У нас все хорошо!

Радик Гарифуллин признан одним из самых популярных художников-абстракционистов. Он известен в Москве и за рубежом. Достаточно традиционен в своей живописной манере, несмотря на прогрессивные взгляды на развитие мирового искусства – и вот почему:

– Радик, скажите, перспективы у современного  искусства какие?

– А оно вообще современное есть? Я после нашего поколения особенно не могу разглядеть какие-то современные движения. Есть попытки немногочисленные уйти в актуальное искусство. Но в целом актуального искусства я не вижу в Уфе. По причинам хочется пройтись: с одной стороны, не востребовано, с другой, и не было предпосылок – как делали все маслом на холсте, так и продолжают. И мировоззрение чисто изобразительное.

– А что вообще такое актуальное искусство?

– Это то, что на сегодняшний день востребовано, и то, что художнику нужно на данный момент выплеснуть из себя. А те люди, которые на данный момент занимаются актуализмом, занимаются не совсем искусством в чистом виде – их волнуют философские, социальные проблемы, и решают они их не изобразительными средствами. А мы воспитаны на красоте, у меня, например, даже романтичное искусство. У актуалистов манера подачи совершенно другая.

– Какая?

– Читая Интернет или специальную литературу многое можно найти по поводу актуальности. Похоже, что художник берет на себя еще и другие функции – то ли учить народ, то ли издеваться над ним. Непонятно зачастую, что они этой актуальностью хотят сказать. Там нужно больше понимать, а не созерцать.

– А для чего это нужно художникам?

– Когда в 70-80 годы слово «авангардист» было модным, многие стремились принадлежать к этому течению. На сегодняшний день в моде акуальное. Но уже ходят слухи, что на продвинутом западе все вновь приближается к цвету и к живописи.

– Все это пройдет, а что останется?

– Ну, живопись-то в любом случае останется, никуда не денется. А вот что будет с поколением акутальных художников, которые сейчас эпатируют публику... Лет через двадцать они вновь обратятся к традиционной живописи и будут писать березки... Смешно это все. У меня самого есть разные задумки, я пытаюсь с этим разобраться. Я и другие – эта тема меня интересует больше всего, но пока интерес чисто теоритический, с моими картинами это идет параллельно. Здесь больше психологии, семантики, даже лингвистики. Вот как сказать человеку: «Я тебя люблю», – чтобы он тебя понял?

– А средствами искусства можно донести до людей эти простые вещи?

– Да-да-да! Я сам люблю писать такие вещи, где думать-то особенно не нужно, даже вредно. Сплошные эмоции. Добрые, веселые, напряженные, выражающие и передающие тепло. Это живопись, а актуальное искусство все-таки в область левого полушария больше уходит.

Хочется иной раз что-то такое сделать. Может, выйти с микрофоном на цетральную площадь и выразить свое мнение по поводу правительства или смены полюсов земли. Услышит или не услышит это народ, но огребешь за это точно. А вот через актуальное искусство можно и позволить себе похулиганить...

– То есть средствами искусства можно наиболее безопасно выразить свою точку зрения?

– Да, именно так. В этом плане молодцы москвичи. Анатолий Осмоловский делает отличные вещи. Обезьян в форме рисует. Обсмеял людей, мол, как бы вы не одевались, суть-то ваша обезьянья, дикая. Ну, огреб, но молодец же!

Вот думаю постоянно, как донести до людей актуальными средствами такую мысль: «Люди, вы сами себе создаете проблемы» или «Покой можно найти только в себе». То, собственно, чем интересуются мировые религии.

– А на выставки-то вообще люди обычные ходят?

– Здесь? Не знаю, не видел людей на выставках.

– Такое ощущение, что все для своего круга делается.

– Ну да, есть такое чувство, что вхолостую.. Открывается выставка, приглашаются художники, пьют шампанское и хвалят друг друга.

Меня вот самого очень интересует, что происходит с людьми. Стало больше машин, все набрали их в кредиты и ездят на них, радуются по пробкам. Бабушки меня очень интересуют, которые сидели вдоль остановок со своей экологически чистой морковкой, их сейчас выгнали оттуда. А где купить чистую морковку без них, неизвестно.. Вот эти жуткие супермаркеты открываются, это же ужас.

