Может показаться, что новые рассказы Елизарова – собрание простых писательских упражнений в ловкости составления слов. Зачины некоторых рассказов, а где и сюжеты целиком взяты из милицейской хроники: изнасилования, убийства. Да мало ли тех, кто может, закрыв глаза, во всех подробностях написать советский натюрморт и интерьер – более того, на это сейчас мода. Вот и кажется, что писатель просто хорошо сдаёт свой экзамен: он не отстранился от народа, он знает, как кого зовут и кто каким голосом говорит. Он умело имитирует чужие просторечия. Лосьон – «Огуречный», лак для волос – «Прелесть», «я поняла, что они хотят меня в половую связь», «схватил меня за руку и в грубой форме потребовал половой близости», «аминь и ещё трём аминям аминь». Языческие обряды окраин, мистический реализм, отсылающий в первую очередь всё-таки к Мамлееву, и только в какую-то десятую – к Гоголю, потому что в «Кубиках» собраны портреты людей, не живущих в причудливых вечерах близ хуторов, а выросших на залысинах города. Эти люди вдруг попадают под какой-то поток, их умы вдруг заползают плёнкой. Насилие сумасшедших, одержимых научными исследованиями и страшными верами, и насилие, совершённое простыми людьми, имеет мистическую причину. Эту жуть, затаившуюся в душе, тайну людской темноты Елизаров пишет подробно, даже любовно, пишет мастерски чужими осечками, людским многословием или недоговорами и китчевыми, откровенными, неловкими позами слов. Фраза «Это, конечно, всё ужасно, но давай по-тихому, я ему, гаду, то есть Сергею, всю морду разобью, только сажать его не надо, он же тебя любит, и вы поженитесь» лежит развёрстая, как у Бодлера «раскинув ноги подобно девке площадной».
Мне нравится считать «Кубики» не просто литературным произведением, а артефактом (тем более что я вижу за собой эфемерное право обратиться к этому термину-детищу концептуализма, потому что некоторые отрывки из Елизарова, в частности рассказ «Белая», заставляют вспомнить медгерменевтов). Эта книга – совсем не экзаменационный ответ перед теми, кто знает и бывал, а, может быть, страшная сказка для детей, увлечённых чужой ностальгией по небывалому СССР и зачитывающихся плохо переведённой американской прозой о торчках. Каждый рассказ – это рассказ-инсталяция Кабакова, рассказ-натюрморт, и действия, описанные скупо, «хроникально» – тоже часть натюрморта, который можно увидеть, отдаляясь.
Конечно, Елизаров не первый, кто начал разрабатывать эту жилу, конечно, «Кубики» будут сравнивать с «Грузом 200», возможно, с чем-то ещё, но такой книги ещё не было, она, важно поблёскивая твёрдой обложкой и шелестя хорошей белой бумагой, ни с кем не толкаясь, занимает своё место в общей картине современной литературы.
Комментарии
Подписаться