Писатель Герман Садулаев, автор таких нашумевших книг как «Я — чеченец!» и «Шалинский рейд», считает, что не стоит бояться наступления эры электронных книг. Он говорит о том, что литература наконец-то стала разговаривать с обществом «и о вечном, и о современном», при том, что у самого общества сейчас нет потребности чтения. Он не считает зазорным и аттестацию себя как «писателя-коммуниста», по крайней мере, совершенно не скрывает свои левые взгляды.
— Герман, недавно ты высказал мысль, пусть пока и не публично, о том, что проект под условным названием «новая литература», «новый реализм», выполнив свое предназначение во второй половине «нулевых», теперь закрыт. Из общности, которая была нужна на определённом этапе, теперь каждый пойдёт своим путём. Обоснуй эту свою позицию.
— Да, мы с самого начала были очень разными. Но была общая задача: возвращать доверие к литературе, связывать слово с социальной реальностью, заново учиться говорить серьёзно о серьёзных вещах. И потом, входило в литературу новое поколение, то есть, был чисто возрастной фактор. А дальше, конечно, каждый сам по себе. У каждого свой литературный стиль, свой метод. Своя ступенька в абсолютной, по гамбургскому счёту, и в относительной, по востребованности, иерархии. Наш книжный так называемый «рынок» может проглотить от силы двух-трёх новых «серьёзных» писателей, остальные будут маргинальными — не всегда потому что хуже пишут, иногда просто потому что денег больше нет.
— Для тебя литературные «десятые» чем принципиально отличаются от «нулевых»?
— В нулевые была какая-то надежда. Десятые — время стабильности. То есть, полная безысходность. Всё будет так как есть и ничего уже не изменится никогда.
— Научилась ли сейчас литература отвечать на вопросы и чаяния общества, людей или до сих пор пребывает в милом уединении, добровольной изоляции, как в достославные «девяностые»?
— Конечно, литература сегодня уже не та, изящные плетения словес без связи с реальностью редки, стёб неинтересен. Даже Сорокин пишет метафоричную, но искреннюю прозу, далёкую от концептуализма и постмодернизма. Литература разговаривает с обществом о важном, и о вечном, и о современном. Да только читателей у литературы катастрофически мало и становится всё меньше.
— Не кажется ли тебе, что в нашем литпроцессе много дряхлого, уже практически безжизненного, что тормозит живое развитие литературы? Ряд умирающих премий, толстые журналы, некоторые из которых забрались на чердаки, но и оттуда их гонят…
— А что взамен? Неумирающий глянец? Вечнозелёные блоги? В толстых журналах тексты редактируют. Это очень важно. Принципиальной разницы между электронными носителями и бумажными нет, принципиальная разница в том, что литературный, основанный на развитом вкусе и профессиональном понимании отбор текстов, а затем литературная редакция текстов, создают литературное пространство. А надписи на заборах — нет.
— Сейчас все повторяют заученную мантру, что наши люди не читают книги, а ты что думаешь на этот счёт: есть ли у общества потребность в чтении?
— У общества нет потребности в чтении. У общества есть потребность в деньгах. Деньги нужны обществу для того, чтобы покупать себе удовольствия. Ведь общество состоит из людей. А человек всегда хочет только есть, пить, спать, совокупляться. И ещё оборонять это своё счастье от других людей. Очень немногие люди, брахманы по природе, стремятся к знанию. Подавляющее большинство людей — шудры. Вообще-то, все шудры. Но воспитание и образование может помочь части людей развить в себе высокие духовные запросы. Образование — вещь прямо противоположная рынку, как недавно хорошо объяснил Борис Кагарлицкий. Сейчас у нас нет ни образования, ни воспитания, есть только рынок, а рынок всегда потакает животному началу в человеке, поэтому никакой потребности в чтении серьёзной литературы быть не может и та, что есть, постепенно исчезнет.
— Должна ли литература идти в народ?
— Нет. Ни в коем случае. Что она там забыла?
— На твой взгляд, какие книги надо читать, а какие не следует?
— Надо читать Веданта-сутру с комментариями Баладевы Видьябхушаны. Ты сам лучше меня знаешь, что, по большому счёту, никакую мирскую литературу читать не обязательно. Можно даже Толстого с Достоевским не читать. Многочтение подобно перееданию, если ты не усваиваешь, не перевариваешь книги, они оседают вредным и противным псевдоинтеллектуальным жирком на твоём разуме. Но нам нравится читать. Поэтому мы читаем. И, с другой стороны, всё можно читать и везде можно найти что-то интересное.