– А по аналогии с бабушками обычным художникам есть где продавать свои картины?

– Ну, как обычно картины продаются в галереях, салонах и по мастерским. Вот три варианта. Другое дело, хотят ли покупать вообще.

– А как у нас с рынком?

– Как не было рынка, так его и нет. Рынок подразумевает под собой какую-то систему, которой кто-то управляет. Здесь этого нет.

– А в Москве есть?

– Да, в Москве есть. Он там такой, очень жесткий. Вот представь наш центральный рынок в Уфе, где выкуплено пять-шесть мест. Там пять владельцев. И они будут продавать то, о чем договорятся. Договорились продавать все вместе морковь, будут продавать морковь, и им по барабану, какая группа витаминов еще необходима людям. Арт-рынок в Москве такой. Если ты не занимаешься морковкой – свободен. Такой мощный междусобойчик. Попасть туда я себе цели не ставил никогда.

– А как в провинции живут художники? Правда, что многие минуют свой местный рынок и даже московский и продаются более успешно за границей?

– Бывают такие счастливчики, да, кому повезет. У меня были и случаи продаж через Интернет, когда заинтересовывались, связывались и приобретали. Вся беда у нас от того, что сами называем себя провинцией.

Когда у меня спрашивают знакомые, как идут дела, как у меня продаются картины, я всегда задаю встречный вопрос: «А ты сам когда в последний раз картину купил какую-нибудь, ну, хотя бы маленькую акварельку?» На сегодняшний день у нас реально не хватает обеспеченных людей, которым было бы интересно искусство.

– А как еще зарабатывать художнику, если продажи редкие?

– Я пытаюсь подрабатывать настенной живописью, то, что я делаю на холсте, я легко могу делать и на стенах и заработать на этом. Занялся еще фотографией. Выкручиваются как-то и другие ребята, чтобы выжить. Но праздника нет.

– Надо же, все художники затрудняются ответить на вопрос о том, как и на что они живут...

– Ага, встречаемся с ребятами, спрашиваем друг у друга о жизни. Весь разговор с матом проходит, конечно... Матом начинается и матом заканчивается – просто грустно как-то, даже без злобы.

– А что нужно для того, чтобы улучшить эту обстановку? Помогло бы, допустим, большее количество галерей?

– Я думаю, каким-то образом помогло бы. Но кто бы за это взялся? По поводу спроса опять проблема. Картина же – это элемент роскоши некий.

– А можно ли как-то формировать этот спрос у публики?

– У кого? Вот этот контингент людей, у которых есть средства, у них нет потребности, а у тех, у кого есть потребность, нет средств. Я сейчас снижать цены на свои картины для того, чтобы быть ближе к народу, не буду, я знаю себе цену. Некому заниматься формированием спроса у населения. Ну, не союзу же художников, в самом деле...

– Кстати, а чем союз художников занимается? Что это за организация такая? Пережиток совестской эпохи?

– Похоже на это. По-моему, чисто такая номинальная организация. Делают выставки, отчитываются потом за их проведение. Делают то, что положено делать. Ничего продуктивного, на выживание.

– И не поддерживает никак союз художников своих подопечных?

– Я не знаю, как он может поддерживать, чем поддерживать. Я мастрескую сам себе снимаю, многие также. В союзе на мастерские жуткая очередь. Мы называем ее «трупная очередь», потому что как только кто-то умирает, освобождается место. Грустно это все.

– Такое печальное положение вещей на творчестве не сказывается? Руки не опускаются у художников?

– Честно говоря, опускаются, да. Я-то вот пишу по хорошему настроению обычно, поэтому с проблемами тяжело работать. Все равно работаю, но без особого энтузиазма. Хотя вот в июне в «Мирасе» снова буду персональную выставку делать. И новые вещи выставлю, и старое из того, что еще не показывал.

– А можно вывести примерную формулу, что нужно художнику, чтобы творить и ни о чем не думать постороннем. Что нужно творческому человеку для полного счастья?

