизнь в наше время – это жестокое бремя, - сказал командор. Было видно, что ему очень тяжело выдавливать из себя эту предсмертную жизнерадостность. Его лицо было уставшим, под глазами скопились полные мешки измождённых дней, линия рта сгибалась, как у людей, часто пребывающих в печали.

- Но я простой студент, и мне рано умирать…

- Не обманывайте себя! Я подозреваю в вас человека, который с удовольствием променяет пять десятков монотонных лет на один десяток сумасшедших дней.

- Не обманывайте себя, капитан. У меня всего лишь похмелье, - хотя я понимал, о чём он говорит. Я понимал, что он был прав, и от этого становилось тоскливо… Какой же унылой должна быть жизнь, чтобы согласиться променять её на путешествие в компании анархистов и романтически настроенного самоубийцы?

Мы бы ещё поболтали, но нас снесла волна, которая решила обнять весь корабль. В порыве страсти она разбила пару окон и перевернула столы и стулья, в беспорядке расставленные на палубе.

Я поднялся на ноги и увидел мать своего будущего ребёнка. В её взгляде застыло напряжение, подёрнутое страхом. Мне вдруг захотелось приобнять её и успокоить.

- Здесь опасно, но всё будет хорошо, а пока лучше спрятаться, закутавшись в подушки, дабы не разбить голову о шатающиеся стены, - сказал я незнакомке, забеременевшей от меня в тех краях, где рождается сильная головная боль, сухость во рту и частичное беспамятство.

Однако, Рыжая проигнорировала мой совет, подошла к левому борту и начала любоваться орущими чайками, которых ветер швырял из стороны в сторону, будто рассвирепевший дирижёр, решивший вытрясти из своих горе-музыкантов хотя бы некоторое подобие гармонии.

Пошёл дождь, и всё вокруг было будто занавешено толстым слоем тюлей. Мы ушли под навес, а Рыжая осталась мокнуть у поручня, обняв своё тело руками. Я увидел кем-то брошенную куртку и укрыл ею плечи внезапной матери. Она посмотрела на меня и, иронически улыбаясь, покачала головой, а затем отвернулась и смотрела, как небо целуется с морем.

В тот момент Рыжая была где-то далёко и возвращаться назад не хотела. Эта отречённость немного разозлила меня, и я ушёл, собираясь поспать пару часиков в своей каюте. Спустившись на нужный уровень, я оказался в неглубоком, но странном озере. Оно было действительно неглубоким: мои ноги уходили под воду только по щиколотку. И оно было странным, как и любое другое озеро, возникшее в трюме круизного лайнера.

Я услышал хохот, звон стекла и впадение реки шампанского в толпу подставленных бокалов. То были какие-то иностранцы, ненароком избравшие морскую прогулку, пунктом назначения которой была ледяная глыба. Шампанского было мало, да и бокалы они держали просто для вида, а смех был каким-то искусственным; туристы с напряжением поглядывали на возрастающий уровень воды у них под ногами.

- По-моему, мы тонем.

- Да-да, я тут подсчитал, что через пять часов уровень воды будет достигать моего пупка.

- Месье капитан заверил меня, что это такой спецэффект. Называется «Чуть-чуть утопленник». Сейчас они проводят тестирование, поэтому спецэффект бесплатный, но когда всё будет отлажено, эта услуга будет продаваться за сотни тысяч долларов. Своего рода аттракцион бизнес-класса…

- Какого чёрта мы плаваем уже третий день? Мы же платили за тридцатиминутную прогулку! Туда и обратно! Меня очень интересует, где находится это чёртово «туда» и когда состоится «обратно»?

- Зато выпивка бесплатная…

- Ага, дешёвое шампанское, подаваемое бесплатно… Это тоже относится к спецэффекту? Они там что, с ума посходили? Какой идиот будет платить сотни тысяч долларов за то, чтобы с мокрым пупком посасывать дешёвое шампанское?

- Месье капитан сказал, что в итоге под водой окажется всё тело целиком…

- А? Целиком? Ну тогда ладно… А то я уж заволновался… Нет-нет, я не шучу! Будь я миллионером, я бы ни за что не заплатил за мокрый пупок, а вот когда всё тело целиком, так это же совсем другое дело! Да ведь я жил и копил только ради того, чтобы стать утопленником!

- Но позвольте, чуть-чуть утопленником!

- Да-да, это важно! Пусть на надгробной плите так и напишут: «Жан Жак де Кусто(1965-2012). Не то чтобы полностью, а лишь самую чуточку, почти незаметно, но утопленник. Аминь».

