Сборник рассказов примерно за десять лет.
Читается как какая-то старинная, чуть пожухлая от времени да еще от частого ее разглядывания, летопись, с покрошившимися краями, но все-таки довольно четкими картинками. На них прорисовываются уже несуществующие лица (чаще всего несуществующие даже для самого автора, кажется, будто он очень глубоко ныряет, чтобы достать очередное воспоминание из своей памяти, но и выныривает со сверкающей жемчужиной), уже странные для нас движения и слова. Но это только форма. За этой формой, как за тяжелыми портьерами театральной сцены (хотя странно даже думать о Бунине и театре вместе, слишком театр фальшив и тяжеловесен для него), прорисовывается сначала легкий контур, а потом уж и выскакивают полностью, отодвинув тяжелую ткань в сторону чуть полноватой, унизанной перстнями рукой, порок и разврат, столь привычные в нашей литературе и кажущиеся дикостью в литературе русской середины века. Не будем сравнивать – это так глупо. Порок у Бунина оправданный – порой он оказывается в центре сюжета, порой нет, но так или иначе, он не является вымученной попыткой автора заявить о своей актуальности, о каком-то набившем оскомину новаторстве (которое сейчас приписывают чуть ли не каждому проходимцу от литературы, что может свидетельствовать только о крайней скудости литературного кругозора) и подобной чуши. Эротические действия у Бунина являются продолжением личности героев, они связывают их воедино, сталкивают и разбрасывают в разные концы света.
Язык же Бунина всегда ставит меня в неловкое положение. Мне кажется, что так чисто, прозрачно, без этих модных идиотских экивоков аля Славникова и иже с ней, но в то же время так точно (именно так, как надо) и так сложно, писать невозможно. До Бунина и после так не писал никто. Классическое построение предложений без инверсий и запинающихся проскальзывающих посторонних мыслей; именно такое, как нужно, количество прилагательных и именно там, где нужно. Можно подумать, что такая оценка вынесена уже после содеянного, а тут уж и не представишь, как еще могло бы быть, и все кажется прекрасным. Совершенно верно, так и есть. Но именно тогда появляется ощущение правильности увиденного (прочитанного, услышанного), когда эта правильность представлена в своей максиме, когда она выведена не математически, а идет от глубокого внутреннего знания.
Буниным действительно можно упиваться. Когда я испытываю дефицит красивой, правильной речи, я читаю Бунина. Когда я не нахожу в литературе чистоты и прозрачности, стилевого совершенства, я читаю Бунина. Но я читаю его также и тогда, когда не могу ничем другим восполнить свой душевный дефицит правильных мыслей и поступков, идеальных решений. И какое счастье, что он только редко критик и нравственный учитель (в отличие от большинства классической русской литературы), а он скорее фотограф, который сам читает эту летопись, а еще разбирает фотокарточки и смакует действительность, все глубже и глубже заныривая за очередной жемчужиной.
P.S. Литературные произведения склонны вызывать ассоциации. Поэтому мне бы хотелось проиллюстрировать мой пост моими художественными ассоциациями, которые, возможно, чуть дополнят то ощущение, что производит Бунин, и которое мне, уж безусловно, не далось в должной мере передать словами.
Андрес Цорн "Ванная".
Эдгар Дега "Абсент".
Эдгар Дега "Женщина, моющая спину".
Виллем де Куннинг "Сидящая женщина".
Комментарии
Подписаться