– У каждого индивидуально. Но если бы у меня попросили совета, я бы всем молодым художникам посоветовал, выучившись живописи, заводить какой-то свой бизнес, обязательно. Чтобы был постоянный доход, а потом уже спокойно заниматься творчеством и различать, где живопись, а где бабло. Не грызть ногти, пытаясь дешевле продать, чтобы выжить.

– В нашем мире нереально быть просто свободным художником?

– Ну что значит быть свободным... это образ такой забавный. Классно было быть свободным художником в 25 лет и когда буханка хлеба стоила 14 копеек, когда организм функционирует отлично и вермут дешевый. И главное – все равны, и нет ни бомжей, ни олигархов, вот и ходишь весь такой – заметной фигурой среди всей этой свободы. Всего хватает, всего полно, жизнь впереди. Вот это свободный художник. Мне кажется ущербным это стремление к свободе, ведь, чтобы к ней стремиться, нужно изначально определить себя как несвободного человека и потом мучительно из этого выбираться. А зачем? Пробема несвободы сидит в каждом.

– Откуда художник черпает темы для своих картин? Приходится ли что-то придумывать?

– Для меня слово «придумать» означает уже какое-то насильственное действие над собой, а творчество оно идет свободно и доставляет радость.

– А не бывает такого, что не о чем писать?

– Нет, у меня таких проблем не бывает никогда, абстрактная живопись не располагает к долгим раздумьям. Сейчас у меня есть две синих краски и одна желтая – и этого мне вполне достаточно. Возьму еще какие-нибудь, если торкнет. А так – выше крыши. Что есть, тем и напишу. Принцип: здесь и сейчас. У меня есть три краски, а в шкафу есть три пачки каши. (Смеется.) То, что есть, – супер! В том и отличие абстрактной живописи от концептуализма того же самого. Здесь полная свобода – там философская интоксикация. И реакция на это искусство у публики такая же, я специально наблюдал за людьми на «Арт-Москве», встретил актера Казакова, он такой сердитый ходил со своей трубкой и так смотрел на все недоверчиво и зло как-то. Людям кажется, что их обманывают, над ними издеваются, когда они видят что-то неудобоваримое и малопонятное с огромной аннотацией под холстом.

– Искусство помимо развлекательной, одухотворяющей и других своих прямых функций всегда несло на себе еще и политическую. Достаточно вспомнить Советский Союз с его планом монументальной пропаганды. А сейчас искусство с политикой как соотносится, оно политизировано сейчас?

– Да, отдельными художниками проводится эта линия, где-то это делается в обход, где-то в лоб. Вот, к примеру, предвыборная акция студентов МГУ, когда ребята собрались в зоологическом музее и под видом защиты вымирающих медведей устроили перформанс-экшен, а по-русски говоря, оргию, под призывными плакатами за повышение рождаемости. Вот это актуальное искусство, и только в ладоши можно им хлопать, ребята – молодцы. Там, где есть обоснованная агрессия, психоз с целью, здоровая шиза, способная трясануть окружающих, – это и есть настоящее концептуальное актуальное.

– Самому-то что-нибудь подобное отколоть не хочется?

– А как же, хочется. (Смеется.) На самом деле, постоянно возникают какие-нибудь мысли, вот когда в супермаркеты захожу, особенно в «Метро», жуть какая-то, общество потребления дикое. Сразу хочется написать в духе соцреализма свинью возле корыта.

– Нет у нас актуального искусства , нет покупателей, а что есть?

– Кузница кадров есть. Музыкантов полно хороших, полно отличных художников. Сюда бы заслать два парохода с миллионерами или чтоб приземлились здесь десантом, аэропорт-то международный. И сразу их всех по мастерским, и чтобы все сразу скупили и денег оставили еще. Вот тогда у нас все взлетит! Ага, идея фикс такая. Здесь замечательная республика, здесь нужно выращивать художников и военных – санаторно-курортный рай.

– То есть в целом все хорошо у нас?

– У нас все хорошо! (Смеется.)