Преподаватель Высшей школы ХПМТ, сценарист Александр Родионов («Сумасшедшая помощь», «Свободное плавание», «Сказка про темноту», «Все умрут, а я останусь») согласился ответить на несколько наших вопросов. С ним беседовала Елена Улыбина.
Елена Улыбина: Многие фильмы интерпретируются разным, иногда противоположным образом. Когда Вы сталкиваетесь с тем, что фильм, сценарий к которому Вы писали, интерпретируется не так, как Вы ожидали, это для Вас что? Сигнал, что Вы или режиссер что-то недотянули и недостаточно внятно выразили мысль? Что зритель «недодумал»? Свидетельство того, что видений мира много и единственно правильного видения не существует? Признак успеха? Для меня верно последнее, но я не автор.
У меня не было случаев, когда меня бы задела чья-то неверная интерпретация моей работы.
Александр Родионов: Я думаю, что у всего, что происходит в вымышленном мире, есть объективная для этого мира интерпретация, от которой могут быть одинаково далеки и автор, и зритель. Ну а автору, мне кажется, надо заботиться 1) о том, чтобы самому как можно правильнее понять 2) чтобы не дать зрителю случайный повод для ложной интерпретации. У меня не было случаев, когда меня бы задела чья-то неверная интерпретация моей работы.
Е. У.: В предыдущих интервью Вы говорили, что не берете реплики из реальной жизни. А берете ли что-то из окружающей реальности, если берете?
А.Р.: Из окружающей реальности и так много всего оказывается в фильме: это актеры, декорации, натура, время, свет и так далее. Это могучие и яркие вещи, которые надо учитывать в сценарии, ну а сценарий — это в любом случае вымышленное и сделанное руками приложение ко всем этим упомянутым реальным вещам.
Читать далее: зритель прав, миф о безрыбье и рабочий подход
Е. У.: Если язык Ваших героев в большинстве случаев «сочинен», то насколько «сочиненными» являются характеры? Так, шизофрения и паранойя в Сумасшедшей помощи выписаны очень достоверно. Насколько важна достоверность мотивировок поведения других персонажей? Или она снимается соответствием художественному миру фильма?
А.Р.: Спасибо вам за добрые слова про шизофрению и паранойю, я очень старался! Ну а на ваш вопрос мне ответить сложно, не переспросив вас. Я думаю, что вопрос «что стоит за поведением персонажа» — чисто технический, разрешающийся в работе вопрос, который причем возникает очень редко.
Е. У.: Когда Вы разрабатываете образ, насколько определенным для Вас является прошлое, привычки, желания, цели персонажа?
А.Р.: В той степени, в которой это имеет значение.
Я уверен, что восприятие зрителя всегда право, когда фильтрует и избирательно воспринимает то, что способно воспринять.
Е. У.: Если это определенный для Вас образ, то можно ли говорить, что существует его «правильное» понимание?
А.Р.: Можно так говорить, но при этом единственный человек, которому стоит об этом знать – режиссер, потому что это факты чисто технические. Я уверен, что восприятие зрителя всегда право, когда фильтрует и избирательно воспринимает то, что зритель имеет возможность воспринять полностью. Часто эта пестрота складывается не из объективных, предсказуемых причин — где было что-нибудь непонятно и прочая — а из непредсказуемых случайностей: зритель моргнул, зритель опоздал, зрителя спросила о чем-то соседка и прочее. Каждый увидит свой фильм.
Е. У.: «Все умрут…» — это о девочках-подростках. Вы не подросток и не девочка. Но фильм производит впечатление абсолютной психологической достоверности. Это я могу сказать как бывшая девочка подросток, хотя мое детство было не таким, и было совсем в другое время. Откуда Вы знаете, как выглядит этот мир изнутри? Это чистая интуиция или Вы собирали материал, наблюдали, задавали вопросы. Если собирали, то что для Вас было самым интересным и непонятным? Что универсально?
А.Р.: Спасибо! Этот сценарий был задуман режиссером фильма, и он отражает именно ее мир. Я дорабатывал этот сценарий, когда он был написан Юрием Клавдиевым и все основное в сюжете, в характерах героинь уже существовало. В своей части работы я старался почувствовать и передать то впечатление от мира, которое передавала режиссер.
Ну а я, когда занимался этим сценарием, впервые для себя понял, что я уже не такой молодой: я обнаружил, что внутренне объединяюсь уже не с героями-подростками, а с персонажами-учителями и родителями. Мне было 28 лет и я удивился.
Е. У.: Есть ли темы, наиболее частотные у начинающих сценаристов?
А.Р.: Ничего об этом не знаю.
Е. У.: Можно ли сказать, что определенный тип героев или определенный тип сюжетов больше востребован сегодня?
А.Р.: Ничего об этом не знаю.
Я обнаружил, что в 28 лет внутренне объединяюсь уже не с героями-подростками, а с персонажами-учителями и родителями, и удивился.
