Сегодня я хочу познакомить Вас с автором романа «Книга Греха» Платоном Бесединым. Писателей принято делить по жанрам, стилям и даже возрасту, у нас есть «молодые писатели», писатели «поколения тридцатилетних», «сороколетних» и «живые классики», в которые записывают литераторов преклонного возраста. 27-летний Платон Беседин относится к молодым писателям (интересно, что в СССР «молодыми» прозаики считались до 45 лет). Борхес любил повторять, что современники пишут для современников. Продолжая его мысль, хочется добавить: ровесники пишут для ровесников. Книги Платона будут интересны, в первую очередь, двадцатилетним и тридцатилетним читателям.
С некоторыми писателями интервью выходят лаконичные, с другими — долгие и неторопливые. Разговор с Платоном получился длинным: уж очень о многом нам хотелось поговорить.
— Платон, для начала расскажи немного о себе, о том, как ты пришёл к писательству.
— Я родился в городе-герое Севастополе. Море, флот, Андреевский флаг — собственно, главные воспоминания раннего детства. Правда, очень быстро — года в четыре, наверное — я стал книжным не червём, но червячком, и море отошло на второй план. Как говорится, «везде я искал утешение и нашёл его в углу с книгой».
Пожалуй, именно чтение и удовольствие от него стало стимулом для того, чтобы попытаться самому создавать тексты, которые в свою очередь могли приносить радость другому. Вдохновлённый Жюль Верном и Стивенсоном, я писал приключенческие истории про животных. Это было в младших классах школы.
Взросление со всеми вытекающими и втекающими сбило меня с курса, и я вернулся к сочинительству уже ближе к двадцати годам, но как-то вяло, чересчур серьёзно и любовно относясь к себе. Дальше был переезд в Киев, где я определился с приоритетами и расставил акценты.
— Ты говоришь о переезде в Киев из Севастополя, и мы сразу вспоминаем, что поэты рождаются в провинции, а умирают в Париже. Насколько, на твой взгляд, отличается литературная среда в столице и в провинции?
— В моём случае среда особо не изменилась, но это скорее вопрос авторского одиночества. У меня не слишком хорошо получается быть публичным, быть в центре происходящих событий и уметь, что называется, тусоваться с другими авторами, хотя, безусловно, это необходимо.
Поэтому после переезда у меня скорее изменилось отношение к писательству. Появились, прежде всего, ориентиры. В Киеве всё же удалось познакомиться с интересными людьми, начать сотрудничество с журналами, посетить и провести любопытные литературные проекты. Это, конечно, вдохновляет и организовывает.
Мне видится, что вопрос провинции и столицы — это скорее ментальный вопрос.
С другой стороны, конечно, все мы прекрасно понимаем, что априори столица есть ядро, концентрирующее процессы, явления, людей. Но, например, в Москве за неделю удаётся получить, условно говоря, литературного заряда больше, чем за месяц в провинции. Заряд этот, правда, надо уметь дозировать, чтобы излишне не наэлектризоваться.
— Ты сказал о Москве. Нет желания переехать?
— Я осёдлый человек, очень привязанный к дому. К тому же мне повезло: я живу в двух самых потрясающих городах Украины — Киеве и Севастополе. Меня пугает смена обстановки в принципе.
Забавно, правда, что вопреки страху внутри меня сидит авантюрист, который постоянно требует что-то менять, куда-то ехать. Тут неизбежны разговоры о самореализации, проценте своего КПД. Интернет расширил пространство, область взаимодействия, но темп, специфика современной жизни диктует писателю необходимость быть в центре событий. Отшельничество не так просто себе позволить.
— Расскажи о текущем литпроцессе Украины: есть ли какие-то уникальные явления, или Украина равняется на Россию как на культурную метрополию и в её литературной жизни проходят те же процессы?
— Украина, мне кажется, сама по себе одно большое уникальное явление, которое функционирует по недоступной человеческому пониманию логике, вопреки известным законам, социологическим, культурологическим и даже физическим. Она соткана из противоречий, поэтому быть здесь писателем, отбрасывая материальную составляющую, это счастье. Материала для творчества хватает, есть, где развернуться.