Речь была французская, и я, толком ничего не разобрав, двинулся дальше. Найдя свою каюту, я прилёг, однако сон всё не приходил, да и откуда ему взяться, если минут тридцать назад я очнулся после двухсуточного забытья.

Приехав развеяться и чуток покутить, в самом начале долгожданного отпуска я стал участником какой-то идиотской театральной постановки, причём текста мне никто не вручал, а суфлёры давно повесились из-за того, что разовые алкоголики не хотят слушать голоса из-под сцены…

Лежать на кровати, не падая с неё, было чертовски трудно, а волны высотой сантиметров в сорок, бегая по полу, сковывали движения при ходьбе.

Я решил найти Рыжую и уяснить кое-какие моменты, которые не давали мне покоя.

- Послушай… Я тут насчёт нашего ребёнка…

- Ага, - улыбаясь, сказала она.

Палуба была скользкой, и я еле сдерживал себя от соблазна упасть и разбить голову; на её поверхности дрожали от страха отражения ламп, тут и там развешанных на корабле; мимо нас на огромной скорости проносились белые пластиковые стулья и столы, они радостно кувыркались и подпрыгивали, некоторые вылетали за борт; носовая часть судна периодически вздымалась на градусов тридцать, а то и сорок, и казалось, что корабль пытается встать на дыбы и распилить обезумевшую ночь - тёмно-синий коктейль из ветра, дождя и солёной воды… А затем со крипом и рёвом уйти на дно, вдохновив пьяного поэта на последнее четверостишье, которое захлебнётся у него на устах.

- Я как бы всего лишь студент…

- Придётся бросить учёбу - дети требуют внимания, - не думал, что она подойдёт к вопросу настолько радикально.

- Да? Вот чёрт! Слушай, у меня маловато опыта в общении с детьми, и я, вообще-то, безработный…

- Ты струсил, да?

- Нет!

- Ты тряпка?

- Нет!

- Как это нет? Ты же не можешь прокормить семью! – если бы я не видел её лица, то подумал бы, что она издевается. А на лице у неё была самая настоящая ярость.

- Я только на третьем курсе! О какой, на хрен, семье идёт речь?

- Ага! Так, значит, я и Мухаммед для тебя больше не семья?!

- Мухаммед?! Кто такой Мухаммед?

- Ты уже успел забыть имя своего собственного сына?

- О, Господи! – я решил надавать себе парочку пощёчин: авось подфартит, и я проснусь… - А с чего ты взяла, что будет сын?

- Да какая разница: дочь или сын? – в независимости от своего пола они умрут с голоду!

- Чёрт возьми! Но почему сразу умрут?

- Может быть, и не сразу. Сперва они слегка покорчатся, а потом умрут.

Корабль опять накрыла волна. Мы стояли, промокшие до нитки, вцепившись в тросы, которые напряжённо скрипели. Её лица не было видно, влажные, бордовые ночью, волосы, словно непроходимые джунгли, прятали всё, кроме блеска её глаз.

- Почему ты так уверена, что я не смогу заработать на жизнь?

- Потому что ты безработный, - «Ну-с… с этим не поспоришь». – Чем ты вообще занимаешься?

Я считал себя писателем, и писательство было никак не связано с университетом, куда я просто ходил, отдавая дань целям и амбициям своих прошлых лет и получая небольшую стипендию, на которую можно было обзавестись билетиком в местечко подобное тому, где мы оказались пару дней назад.

Я считал себя писателем, потому что писал роман. Мною было изрисовано около шестидесяти страниц, и я почему-то думал, что «нужно будет обязательно дойти до рубежа в четыреста страниц, а там посмотрим».

Однако, во всём этом было трудно признаться, так как то был мой первый роман, который ещё писать и писать, а до этого никаких романов я не писал, и, значит, нигде не печатался, и никто обо мне не слышал, и неоткуда было взяться надежде, что хоть кто-то когда-то услышит. Я писал в стол. То есть, моим увлечением была лепка замков из песка, и было тяжело преподнести такую правду недавно забеременевшей от меня женщине.

- Это нелегко объяснить…

- Почему?

- То, чем я занимаюсь… это, как купить тренажёр для лодыжки, который был сделан в Африке.

- Что?! – она смахнула волосы с лица, дабы получше разглядеть происходящее на моей физиономии.

- Все покупают тренажёры, сделанные в Европе, и причём такие, которые развивают мышцы груди, или живота, или рук, или…

- Да ты просто пьян!