— В чем разница для тебя между «я занимаюсь литературой» и писателем?
— Я не знаю, потому что я не занимаюсь литературой, а писателем бываю только изредка, на соответствующих мероприятиях. Иногда мне даже дают соответствующий бейдж.
— Тебе нужна писательская слава?
— Писательская слава подобна этому самому бейджу, то есть, нагрудной карточке. Она полезна только в узком кругу. На соответствующем мероприятии. Например, в метро тебя по этому бейджу уже не пустят — придётся купить жетон. И вся вообще мирская слава подобна бирке на ноге у трупа. Будешь лежать в морге, а к большому пальцу прицепят картонку — «такой-сякой, великий писатель и лауреат». Вот и всё.
— Нет ли желания по примеру Захара Прилепина заделаться литкритиком, или тебя всё в существующей критике устраивает?
— Меня всё устраивает. Писатели пишут, критики критикуют. А сам я критиком не могу быть, так как читаю только то, что мне интересно и нравится. Периодически я делюсь своими впечатлениями от прочитанных книг. Несколько лет я член жюри «Русской Премии», читаю множество конкурсных произведений. Мне достаточно. Большего объёма чтения и критики мне не потянуть.
— Ты подался в коммунисты. Как долго шёл к этому? Это твой особый выбор или этакий художественный перформанс? Как тебе такая аттестация: «Герман Садулаев — писатель-коммунист».
— Хорошая аттестация. Если что, прошу считать меня писателем-коммунистом. Это гораздо лучше, чем быть художником-акционистом. Я далёк от любых видов пустых перфомансов. Левая идеология — мой сознательный выбор в политике.
— Может ли писатель быть вне политики? Зачем ты в нее ходишь?
— Может, если хочет. А я не хочу.
— Есть ли у нашей нации сейчас какое-нибудь общее дело, которое ее сможет объединить? Какую роль в этом может выполнять литература?
— Ага, есть одно такое дело – постараться выжить. А чтение книг поможет скоротать долгие месяцы в холодных бомбоубежищах.
— Надо ли преодолевать сложившийся культурный, литературный москвоцентризм, и как это можно сделать?
— Не надо, москвоцентризм скоро сам собой рассосётся. Вместе с Москвой.
— Ты пишешь не только художественные тексты, но у тебя много публицистики. Насколько важно для тебя публицистическое высказывание, не мешает ли оно художественному творчеству или, наоборот, дополняет его?
— Мне кажется, сейчас снова наступило время глоссаторов. Не так важно создавать новые произведения, тексты, артефакты, объекты, как важно освоить, инкорпорировать в понимание то, что уже есть. Очень показательна и интересна последняя книга Михаила Елизарова «Буратини. Фашизм прошёл». Это как раз то, что сейчас нужно.
— Что ты думаешь о наступлении эры электронных книг и сам лично привык ли читать с экрана?
— Электронные книги — это очень хорошо. Не важно, с какого носителя люди читают, главное, что читают. Возможно, со временем будут созданы и механизмы оплаты писательского труда. Ведь сейчас практически всем электронным контентом люди пользуются бесплатно. И возникает противоречие между двумя постулатами: «знание должно быть доступно, свободно и бесплатно» и «каждый труд должен достойно оплачиваться». В рамках капитализма это противоречие неразрешимо. Но при социализме можно организовать поддержку общественно значимой деятельности и без сомнительных рыночных механизмов.
Я читаю и с экрана компьютера, и с планшета жены, и ридер у меня есть. Я же современный человек, как иначе. Бумажные книги читать приятнее. Но с собой в дорогу несколько книг брать тяжело, а в одном ридере можно возить целую библиотеку. И ещё, в электронном виде можно быстро найти те издания, которые сложно или невозможно получить в бумажном виде. Это особенно важно для моих исторических и прочих изысканий.
— Как бы ты определил свою самую большую проблему, а с другой стороны — великую радость?
— Когда-то давно, в прошлом веке, когда мы все были молодыми, это определил за нас за всех Борис Гребенщиков: страх, что мы хуже чем можем и радость того, что всё в надёжных руках.
Беседовал Андрей Рудалёв
— Герман Садулаев на ThankYou.ru
— Андрей Рудалёв на ThankYou.ru
— Захар Прилепин на ThankYou.ru
— Михаил Елизаров на ThankYou.ru
Комментарии
Подписаться