«Кококо»

В купе ночного поезда Москва-Питер встречаются две ровесницы разного темперамента: склонная к полноте спокойная этнограф Лиза (Михалкова) и шумная Вика (Троянова) с Ёбурга в щедром декольте. В результате викиного легкомыслия к утру женщины обнаруживают, что обе остались без сумок. Из милиции Лизу забирает бывший муж (Шелестун), а Вику пытаются запихнуть за решетку как подозреваемую в пособничестве в грабеже. Перепутав Вику с бездомной собакой, сердобольная Лиза берет ее переночевать к себе домой, не обращая внимания на колкости бывшего мужа ("ты ее сразу пропиши").

Далее на экране проходит уморительная в правдоподобности своей череда уютных застолий, жестоких похмелий и женских откровений, темой которых являются, само собой, мужики. Вика незаметно пускает корни в питерской мастерской, закрепляя свое положение готовкой, уборкой по дому и прямолинейным провинциальным остроумием. Лиза с рвением антрополога принимается эту новую для нее форму жизни изучать и пытаться воспитать, чувствуя себя обязанной помочь народу от лица заносчивой интеллигенции. Но "Пигмалионом" здесь даже не пахнет, поскольку Вика вовремя ставит поверх учебников по искусству следующую бутылку вина. Для одинокой Лизы Вика становится своего рода семьей. Она двигает шкафы и чистит засорившийся унитаз, защищает от наглых прохожих и по-мужски берет решение некоторых вопросов на себя. Но в то же время, ведет себя как дочь-подросток: тащит друзей из клуба, мелко шкодит и виновато скулит под дверью, вымаливая прощения. В общем, радует и огорчает, украшает будни.

В фильме о двух одиноких женщинах, сидящих за одним столом с лысеющим бардом, неминуемо проскочит тема, которую иначе, как "сучьей войной" и не назовешь. Но Смирнову эта война волнует гораздо меньше, чем пресловутый диалог интеллигенции с народом, которая в "Кококо" приобретает очевидно декабристские настроения. В "Двух днях" в ходе идеологической борьбы интеллигенции с тупым жадным чиновничеством диалог то и дело обрывался, переходя в обоюдные претензии и оскорбления. При том, что интеллигенция неожиданно для самой себя в каком-то смысле одержала маленькую победу на условиях принудительного компромисса. Тут же речь не о борьбе, а о покровительстве (тоже, кстати, обоюдном, но на разных уровнях) и влиянии. Лиза берет на себя высокомерную, по сути дела, роль наставника и помощника, ибо генетически встроенный комплекс вины перед нищими духом спать спокойно не дает. А Вика бесхитростно оберегает Лизу от обидчиков и бытовых треволнений. В какой-то момент к середине фильма вдруг начинает казаться, что Вика Лизу выживает, но не тут-то было: интеллигенция, пожив рядом с народом, отращивает на всякий случай зубы.

Интересно тут то, что Смирнова по принципу отечественных просветителей, самостоятельности за народом ни в коем случае не признает. Для нее народ - единица исключительно бессознательная, обладающая огромной "витальной силой", но напрочь рефлексии лишенная. Как малое дитя - за ним только подтирать. Оставить народ наедине с зарождающейся мыслью нельзя, потому что мысли этой у него априори нет. В него можно только сеять и сажать свою мудрость и знание, слабо надеясь, что что-то да прорастет. Как собака, которая нагадила и через минуту забыла, Вика, получив свое очередное прощение, не задумываясь о последствиях, тут же наступает на родные грабли, выводов почти никогда не делая. Для нее и чувства вины-то не существует - она от него умело избавляется за чужой счет. Лиза же раздражается, а потом великодушно прощает, потому что по уровню развития выше, а стало быть - благороднее. Но и христианского здесь ни капельки нет, потому что по Смирновой народ у интеллигенции вызывает одновременно диаметрально противоположные ощущения: презрение и жалость, желание помочь и удавить, любовь и ненависть. Но главное - это их бесконечная взаимозависимость, так точно отраженная в сценарии. Интеллигенция, может, и рада была бы от народа откреститься, но тогда, простите, некого будет спасать и поучать. Народу же необходимо, чтобы кто-то посулил хорошей жизни, достатка и светлого будущего. При том, что у первых кроме пустых обещаний нет никакой потенции к их воплощению, а у последних нет никакого желания конвертировать добрые советы в реальный труд и работу над собой. Так и живут бок о бок, то дерутся, то обнимаются.