К сожалению, отбросить материальную составляющую никак не получается: многие авторы, как и большинство украинцев, задавлены необходимостью банального экономического выживания, поэтому пишут урывками, по ночам, под физическими и эмоциональными нагрузками. Тут нужен большой талант — хватает не всем. Те же, кто может позволить себе писать, более или менее отгородившись от финансовой части, наоборот — излишне сыты.
Важная особенность украинского литпроцесса — определённая раздробленность на украиноязычную (укрсучлит) и русскоязычную литературу. Украинские писатели — логично — находятся на виду, русскоязычные любят поговорить о том, что их давят, притесняют. И те, и другие жаждут государственной поддержки. Укрсучлиту тут, безусловно, легче. Русскоязычные авторы Украины, как вы верно заметили, ориентированы на российский рынок. Это с одной стороны правильная позиция в силу отсутствия рынка здесь, с другой — рисковая, потому что в России «своих» хватает.
Необходимо отметить и значимые литературные издания: например, в Киеве — «толстый» журнал «Радуга» и журнал культурного сопротивления «ШО», в Днепропетровске — молодая «Литера-Днепр», в Одессе — рафинированное «Южное сияние», в Луганске — консервативный «Свой вариант», в Севастополе — альманах «Севастополь» и другие.
— Какова сегодня читательская ситуация в Украине?
— Она, я бы сказал, двоякая. Читают всё меньше и меньше, и сам процесс чтения в какой-то мере маргинализировался.
Но маргинализация — где-то убудет, где-то прибудет — привела к тому, что сформировалась активно читающая группа людей, которые отлично разбираются в литературе, по-настоящему любят её. У этих людей сегодня есть потребность в хорошей качественной литературе. Теперь дело за самими издателями и писателями.
И тут важно, чтобы высоколобая литература не отстранялась, не дистанцировалась от читателя, кормя его «мёртвыми» текстами из серии «мы патриции — вы плебеи». Важно избежать высокомерия, которое прочно укореняется у некоторых авторов и в жизни, и — что особо пагубно — в творчестве. Литература не должна превратиться в закрытый кружок юродивых. Как сказал мне недавно один автор: «Этот текст не для читателя». Забавно, конечно. Пишет писатель, конечно, для себя, но читателю тоже интересно.
С давних времён люди искали в литературе ориентиры, ценности. Сейчас та же история, как бы нас не переубеждали в обратном. При этом поток мертворождённой макулатуры слишком велик. Все эти навязчивые обещания вроде «лучшей книги года», которую на самом деле оказывается невозможно читать, отпугивают читателя.
Меньший читательский интерес, особенно в провинции, обусловлен и, конечно же, тем, что украинцы задавлены социально, экономически. Тут не до книги — были б живым.
— Говорить о смерти искусства стало хорошим тоном. Твоё мнение, действительно ли мы переживаем деградацию литературы?
— Сейчас всё зависит от самих авторов, редакторов, издателей. Говоря о смерти искусства и литературы, в частности, мы, тем самым поддерживая данное мнение.
Деградация литературы, конечно, есть. Она в том числе и в разрыве связей между структурными единицами, задействованными в литературном процессе. Получается так, что вроде бы и пишут, и издают, и читают, но всё это как бы не с нами и не здесь. Речь тут даже не в том, что читатель сегодня выбирает «лёгкое чтиво», — так было всегда, наверное, всегда, достаточно почитать эссе Оруэлла — а в том, что издатели окончательно подчинились мамоне, и количество долларов или рублей стало единственным мерилом успеха. Это не сугубо издательский, а социальный процесс. Корпорации уничтожили независимые издательства.