Е. У.: Я читала Ваши рекомендации о том, как учиться писать диалог, сюжет.
А.Р.: Спасибо вам за внимание! Это был просто разговор, где я отвечал на вопросы, а они потом пересказывали то, что я им отвечал. Я думаю, эти ответы не годятся как полезные советы, потому что это просто были ответы на конкретные вопросы.
Е. У.: Могут ли быть упражнения для выбора темы?
А.Р.: Могут быть.
Е. У.: А для разработки персонажей?
А.Р.: Могут быть.
Е. У.: Во многих курсах сценарного мастерства, читают и психологию. Как Вы полагаете, нужна ли сценаристам психология, и если да, то что именно? Вы сами что-то читали или слушали?
А.Р.: Мне кажется, сценарное мастерство как предмет для учебы понимается разными участниками резко по-разному и с психологией тоже похожее положение. Могу только поделиться впечатлением, что если каждая из этих наук преподается утилитарно — то она становится полезной тогда, когда касается многообразия исключений, и оказывается бесполезной, если пытается преподавать правила и рецепты. Что касается меня, то предмет «психология» был у меня в одном или двух из старших классов школы. Я узнал много интересного и часто вспоминаю уроки наших преподавателей, хотя не думаю, что мне они помогают писать сценарии.
Е. У.: Часто говорят о дефиците хороших сценариев, о сценарном голоде. Об отсутствии идеи и об отсутствии героя в современном кино и в современном искусств в целом. На Ваш взгляд, это верно?
А.Р.: Нет, разговоры о дефиците любого творческого продукта — всегда заблуждение и застой. У меня большой и широкий опыт наблюдений за подобной дискуссией применительно к новой драматургии. Этот опыт помог мне убедиться, что ощущение безрыбья никогда не бывает правдивым.
Е. У.: Можно ли научиться писать хорошие сценарии? Какие навыки Вы считаете самыми важными для сценариста?
А.Р.: Самый важный для сценариста навык — это чтобы когда читаешь то, что сценарист написал, чтобы можно было без искажений видеть и слушать мысленно то, что написано.
Сценарист — это чисто техническая специальность внутри искусства прозы.
Е. У.: Сценаристы чем-то отличаются от не сценаристов? Есть что-то, что переводит человека в ваш лагерь? Или это формальный признак? Существуют ли у сценаристов какие-то личностные особенности или это в основном знания и навыки?
А.Р.: Я думаю, что сценаристы — это те, кто пишет сценарии для экранных искусств, то есть это техническая специальность внутри искусства прозы – повествование для проживания на экране. Но не отдельный род искусства — как является особым родом искусства поэзия или проза или театральная драматургия или искусство кино. Что касается общего между сценаристами — я думаю, что есть одно плохое качество, которое часто вырабатывается, это как силикоз у шахтеров: покорность у сценаристов, компромиссность в творческом сотрудничестве. Каждый должен бороться с этим опасным отравлением и в идеале этого быть не должно.
Е. У.: Я читала, что Вас планировали пригласить для работы над фильмом «Побег в небо». Вы участвуете в этом проекте? По содержанию это не совсем Ваша тема, как кажется. Или нет?
А.Р.: Как можно догадываться, «ваша» или «не ваша» какая-то тема? Это вопрос риторический, потому что я не верю в «свои» или «чужие» темы, «своим» или «чужим» может оказаться решение взятой темы.
Просто бывают темы, которые скомпрометированы изначально чем-то внешним, контекстуальным. Например, пропагандистской эксплуатацией. “Заколдованные места”, на которых гоголевский персонаж сажает свои арбузы, а вырастает все равно черт знает что. К сожалению, Вторая мировая война для нашего кино сегодня достаточно скомпрометированная территория. Но материал, предложенный мне продюсерами этого фильма, был в такой части палитры, что я рискнул за него взяться: это документальная история военнопленного летчика, который в силу нерационального голода по свободе убежал из концлагеря — таким трудным и беспрецедентным способом, что на родине ему никто не поверил и сначала его сочли неблагонадежным, а потом вруном.
Я старался не нарушать природной драматургии документального материала, результатом доволен, хотя подозреваю, что к «зрительскому» кино это на осторожный взгляд не относится. Зависит все дальше от того, какого режиссера продюсеры привлекут в постановке. Я не уверен, что газета, на которую вы ссылаетесь, правильно называет имя режиссера — насколько я знаю, режиссера у будущего фильма пока еще нет. Продюсеры начинающие и это их первый полнометражный проект, я их сначала боялся, но по всем творческим и идейным вопросам разговоры были у нас конструктивные, поэтому мне они понравились и я написал сценарий. Что с этим будет дальше и будут ли они дальше такими же молодцами, как на этапе работы над сценария, так и на следующих этапах создания фильма — не от меня уже зависит, как и не зависит от меня то, что они рассказывают про свой проект.
Комментарии
Подписаться