- Очень может быть, но это не главное… А ты берёшь и покупаешь тренажёр для лодыжки, сделанный в Африке. Тут нужно кое-что уяснить. Во-первых, лодыжка – это костное образование, а не мышца, то есть накачать лодыжку невозможно. Во-вторых, тренажёр стоил огромных денег, так как если уж кто-то и надумал создать тренажёр для лодыжки, то это будет тот ещё эксклюзив. В третьих, тренажёр был сделан в Африке, на каком-то подпольном заводе, где применялся труд голодных детей, а, значит, наверняка, без брака не обошлось. Итак, подведём итоги: дорогущий бракованный тренажёр для мышцы, которая на самом деле является костью. Сделав такую идиотскую покупку, ты же не будешь рассказывать о ней своим друзьям, потому что все они начнут весьма критично разглядывать твои лодыжки и ждать от них визуального прогресса. Пройдут недели, месяцы и годы, а лодыжки всё те же, и друзья разочаруются в тебе как в рациональном человеке. В их глазах ты будешь выглядеть идиоткой, которая тратит кучу денег и времени на чёрт знает что! Поэтому ты ничего и никому не скажешь, и, пока никто не слышит и не видит, будешь тихо качать лодыжки и в тайне надеяться, что лодыжка – это всё-таки мышца.

- И на кой чёрт я сейчас всё это услышала?

- Я купил тренажёр для лодыжки, сделанный в Африке.

- Ты что, писатель?

«Вот это да! В ней определённо что-то есть…», - подумал я.

Мимо проковылял окончательно пьяный командор. Нас он не заметил, потому как был сильно увлечён беседой с самим собой. Через гул ветра и шум моря до меня дошло, что он сочиняет своё последнее письмо. Капитан, словно эквилибрист, бредущий по натянутому канату, развесил руки в стороны, дабы удержать равновесие на поверхности маленького железного островка, контроль над которым давно потерян, так как обезумевшие от голода матросы-уголовники покусали всю проводку… Маленького железного островка, что, казалось, ещё не потерял надежду прибиться к спокойному берегу и немного передохнуть, однако все датчики и шкалы говорили о том, что через пару часов он будет лишь холмом на дне морском, где днём будут околачиваться стаи разноцветных рыбок, а ночью уставшее подводное чудовище придёт поспать и набраться сил, чтобы на следующий день вновь мелькнуть на чёрно-белой размытой фотографии…

В правой руке он держал огрызок карандаша, а в левой - бортовой журнал, где линия жизни капитана заплеталась в слова, что вспоминали и сожалели.

«Дорогая, мы попали в шторм. Боюсь, что я не вернусь, но ты не волнуйся. Я смирился с тем, что корабль пойдёт на дно, уже в тот момент, когда взошёл на борт. Человеку, который не свершил больших деяний в своей жизни, но очень этого хотел, ничего не остаётся, кроме красивой смерти. Я, вообще говоря, и устроился на эту работу, чтобы погибель моя была настолько прекрасной, что её можно было бы повесить на стену и любоваться, как лучи солнца медленно шагают по ней, отмеряя очередной день жизни коллекционера изысканных смертей.

Мы с ребятами хотели найти айсберг, но, видимо, нам так ничего и не перепадёт. Чтобы не умереть с голоду – о еде все как-то позабыли, когда угоняли корабль – мы решили умереть, приняв участие в кораблекрушении. Ветер здесь дул сильный, волны вздымались высоко, а судно наше всё никак не переворачивалось, и мы с ребятами решили организовать пробоину. Да-да, знаю, кораблекрушением это назвать трудно, больше похоже на доставание пробки, для того чтобы спустить воду в ванной. Что ж тут поделаешь, не в кино же мы живём…

Я помню, как ты пришла в первый раз и села рядом. Ты шёпотом спросила, с какого я факультета, хотя прекрасно знала ответ. Я ответил, а потом то же самое спросил у тебя, хотя и я знал ответ. Были какие-то разговоры, было много разговоров о мелочах, пластмассовых проблемах и том, чтобы мы сделали, если бы выиграли миллион долларов. Я сказал, что купил бы яхту или круизный лайнер. Потом мне задали вопрос, связанный с событием, которое никогда не имело место в моей жизни, и я ответил, что «ну… например, я никогда не принимал участия в авиакатастрофе». Может быть, ты улыбнулась, а, может, и нет, мне было трудно смотреть в твои глаза. Какая-то женщина сказала, что «не принимал участия в авиакатастрофе» – это неправильно, это грамматическая ошибка, а я подумал, что даже если это неправильно, то, всё равно, звучит очень красиво.