Отсюда и определённая однообразность даже не издаваемой — выпускают-то, хоть и в малых тиражах, но пока ещё разное — а прививаемой, навязываемой литературы. Советскую конъюнктуру сменила конъюнктура иного рода. Говорить об этом, на самом деле, непринято, а разговоры подобного рода позиционируются как чудаковатые истории про заговоры в духе какого-нибудь Дэна Брауна, но это есть, и многие молодые авторы, особенно в провинции, особенно вне формата, это чувствуют. И в них зреет злость.
Куда более деструктивным мне, правда, видится, иной процесс — ухудшение отношений писатель-читатель. Об этом мы уже говорили. Добавлю лишь то, что литература, во-первых, перестала развлекать, отсюда и полная капитуляция перед кино и телевидением. Как говорит моя знакомая библиотекараша, дочитать современный текст до конца — героизм, всё равно, что жевать пластмассу. Во-вторых, литература перестала давать ответы на вопросы, она стала обыденным приложением к жизни, рухнула с пьедестала, на который ещё недавно, казалось, хотелось забраться. Авторы сначала стали стесняться учительства, добротолюбия в литературе, а потом вдруг разучились это делать совсем. Попытки возродить забытые навыки превращаются в неуклюжее назидание или бессвязные проповеди, а это уже иная, менее приятная история.
— Какой ты видишь задачу писателя? Что должно быть двигателем творчества — возможность высказаться, стремление к славе, мечта о бессмертии, желание диктовать вкусы и влиять на общество?
— В глобальном смысле задача писателя — следовать и творить правду, тем самым, творя жизнь. То, что писатель создал на основании своего пережитого опыта, настоянного, выдержанного у него в душе, сердце, мыслях, должно дать максимально правдивое изображение в тексте, более точное даже, чем реальная действительность. Литература должна быть животворной, осуществлять созидание и разрушение через описание. Уровень внутренней, духовной правды должен быть максимально высок. В этом мне достаточно близка позиция Горького, который верил, что, описывая несправедливость, он разрушает её. Писатель должен верить — в себя, в свой текст, в читателей, в жизнь, в высшие ценности, наконец. Он и должен проговаривать, создавать эту систему ценностей.
Понимаю, это не слишком популярная позиция сейчас, когда все давно решили, что писатель ничего никому не должен, но уверен, принцип недолжности со временем отпадёт, отпочкуется.
Лично для меня важна система ценностей, проговариваемая в литературе, которая, на мой субъективный взгляд, не может быть самолюбованием, самоутверждением и упражнением в собственном остроумии.
Важно, как донести это до читателя, не скатившись в проповедь. Люди сейчас жутко не любят проповеди. Необходимо учитывать законы ремесла, это, кстати, тоже такая себе задачка.
Про деньги лично я никогда не думал. Думаю, литература сегодня — не самое прибыльное дело. Чтобы заработать, легче пойти в диджеи или торгаши, к примеру. Писательство — всё же, на мой взгляд, во многом отречение от мира, но статус известного, в той или иной степени, писателя даёт свои преимущества, конечно, в том числе, и возможность высказаться не только жене или соседу по лестничной клетке.
— В одном из западных изданий был опубликован список профессий, распределённых по значимости для европейского общества. Писатель в этой шкале профессий был во второй сотне. Какое место, по-твоему, занимает писатель в нашем обществе?
— Полагаю, что данный рейтинг составлялся всё же более в материалистическом контексте. Тут, конечно, писатель не слишком полезный и значимый элемент. Сидит в углу, что-то там думает, пишет. Как сказал бы кот Матроскин, какая практическая польза? И сейчас, действительно, часто спрашивают: «Нужны ли писатели в принципе?»
Нужны! Хороший писатель видит то, что скрыто от других, и пророчествует о том, что случится. Писатель – катализатор умственных, душевных и духовных реакций в человеке. Это, собственно, и есть его задача в обществе. Писатели дарят свободу. Сейчас, на самом деле, очень много свобод, но нет свободы внутренней, главной из свобод. Настоящий писатель помогает данную свободу сберечь, он запускает в читателя своего рода новый код, вирус, разрушающий матрицу социума, мамону, сковывающую человек. Он строитель царства Божьего на земле.
