Известно, что сначала вы вместе с супругой просто коллекционировали фарфор. И ровно начиная с 2003 года увлечение переросло в бизнес. Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались до этого?
Прежде всего я хочу сказать, что не считаю свою мастерскую бизнесом. Ведь в бизнесе главной целью является получение прибыли. В нашем случае деньги являются необходимым, но не достаточным условием её существования.
Примерно за десять лет до создания мастерской я основал интернетовскую компанию. Это был настоящий бизнес в котором прибыль определяла степень его успешности. Мастерская же, в некотором смысле, антипод.
Насколько доходен ваш бизнес сегодня?
Мастерская существует и это главное. Первые пять лет мне пришлось потратить изрядное количество денег. Сейчас такая необходимость отпала.
Есть ли для вас непреложный авторитет в той области, которой вы занимаетесь?
Такого авторитета у меня нет, но я с большим уважением отношусь к немецкому алхимику Иоганну Бёттгеру и скульптору Иоганну Кендлеру. Оба в разное время работали на мейсенской мануфактуре.
Что вы считаете своим секретом успеха?
Возможность и способность соединить разные компоненты для того, чтобы получить желаемый результат. К примеру, меня спрашивают, где я нахожу художников? Это важный вопрос! Но как сделать так, чтобы для найденного художника его деятельность являлась творчеством, а не местом для получения зарплаты?
Вы используете образы советского прошлого в своих работах. Почему?
Я родился и воспитывался в Советском Союзе и не могу не забыть, не выбросить это воспитание. Мне кажется что, если червяк родился в суглинке, а его пересадили скажем в чернозём, то его неизбежно будет тянуть обратно в свой родной суглинок.
Что вы считаете своим эстетическим идеалом?
Поскольку я вырос в империи, то некоторое время мне нравился ампир, включая сталинский. Сегодня у меня нет чёткого ответа на этот вопрос. Моя душа по-прежнему не принимает абстрактное искусство и то, что в Америке называется contemporary art. Я по-прежнему люблю фигуративное искусство.
В предыдущих интервью вы говорили, что в вашем бизнесе очень важна горизонтальная система управления. Изменились ли ваши представления об этом? Возможно ли применить эту же схему к большим корпорациям? А к государству?
Я не являюсь специалистом в области государственного и корпоративного управления, но мне кажется, что в крупных корпорациях без иерархии не обойтись. Хотя когда мы смотрим на компании типа Google, то возникает ощущение, что они искусственно пытаются сдержать развитие бюрократии. Насколько это возможно, я не знаю.
В отношении государства мне бы хотелось привести слова из Дао-Дэ цзин в переводе Владимира Малявина.
Чем больше в мире запретов, тем люди беднее.
Чем больше народ соображает, тем больше в царстве смуты.
Чем больше в народе мастерства и сноровки, тем больше безделиц.
Чем больше в стране законов и указов, тем больше разбойников.
За последние 8 лет мы создали около восмидесяти скульптурных работ разной сложности. В основном они касаются нашего недавнего прошлого. От нас постоянно ускользает современность, но я не отчаиваюсь. Говорить же о приметах времени я не считаю возможным. Если нам будет дана способность их почувствовать, то вы увидите это в наших работах.
Коллекционеров фарфора в России довольно много. Вы сами, собственно, этим же увлекались. Что в рынке фарфора вас разочаровывает, а что нравится? Можете ли вы буквально в пяти пунктах описать этот рынок? Кто задает тренд? Что собирают? Что особенно ценится?
Отказавшись от коллекционирования фарфора, я почти полностью утратил связь с рынком. За последние десять лет я был на антикварном салоне всего два или три раза и практически не захожу в антикварные магазины.
Несколько дней назад по радио я услышал короткий отрывок из интервью одного достаточно известного коллекционера советского фарфора. В той части, которую слышал, я он говорил не о фарфоре, но лейтмотивом его теперешней коллекции являются недооценённые предметы советского периода до 1961 года. Вполне рациональная и понятная позиция. У меня коллекционирование имело другие корни и скорее было одержимостью. Это отчасти и послужило причиной отказа от него.
Мне кажется, что сегодня фарфор на западе стоит далеко не на первом месте. Если кто-нибудь приобретает фарфоровую вещь, то это происходит не из любви к материалу, а потому, что её сделал Джефф Кунс или другой известный человек. Это обеспечивает её продаваемость.