Вне стен этого странного заведения, где люди пытались осилить иностранный в надежде стать иностранцами, мы никогда не разговаривали. Хотя… был один случай. Я шёл, придерживая капюшон на голове, чтобы его не сдуло ветром, а потом увидел тебя. Мы сделали вид, что не заметили друг друга. Я шёл за тобой в метрах пятидесяти, стараясь не сокращать дистанцию, дабы оставаться якобы незамеченным. Мы шли по очень узкой асфальтированной дорожке, по краям была грязь, поэтому вне дорожки идти было невозможно. Ты свернула за угол, и я на пару секунд потерял тебя из виду, а когда вновь увидел, оказалось, что дорожка перед тобой кончилась и тебе ничего не оставалось, кроме как обернуться и заметить меня, тихо плетущегося позади. Всю оставшуюся дорогу мы шли бок о бок и говорили о какой-то чепухе, но потом больше никогда не разговаривали вне стен того странного заведения, где люди пытались осилить иностранный в надежде стать иностранцами.

Я по пять раз на день проверял свой почтовый ящик: а вдруг там появилось письмо, которое туда никогда не придёт.

Мы ещё виделись пару раз, ну а потом больше нигде не встречались, и я делал вид, что «ну и слава богу! Больно надо! Наконец-то всё закончилось». Однако, актёром я был никудышным, и, даже не наблюдая своего лица, я чувствовал на нём печальную гримасу. Очень старался улыбаться, так как слышал, что это помогает, настраивает на оптимистичный лад, но порою улыбался в самой неподходящий момент, например, когда кого-то сбивала машина или на чьих-то похоронах, и на меня смотрели, как на идиота.

Я нашёл работу. Самую скучную работу на свете. Офис в центре города. Я был то ли юристом, то ли экономистом, то ли кем-то ещё, вокруг было много бумаги и цифр, каждый вечер я еле выбирался из этого болота и шёл туда, где останавливался трамвай, чтобы подобрать вечерних попутчиков. Маршрут трамвая не пролегал рядом с моим домом, и вообще мне с ним было не по пути, но я всё равно его ждал. Не для того, чтобы приехать, а для того, чтобы покататься. Очень уж быстро он ехал, и трясло хорошенько, будто на корабле во время бури.

А таких, как ты, были сотни, и всё это повторялось сто раз.

И я решил взять и убежать. Продал всё, что продалось, кроме кое-какой одежды и разочарований, и двинул в путь. Попав на морской берег, я нанялся на круизный лайнер, который через пару часов пойдёт ко дну. И это письмо ты не прочитаешь. И не надо…».

Командор сочинял последнее письмо вслух. Его толкало из стороны в сторону, он падал, терял карандаш, потом находил его, вставал, помечал два-три слова на мокрых страницах бортового журнала и снова падал.

На палубу вдруг выкатились Джимми и Оуди, оба в обнимку с какими-то девицами. Оуди мямлил о своей неудавшейся рыбалке: «Да, я видел пару синих китов, но решил их не трогать. Ловить синих китов очень просто, главное – это вовремя вытягивать, но понимаешь, они ведь тоже люди! Им бы только поплавать и всё, скромным рыбам больше ничего от жизни не надо…». Джимми со своей подружкой пытались найти загс. «А потом я куплю тебе шубу!» - кричал мой старый приятель.

И командор, и Оуди, и Джимми – они все были актёрами, сценой для них была качающаяся палуба, играли они не за деньги, а за красоту мгновения, за свои души, которые когда-то и кем-то были проданы в рабство банальной ежедневности. Играли так, чтобы всё выглядело по-детски наивно, но из-за того, что плясали они и смеялись на краю своих жизней, всё получалось до смерти драматично…

- Это как-то не серьёзно, - вдруг сказала Рыжая. – Нам бы спасать себя… Не хочешь позвонить в полицию или… 911?

- Да, пожалуй, - заметил я без особой энергии. Мне пришла в голову мысль, что Рыжая на протяжении всего нашего знакомства была пьяна, а теперь наконец отрезвела. Ну что ж, наверняка, пробуждение задумывалось как нечто, имеющее под собой благие намерения, но, так или иначе, случилось оно не вовремя. На борт поднялись французы, они держали в своих руках пустые бутылки дешёвого шампанского и были мокрыми до самого пупка и даже чуть выше: уровень воды на борту корабля стал слишком похож на никуда не годный – ещё чуть-чуть, и мы пойдём ко дну.