Достаточно идеалистическая позиция, конечно, но всегда желай максимум, в полной мере всё равно ничего не даётся.
Функционально ипостасей писателя в современном обществе может и, наверное, должно быть великое множество. Он и трибун и публицист, и политик, и философ, и психотерапевт, и волонтёр, и терапевт.
— Ещё несколько лет назад словосочетание «бумажная книга» казалось смешным, а сегодня, когда электронный ридер стал обыденной деталью, мы уже привычно делим книги на «бумажные» и «электронные». Расскажи, каким видится тебе будущее книжной индустрии, электронных и печатных книг?
— Сейчас вообще многое то, что казалось раньше смешным, глупым и диким, стало нормальным и даже правильным. Буквально на днях, кстати, я купил электронную читалку, могу сравнивать практически.
Ощущения от ридера, честно говоря, не самые лучшие. Похожи на те, когда очень долго не можешь познакомиться с девушкой, наконец, решаешься вызвать проститутку, а вместо неё подсовывают резиновую женщину. Я, простите, из тех староверов, которые помимо информативной части ещё и хотят получать эстетское удовольствие сугубо от физики процесса. Бумажная книга — это «живая» материя, у неё своя энергетика, запахи, тактильные ощущения. Её можно щупать, нюхать, делать в ней пометки, закладки. Кому-то нравится жечь их. Но поэттому в век бездушных машин бумажная книга и обречена на поражение. В ридерах есть свои преимущества. Не отрицаю. Например, возможность закачать книгу, которую не достать или которая ещё не вышла из типографии, а писать про неё надо. Собственно, поэтому я и приобрёл ридер.
В век «лёгкого образа жизни, но тяжёлых последствий» электронная книга будет доминировать — уже доминирует — над бумажной версией, но полностью вытеснить её никогда не сможет. Изменится процентное соотношение, условно говоря, 30% будут читать на бумаге и 70% в электронной версии. Меня это не очень радует, но охать и ахать бессмысленно, необходимо так или иначе адаптироваться, сохраняя при этом свою индивидуальность. Лично я большую часть произведений буду читать на бумаге, по ридеру — только то, что не могу достать в виде книги.
Говоря о книжной индустрии, крайне важно сегодня создать грамотный, эффективный, конкурентоспособный рынок электронных книг. Книга должна быть доступной, но не должна быть бесплатной. Скачка книги в один клик — уничтожение её ценности, и физически, и метафизически.
— Твоё мнение о концепции Pay What You Want? Есть ли у неё шансы стать альтернативой привычной оплатой «по факту»?
— Правильная концепция, которая с одной стороны даёт возможность автору заработать, с другой — предоставляет свободу выбору читателю. Это, собственно, один из тех механизмов, которые могут стать базисами адекватного рынка электронных книг. Мне, кстати, очень нравится «фишка» — «скажи спасибо тем, кто тебя вдохновляет». Спасибо ведь в карман не положишь.
Настораживает то, что система Pay What You Want, взятая с Запада, где она, надо признать, отлично работает, может не прижиться именно в России, Украине в силу менталитета. У нас полным ходом идёт европеизация, но берём мы почему-то, в основном, не лучшее. Хотя именно законодательную базу, уважение к законам, чужим трудам и стоило бы прививать взять на вооружение, донести нашим людям.
Простой пример. В Украине зачастую если троллейбус работает без кондуктора, то некоторые люди не платят полторы гривны (шесть рублей) за проезд, хорошо одетые люди, едут «зайцами».
Поэтому, дай Бог, чтобы наши люди уважали чужой труд, — уверен, что для этого есть все предпосылки — и тогда система Pay What You Want будет работать эффективно, от чего хорошо будет и авторам, и читателям. Повторюсь, книга должна быть доступной, но не абсолютно бесплатной, поэтому в «спасибо тем, кто вдохновляет» важна не сумма, а сам факт оплаты.
Беседовала Елизавета Александрова-Зорина
Комментарии
Подписаться