Пятеро карикатурных хулиганов-негритят шастают по торговому центру, кидая на мобильники маленьких цивилизованных шведов. Схема интернациональная и безыскусная: «У тебя такой же телефон, как у моего брата. Его грабанули на этих выходных. Дай я покажу ему твою мобилу, и мы все выясним». Роли в чернокожей шайке распределены заранее: хороший коп, злой коп, шумящая массовка – так что все проходит довольно быстро. Но в этот раз пацаны не удовлетворились обычной разводкой и целый день пропутешествовали со своими безропотными жертвами по всему городу. То ли чтобы подольше помучить, то ли чтобы подружиться, а скорее всего и для того, и для другого.
«Игра» прослыла на родине самым скандальным фильмом года. Его обвиняли в неприкрытом расизме, отчего, говорят, даже не пустили в каннский конкурс. Невольно это стало частью его скромной рекламной кампании, тем более, что экспансия мигрантов – больная тема для всей Европы. Впрочем, довольно быстро выясняется, что одним лишь «понаехали тут» круг тем этой картины не ограничивается.
То, что «понаехавшие» – это воронье (см. «Елена»), которое не в силах больше жить на родной помойке (см. «Это свободный мир»), авторы уже принимают как должное. Как и то, что вороны эти рано или поздно сгонят с насиженных мест изнеженных цивилизацией европейцев. По сути, это постепенное, относительно мирное завоевание, и Остлунд наблюдает за ним через взаимоотношения белых и черных детей, для которых необъявленная война пока что приобретает форму детской забавы. Так в «Запрещенных играх» Рене Клемана ребятишки, воспитанные Второй Мировой, играючи строили настоящее кладбище. В фильме Остлунда война, разумеется, иного рода, и игры соответственно другие – ролевые: в сильных и слабых, в опасных и безобидных, в берущих и отдающих. Фокус в том, что это унизительное для миловидных скандинавских мальчиков путешествие могло бы продолжаться бесконечно, поскольку каждый из его участников не может помыслить себя на противоположной стороне. Хорошо, они запросто могли бы встретиться на следующий день в полном составе и вновь пройтись по знакомому маршруту. Можно даже без новых мобильников. Главное, чтобы одни подчинялись командам других. Так было всегда, поэтому привыкаешь быстро.
Из всего этого логично следует вывод, что те зрители, которые из-за фильма на общечеловеческие темы начали кричать о расовой дискриминации, и есть самые опасные шовинисты – прикрывающиеся моралью, незаметно вывернутой наизнанку. Ну или дураки. Хотя, если честно, обличать сейчас никого не хочется, тем более, что вывод этот (да-да, очень логичный) лично мне хочется поколебать наивным таким предположением: что если некоторые (или все-таки немногие?), обвиняя «Игру» в аморальности, просто не смогли сформулировать претензии к фильму, в котором два часа дети издеваются над другими детьми, а зритель при этом практически ничего не чувствует? Точного ответа у меня нет, это просто предположение, основанное на личном зрительском опыте. Но он же подсказывает мне, что так откровенно копировать каллиграфический почерк Михаэля Ханеке все-таки некрасиво. Тем более, что камера, следящая за героями из-за стеклянной витрины, оставляет уже чувство не объективности, но равнодушия. И что мелковато для хорошего режиссера разбавлять психологичность попытками шоковой терапии. Тем более, что радикальность Остлунда заключается лишь в том, что его гуманизм просто может быть многими не воспринят.
Разумеется, это всего-навсего субъективные претензии к неглупому и аккуратному фильму. Мелковато, может быть, но всяко лучше, чем опять нацистов поминать всуе.
Материал предоставлен сайтом www.kino-teatr.ru
Комментарии
Подписаться