Я быстро набрал нужный номер. После трёх гудков заиграла одна из песен Radiohead – A Wolf At The Door. На её фоне звучал уставший женский голос:

- Если вы попали в аварию – нажмите «один». Если ваш кот залез на дерево – нажмите «два». Если этот маньяк с дрелью уже который день взрывает свои стены, чтобы дотянуться до вашего виска - нажмите «три». Если выборы президента опять сфальсифицированы – нажмите «четыре». Если трое комендантов избивают вас дубинками, за то что вы и ваши друзья присели на корточки, выставив руки вперёд, и сказали «чух-чух» - нажмите «пять». Если «Ливерпуль» проиграл в домашнем матче – нажмите «шесть». Если вы уже полгода не видели, как солнце медленно падает с неба, оставляя за собой пылающие облака – нажмите «семь». Если она не выходит из вашей головы и вместо этого предлагает вам самим выйти из вашей же головы – нажмите «восемь». Если Бог кончился – нажмите «девять». Если смерть не удовлетворила ваших ожиданий – нажмите «ноль».

Странновато… Я нервно огляделся по сторонам. По спине пробежали мурашки. Я решил шлёпнуть себе пощёчину, и, почувствовав болевое ощущение, немного успокоился.

- Они специализируются на других услугах, - мой голос был тихим и хриплым; я сказал это, как сказал бы пингвин, которому на тысячеметровой высоте сообщили, что он не умеет летать.

Рыжая хотела что-то спросить, но не успела: корабль сел на мель, и от сильного толчка нас всех разбросало по палубе.

                         ***

Наше судно прибило к скале. Носовая часть была приподнята, словно круизный лайнер собрался было плыть по крутому, скользкому подъёму, но так и застыл, гордо подняв нос и не стесняясь своей старости.

Мы сбросили верёвочную лестницу и спустились по ней, а затем по острым камням и витиеватым тропам оказались у насыпи, вдоль которой пролегало шоссе.

Море не хотело нас отпускать, и мы стояли и смотрели, как морские гонцы, штормовые ветры, верхом на одичавших волнах, голодно завывая, неслись до самого берега, а там, напоровшись на остро-заточенные, чёрные камни, разбивались и падали белою пеной на неуклюжие, но непреодолимые стены, за которыми шёл дождь и чуть покачивались волосы Внезапной Матери, будто листья ивы, оставленной на берегу вместо маяка. Она стояла чуть в стороне от остальных, с посиневшими губами и обхватив себя руками, уставшая и замёрзшая. И я ничего не мог ей предложить: на мне были лишь шорты и помятая рубашка.

Мы вышли на дорогу в надежде встретить добрых шофёров, у которых кроме доброты была ещё и машина. Однако, простояв минут десять, отправились в путь на своих двоих. Через час мы добрались до небольшого городка. Низенькие, пустынные улицы, тёмные, занавешенные окна и тишина.

Французы бросили нас, что-то буркнув на озлобленном французском. Один из горстки матросов-уголовников сказал, что они поищут бар, а потом напьются в надежде никогда не отрезветь. Командор сообщил, что не оставит своё судно в беде и попробует разузнать, у кого из местных есть катер, который можно было бы использовать в качестве буксира.

Нас осталось шестеро: я, Рыжая, Оуди, его подружка и Джимми со своей потенциальной женой. Мы стояли посреди улицы и смотрели, как сумерки растворяются в реакции с восходящим солнцем.

- Нам бы засесть в какой-нибудь гостинице.

- И поесть.

- Да, поесть было бы неплохо.

- Я бросаю пить.

- И того у нас три хороших идеи.

- Этого хватит, чтобы жить.

- Даже с лихвой…

Около часа мы прошлялись по этому странному городу и не нашли ни одной гостиницы, ни одного бара и, даже, ни одного супермаркета. Людей мы тоже не видели.

Джимми, вдруг испугавшись перспективы стать живущим под забором, решил вломиться в один из домов, который, как оказалось, только выглядел закрытым. Очутившись внутри просторного трёхэтажного особняка, мы раздвинув шторы и добавили немного солнца в помещениях, осветив большие, но запылившиеся кровати, комфортные кожаные диваны и кресла. Было найдено огромное количество книжных полок, заставленных несметным полчищем литературных произведений, нам также повстречались завидная коллекция виниловых пластинок, неисправный граммофон, куча музыкальных инструментов, кисти, краски, бумага и пару печатных машинок.

