«Однажды в провинции»: Привет, немытая Россия!

Московская актриса (Пересильд) приезжает к сестре (Болгова) в образцово-отвратительную провинцию. Причиной такого путешествия служат не внезапно обострившиеся родственные чувства – просто ехать больше некуда – отец выгнал и, скорее всего, навсегда, работы нет и, скорее всего, не будет. Сестра же безнадежно предана своему контуженому мужу, который систематически избивает ее просто потому, что не уважает. У обоих есть зуб на москвичку – когда-то она по-крупному подставила их перед тем же отцом, и он сослал новобрачных в эту глушь, откуда не возвращаются. Бывшая актриса, не переставая ужасаться провинциальным укладам, успевает влюбиться в потомственного кубинца (Бичевин). Помогает землякам разобраться в загадочной русской душе чувствительная милиционерша, зацикленная на фэн-шуе (Толкалина). На границе этого ада на земле цербером стоит сумасшедший старик, которого почему-то прозвали Лошадь (Полуян). Если вы подумаете, что такого альмадовара не может случиться в маленьком поселке, то знайте: жюри московского кинофестиваля с вами категорически несогласно – на ММКФ фильм «Однажды в провинции» получил награду «за отражение реальности такой, какая она есть».

Так уж повелось в новом русском кино, что, за некоторыми приятными исключениями, все фильмы можно разбить на три категории. Первая – это сомнительного качества мейнстрим, такие «местные» блокбастеры разных жанров: от патриотического боевика («День Д») до сортирных комедий («Гитлер капут»), вторая - паразитирование на творениях признанных классиков («Закрытые пространства»), третья – претендующая на гордое звание арт-хауса чернуха, спекулирующая на теме «Как страшно жить». Дурной пример для последних подал Алексей Октябринович Балабанов со своим «Грузом 200», пока что являющимся лучшим образцом жанра. Балабанов тогда кассу не собрал, но шума поднял много, а дебютантам только этого-то и надо. Секрет подобных картин предельно прост – говоря простым языком, когда пьяный мужик до полусмерти избивает беременную жену (абстрактный пример), это не может никого оставить равнодушным, даже если сцена выбивается из основного контекста фильма. А у нашего человека, видимо, если пульс учащается – так хорошо, значит, сделано. Подобные упреки по поводу чрезмерного сгущения мрака можно предъявить и «Грузу», но у Балабанова в оправдание хотя бы есть такая необходимая деталь, которая отличает кино от фотографии – развитие образов. Если у Балабанова женщина, всю жизнь разливавшая самогон, берется за оружие, а профессор кафедры атеизма отправляется в церковь, то герои Шагаловой – ожившие статуи, роботы, которые умеют только бить по морде и глушить водку. При этом портреты многих персонажей срисованы Шагаловой у более опытных коллег. Леонид Бичевин, не так давно блиставший в «Закрытых пространствах», здесь дает эдакого спившегося Данилу Багрова, которому не дали визу в Америку. Пересильд уж очень похожа на говорухинскую актрису Ходченкову, такую страдающую героиню дневных сериалов. В пример ей хотелось бы поставить Алену Бабенко, прекрасно сыгравшую практически идентичную роль в «Жести». Полуян предстает в привычной с «Груза 200» ипостаси местного сумасшедшего. Героиня Болговой списана с Дарьи Михайловой из «Пятого ангела» Владимира Фокина. Справедливости ради, огромное спасибо надо сказать Любови Толкалиной, вытянувшей нелепый образ Фэн-шуй-участковой почти до уровня бергмановской героини.

Что же касается пресловутого реализма, то шагаловский городок выглядит совсем уж не натурально, подчас даже гротескно. Среди таких вот одинаково покосившихся сараев и грязных уазиков какой-нибудь журнал «Афиша» с удовольствием устроил бы концептуальную фотосессию. Взгляд на проблему провинциальной неустроенности с точки зрения одетого и умытого москвича виден даже в незначительных деталях: песня «Белые розы» из заводских динамиков, провинциальная милиционерша курит «Данхилл» и т.п. Чернуха получается какая-то глянцевая, и на нее следует посмотреть так, как в финале делает это герой Полуяна – осторожно посмотреть сверху, скорчить удивленную физиономию и пойти дальше, потому что ничего ты сам с этим уже сделать не можешь.

Итого мы получаем еще одну неоправданную надежду нового российского кино, хотя разочарования для нас давно перестали быть событиями: «Все умрут, а я останусь» оказался таким же бессмысленным обливанием помоями, «Юрьев день» не оправдал ожиданий, «Тот, кто гасит свет» представляет собой вообще камерную трэш-постановку. Остается ждать «Обитаемого острова», но до него еще долго плыть по сточным водам отечественного кинематографа. Как говорилось в одном замечательном фильме: «Русское кино в жопе. Только Федя Бондарчук крутой».