Я лично не знаком с российскими коллекционерами, но предполагаю, что большой разницы с американскими или европейскими коллегами, наверное, нет. В Америке мне встречались коллекционеры, которые переняли это увлечение от своих родителей. У одного моего знакомого мама коллекционировала европейское искусство первой половины двадцатого столетия, и основу её коллекции составлял Рене Магритт. Когда у него самого пришло время определить основу своей коллекции, то в начале семидесятых он сделал ставку на Энди Уорхола. Причём, он не только покупал у него работы, но и делал заказы на серии работ. Сегодня он страшно гордится тем, что никогда в своей жизни не платил за картину или скульптуру больше десяти тысяч долларов (но это с его слов). При этом коллекционирование для него являлось только частью процесса, тогда как жизнь в «богемной тусовке» была основополагающим фактором.
С другой стороны, мне встретился человек, который серьёзно разбогател и решил заняться коллекционированием. Он выбрал современное стекло как предмет собирательства. Для формирования своей коллекции он нанял одного из бывших экспертов аукционного дома Сотбис.
Возможно, я и говорил об издевательстве над материалом, но мне больше по душе была идея раздвижения границ фарфора. Издевательство, смех и ирония для меня не являются достаточно глубокими основаниями. Мне более интересен процесс проникновения в тайны материала. Я не случайно приводил имя Иоганна Бёттгера. Этот человек смог приоткрыть завесу над некоторыми сущностными свойствами материи и, как результат, мы сегодня имеем европейский фарфор. У меня нет ни малейшего представления, каким образом этот материал может быть видоизменён, но сам вопрос очень интересен. Пока у меня не было возможности подойти к нему, но я очень надеюсь, что это произойдёт в ближайшие два-три года.
Глядя на ваши работы, есть ощущение, что вы точно знаете, кто ваш клиент. Опишите его?
Возможно, вы правы, но только часть работ выполняется для конкретной аудитории, причём не самая большая. Конечно, у нас есть адресные вещи, но они выполнены больше из представления о том, что может быть актуальным, а не по конкретному заказу. Скорее мы пытаемся настроиться на определённые вибрации нашего мира и, если попадаем, то вещи становятся популярными.
Ранее мы работали с Анатолием Резуненко, Павлом Сергеевичем Игнатовым, Владимиром Васильевичем Моисеенко, Элиной Моисеенко, Василием Власовым. Сегодня мы сотрудничаем с Татьяной Немцовой, Алёной Шкермонтовой, Варей Аляй, Ильёй Бутусовым, Юлией и Анной Шабаевыми, Аллой Сбытовой, Дашей Мошиной, Натальей Ивлевой, Славой Ефремовым и Любовью Колосовой.
Известно, что фарфоровое дело — это дело с большим количеством брака. Расскажите, что вы делаете с разбитыми, испорченными вещами?
Часть вещей мы разбиваем, часть пока хранится для будущих проектов. Некоторые вещи я дарю своим друзьям и знакомым.
Фарфор вообще окружен удивительными легендами и поверьями. Расскажите, в какие Вы по-прежнему, как в детстве, верите?
Рецепт европейского фарфора был создан алхимиком. Превращение отдельных минералов под действием огня в фарфор — это алхимический процесс. Мы формально владеем им, но этого недостаточно. Сейчас мы действуем механически, просто следуя инструкциям. Задача же состоит в том, чтобы понять его и научиться им хотя бы немного управлять.
Чем вы гордитесь?
Тем, что мастерская существует.
О чем жалеете?
Ни о чем.
Что для вас качество жизни?
В искусстве просто быть.
Почему вы, живя в Сиэтле, рядом с дикими животными, просторными полями, сделали себе мастерскую на Таганской в Москве, а не где-нибудь за городом?
Так распорядилась судьба.
Что вас раздражает в своей работе? А в людях? В городе и в государстве?
Меня раздражает моя способность раздражаться на работу, людей, город и государство, и неспособность жить с ними в согласии.
Что вам по-настоящему мешает работе?
Иногда я сам и являюсь помехой.
Когда вы поняли, что к вам пришел успех?
Я не могу и не должен оценивать свой успех. Это задача других, а моя задача — продолжать делать то, что я делаю.
Интервью: Ксения Чудинова
Фотографии: Полина Перье
© Depst
Комментарии
Подписаться