Никто из нас не наткнулся на чью-то фотографию или ежедневник, поэтому было трудно сказать что-нибудь о людях, которые когда-то здесь жили. Единственным очевидным фактом для нас было то, что вместо кислорода они использовали искусство.

На этажах особняка было пару шкафов с одеждой. Было три ванные комнаты, но, странное дело, обойдя весь дом, мы не нашли ни одного туалета. Ещё одна особенность нашего нового жилища заключалась в том, что там не было кухни. Возникло предположение, что прежние обитатели пили и ели, где попало, но нам не удалось отыскать ни ложек, ни вилок, ни ножей. Однако в доме исправно работало электричество, хотя ни в одной комнате не висело люстр или лампочек, но было полным полно фонариков, которые мы и использовали, гуляя по ночам. В кранах, что были в ванных, текла горячая и холодная вода.

Первые дня два мы просто слонялись по этажам особняка или бродили по пустынным улицам. Я как-то раз попытался наладить проигрыватель грампластинок, но бросил починку, даже толком не начав. «Всё-таки техника – это не моё», - подумал я тогда.

Прошло ещё пару суток. Джимми и его женщина решили оставаться влюблёнными, но паспортным штампом не обременёнными. Оуди со своей подружкой не беседовали, да и вообще мало кто с кем разговаривал, так как говорить было не о чем, в наших жизнях ничего не происходило, они словно замерли перед красной лампой светофора. Все обитатели особняка тихо прохаживались по просторным помещениям, стараясь не попадаться друг другу на глаза, рассматривали обои или картины, почёсывали затылок или подбородок и думали, что «что-то здесь не так». У каждого из нас было такое странное ощущение, что мы будто чего-то ждём, но никто не понимал чего и зачем.

Я вдруг обнаружил себя за чтением одной из пьес Шекспира. Делать было особо нечего, и я долистал до последней страницы. Концовка меня впечатлила. Потом я встал с дивана и где-то минут десять бродил по комнате, слушая эту странную мелодию, игравшую в моей голове, незнакомую и взявшуюся непонятно откуда. Я напевал её, вначале тихо, а потом громче и увереннее, и делал это до тех пор, пока не появились слова и строки, которые заплетались в рифмы. Я взял клочок бумаги, карандаш, и через минут двадцать на столе лежал текст следующего содержания:

Вкручена лампочка в небо.

Потухнет - закрутим опять.

Джульетта плачет от гнева:

Ромео забыл подождать.

Ну, как тебе наше корыто?

На нём поплывём в океан.

Стучать! все двери закрыты,

Но мы применим таран!

    Скоро волна нас накроет.

    Корыто ляжет вверх дном.

Его, может, к берегу смоет,

А мы укуримся сном.

Спился бедняга Шекспир,

Пропил бумагу и рифмы.

Во всё виноват эликсир,

Который подсунули Нимфы.

Бессмысленно и непонятно. Однако во время написания я забыл о том, что чего-то жду, и не думал, что что-то будет потом, а жил лишь настоящим, целиком и полностью сконцентрированный на процессе и его результате.

Вечером того же дня, проходя мимо комнаты Рыжей, я услышал, как кто-то пытается зарезать кота. Я открыл дверь и увидел Внезапную Мать, что тащила смычок по четырём струнам расстроенной, запылившейся скрипки.

Она положила скрипку и вышла из комнаты. «Давненько мы с ней не болтали», - подумал я.

Ночью меня разбудили. Я нащупал фонарик, включил его и увидел испуганное лицо Джимми.

- Послушай! Мы не ели и не пили уже восьмые сутки, - сказал он.

- Да ну!

- Восьмые. Я считал.

- Господи! А я как-то и не заметил…

- Я не ходил в туалет с тех пор, как оказался на корабле…

Я призадумался.

- А ты помнишь, каким образом мы оказались на корабле?

- Смутно. Помню, что было очень весело и очень холодно. Наверное, всё происходило ночью…

Мы услышали стук в дверь и сглотнули, почти синхронно.

- Кто-то ещё гуляет?

- Вряд ли. А даже если так, мы же не закрываем дверь… Может, это командор или кто-нибудь другой с корабля?

Я осмотрелся по сторонам в поисках того, что можно было использовать в качестве оружия. Самым подходящим предметом оказался томик Шекспира. Пока мы медленно спускались вниз, стук повторился ещё пару раз. Оказавшись у самой двери, мы спросили, кто там.

- Ваш сосед, - голос был мужским.

Я открыл дверь. Нашему взору предстал мужчина лет сорока, он был в белой майке, джинсах и тапочках. Сосед некоторое время изучал нас, а потом сказал:

- Я надеюсь, вы уже смирились?

Мы с Джимми переглянулись.

- Смирились? А должны?

- Некоторым людям нужно время, чтобы смириться с тем, что они мертвы.

Я в удивлении открыл рот, но ничего не сказал. Моя обойма была пуста.

- Да нет, мы не такие, - ляпнул Джимми. Я посмотрел на него. Тот еле сдерживал себя, чтобы не захохотать.

- Вот как?

- Да, чёрт возьми! Мы уже привыкли. Вчера жив, сегодня мёртв. Погода должна меняться.

- Отлично, - сказал сосед. – Вы не думайте, что в городе никто не живёт. Просто, когда появляются новенькие, мы стараемся особо не светиться, дабы дать новоприбывшим самим во всём разобраться.

Джимми понимающе кивнул. Сосед продолжал:

- В этом доме до вас жили прекрасные души. Мои друзья. Однако, они улетели обратно. Всего пару дней назад. В новые жизни.

- Улетели? У вас здесь имеется аэропорт? – решил уточнить Джимми.

- Космодром.

- Ах, вот оно что…

Мы постояли в молчании где-то с полминуты.

- Ну ладно. Вижу, я прервал ваш сон. Извините, не смог сдержаться! Очень уж хотелось увидеться.

Он развернулся и ушёл. Мы закрыли дверь, и Джимми разразился хохотом.

- Нет, ну ты видел, а? Нам тоже нужно такое покурить…

- Мы восемь дней не ели и не пили.

Он перестал смеяться, но улыбка с лица не убегала.

    - И я не голоден и не испытываю жажды.

Он слегка побледнел, опьянённый своей смертью, сделал пару неуклюжих шагов, чуть ли не упал на диван и заплакал, а я стоял у закрытой двери и чувствовал себя оторванным от того мира, откуда так мечтал сбежать и в конце концов сделал это. Было больно осознавать то, что обратной связи уже нет: не напишешь последнего письма и не сделаешь последнего телефонного звонка – полная безнадёга, хотя при жизни я редко кому писал и редко кому звонил. А так хотелось рассказать кому-нибудь живому о том, что случилось. Это было странное желание – оповестить пусть даже незнакомца, причём пока ещё немертвого, о своём завершении. Однако, больше ничего и не хотелось, видимо, оттого, что в тот момент это желание было единственным из всех, которое представлялось неисполнимым. Хочу заметить, что я не нуждался в сопереживании, мне хотелось повергнуть в шок.

А вокруг скитались лишь чьи-то души, привыкшие к своей смерти, или ещё пока не подозревающие о ней, или узнавшие только что и не понимающие, что им с этим знанием делать. Может быть, сыграть на скрипке, а, может, написать стишок? И не было бутылки виски под рукой, чтобы напиться и забыться, одни только слепки чьих-то внутренних миров – книги да пластинки - и души среди них.

Рыжая, наверняка, уже что-то подозревала, однако она ещё не была осведомлена о своей кончине, а потому вполне могла сойти за живого человека. Я кинулся бежать в её комнату, чтобы рассказать ей о своей смерти.

Открыв дверь, я направил луч фонаря на её кровать. Сероватый круг света выхватил Рыжую из темноты, и она спала словно на луне, застрявшей посреди беззвёздного неба. Я подошёл поближе, и её ресницы начали трепетать от дуновений яркой вспышки. Рыжая чуть открыла глаза и резко приподнялась, прикрыв лицо ладонью и спасая последние осколки чёрного цвета.

- Кто это? – спросила она.

Я направил фонарь снизу вверх на своё лицо, будто собирался рассказать страшную историю.

- Ты похож на маньяка, - я на самом деле был не фотогеничен.

- В любом случае, я в отпуске. Тебе нечего бояться.

Она хмыкнула чуть улыбнувшись.

- Зачем пришёл?

- Я мёртв, - сказал я.

Рыжая прищурилась.

- А где ты нашёл выпивку? – судя по вопросу, моя честность поплыла не по той реке.

- Но я на самом деле мёртв!

- А я на самом деле не беременна! Кому из нас повезло больше?

Итак, я мёртв и я не стану отцом. Никогда бы не подумал, что второе «не» заденет меня больнее.

- Что за ерунда? Но ты же говорила…

- Это была шутка.

Рыжая Шутка.

- Слушай, если это из-за денег, которых у меня нет, то они потом появятся…

- Пару секунд назад ты сказал, что ты мёртв, а теперь говоришь о деньгах, которые у тебя появятся… Так где ты нашёл выпивку?

«Ну её к чёрту! Какой же я идиот!» - подумал я и вышел из комнаты. Фонарик выпал у меня из руки, и искусственное солнце застыло где-то под столом, освещая стаю пылинок. Я пару раз спотыкался и падал, матерясь при этом и врезая по комнатам падением книги или вазой, разлетающейся по полу.

Я вышел на улицу. То было лето, и день приходил рано. В этот раз он был серым, и подразумевался дождь, который всё чего-то ждал. Я шёл по узеньким улочкам, чередуя повороты направо с поворотами налево. Люди мне не попадались, однако я видел в нескольких окнах, как на белых шторах друг за другом бегали лучи фонариков.

Неожиданно для себя я забрёл в то самое место, где началась наша смерть. Старый кораблик всё ещё плыл по скале, а волны дотягивались до его кормы, будто судно пытались укрыть одеялом. На окраине шоссе стоял человек, перед ним располагался мольберт. То был командор, и он рисовал приплывшую «Пулю», именно так именовался круизный лайнер.

Капитан обернулся, когда услышал мои шаги, а потом продолжил рисовать.

- Я и не думал о том, что так сильно хотеть умереть можно лишь тогда, когда ты мёртв, - сказал он. Недельная щетина, мешки под глазами и бледная кожа. Видно, он мало спал.

Картина, которую он рисовал, была нелепой. Корабль как будто парил над скалой, а волны были похожи на сотни костлявых рук, протянутых к небу. У командора не осталось ничего, кроме души, как и у всех тех, кого занесло на эти берега, и он пытался кормить её, как мог.

Пошёл дождь, и картина начала капать на асфальт. Художник чертыхнулся и ушёл. Через пару минут костлявые руки расплылись и стали похожи на плавные горбы волн, которые накрыли злополучную чёрную скалу, и корабль, едва видимый за пеленой дождя, наконец-таки поплыл.

                         ***

За моей спиной сипло звучал граммофон, который мы наладили не без помощи соседей пару месяцев назад. Колебания иглы, скользившей по пластинке, преобразовывались в одну из песен Боба Дилана - Gotta Travel On. Я барабанил по клавишам печатной машинки, отбивая ритм своего нового рассказа с рабочим названием «Из воспоминаний одного туриста». Я решил посвятить его Рыжей.

Были первые числа апреля, однако с самого утра городские дороги играли роль взлётной полосы для хаотично приземляющихся комьев снега, и бедные птицы, прилетевшие с юга, стаями перелетая с одной крыши на другую, не знали, куда деваться.

Я слышал смех и куски разговора, доносившиеся с первого этажа. Увлёкшись написанием очередной страницы, я и не заметил, как смех и куски разговора сменились встревоженными криками и ругательствами. Я услышал толпу шагов, стучащих по лестнице, и оглянулся

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ ВЕРНОГО ДРУГА, ДЖИММИ. (Извини, дружище, за орфографические и речевые ошибки. Писатель из меня никакой. Хотя, перечитав написанное тобой, я понял, что ты и сам был тот ещё писака.)

Я видел, как пятеро человек в белых халатах взлетели на второй этаж. Я поначалу подумал, что это медики, но, увидев револьвер в руке одно из них и то, как они накинулись на ничего не понимающего беднягу Томми, я засомневался в сделанном предположении. Они схватили его за шиворот, связали руки и потащили вниз. Мы хотели понять, что происходит, но доктора в ответ на наши вопросы угрожали чёрным дулом револьвера.

Люди в белых халатах закинули Томми в машину скорой помощи, а затем и сами уселись туда. Автомобиль умчался на огромной скорости в неизвестном направлении. Мы начали звать на помощь, но каждый, к кому мы обращались, услышав суть дела, отводил взгляд и уходил.

Через пару дней я встретил знакомого, который приехал в наш город совсем недавно и поселился неподалёку от космодрома. Он сказал, что позавчера видел, как к ракете высотой метра три-четыре подъехала машина скорой помощи. Оттуда вышли врачи и выволокли тело Томми с простреленной головой. Они открыли дверцу в ракете и запихнули туда тело нашего друга. Через пару часов ракета улетела.