Интервью: Василий Эсманов
Хотелось поговорить про язык и описание. Есть такая проблема, что в русском языке недостаточно слов для описания моды и модных явлений, которые происходят на Западе.
Замечательный вопрос, он меня мучил, не преувеличиваю, 13 лет. Собственно, я начала заниматься в журнале Vogue именно этим. Интересная проблема. Мне кажется, что мы сейчас сталкиваемся со сложным филологическим феноменом. Смотрите, что в компьютерной терминологии делается: там ведь уже нет ни одного русского слова. В моде ситуация сложная, потому что специальный язык совершенно забыт. Я очень много работала с редакторами на эту тему: люди считают, что если они знают слово «вытачка», то это уже все, университет. Поэтому у нас в редакции хранилось море книг и словарей, которые давали возможность достойно описывать какие-то явления. Конечно, от журналистов, которые занимаются модой, сейчас очень много зависит, потому что, как говорится, what we talk they will live, и если мы согласились на слово «топ» в смысле топ, а не рубашка и не майка, значит, мы сдались, значит, дальше все наши читатели и слушатели будут говорить слово «топ».
Или худи.
Худи! Ну, есть еще масса всяких прекрасных порождений. Я порылась в интернете и обнаружила, что никого даже не заботит феноменальная неблагозвучность очень многих слов. «Ты сегодня худи наденешь?» Ну как это?
Вы чувствуете разницу между журнальным языком и языком интернета?
Да. Знаете, что меня в интернете интересует в первую очередь? Там все спокойно перескакивают в английский язык, и если человек не хочет запариться, как бы ему сказать, он пишет hoodie.
Мне кажется, язык современности — это плохой английский. Люди у нас в России одинаково плохо говорят на русском и на английском.
Я согласна с вами. Часто это именно так. Есть и другая сторона. То, что люди включают английское слово, если понимают, что иначе им никак не сформулировать понятие, — это еще хорошо. Но сам язык интернета чудовищен — со всей его пунктуацией, со всеми безобразиями, которые происходят со словами... я даже не могу произнести эти слова: отстой через «а» и через «ц».
Я даже не совсем про орфографию или пунктуацию, а про темп языка. Есть отличие? В чем оно для вас?
Колоссальное. Мне кажется интернет — и, если говорить про моду, особенно —распадается на три типа повествования. С одной стороны — невероятно книжный, скучный, энциклопедический: в интернете уже есть невероятное количество людей, которые описывают исторические явления, например, и они пишут невероятно сухим, маловоздействующим, во всяком случае, на меня, языком. Он почти забыт. Он остался разве что в каких-то сталинских энциклопедиях. Второй тип, абсолютно не лучший — рваный разговорный лепет. Третий — то, что вы упомянули, смесь плохого русского с плохим английским. Мы возвращаемся к ситуации «смесь с нижегородским», этим Россия страдала не один раз.
В целом получается, что ничего не изменилось?
Что-то в интернете меняется за счет талантливых блогеров. Это то, что я начала делать сравнительно недавно — давать возможность тем блогерам, которые нам нравятся, писать в журнал. Но их просто очень мало. Вообще талантливых людей мало. В чем особенность интернета — он открыт любому. Но делать что-то могут только те, у кого очень хорошо с головой, со вкусом, со знанием, талантом и так далее.
Вы чувствуете, что книга или журнал — это более герметичный продукт, а интернет — это такая колбаса, которая бесконечно ползет? Не произошло ли сейчас с российскими модными журналами то, что они превратились в обрезки этой колбасы, которые к тому же еще и немного несвоевременные, с просроченной датой годности? Я именно про российские, потому что западные журналы — более цельные вещи в себе.
Я вам скажу честно: я не являюсь целиком поклонником американских, английских или французских глянцевых СМИ, просто потому что читала их с двенадцати лет. Они допускают такие же ляпы, они так же в разной степени поверхностны, а иногда и однобоки. С русскими СМИ происходит такая история — очень часто и довольно быстро падает эталон качества. Иногда люди начинают очень симпатично и правильно, а потом все как-то лениво происходит. Может быть, потому что у русских людей нет энергии — это наша беда. А что париться, сейчас нальем быстренько и сделаем абы как.
А какое издание было бы сейчас востребовано в России? Чего не хватает? Мест пустых много, но конкретно в области моды и культуры, потому что мода слилась с культурой и искусством.
Ровно этого и не хватает. Это всегда была моя тема — очень плотное соединение моды и культуры. И очень трудно что-то сделать, потому что формат жесткий. В русском сознании, как мне кажется, продавать чистую моду очень скучно. Это уже надоело всем. Вот вы, мне кажется, пытаетесь соединять моду и культуру, и ловить все это очень интересно — эту культурологическую связь моды, стиля, музыки. Вот, наверное, такого издания, которое бы объединяло все это в большей степени, и не хватает.
Когда вы начинали делать Vogue, это было издание про стиль жизни или про смысл жизни?
Где-то году к третьему Глеб Морев, заместитель главного редактора журнала «Критическая Масса», который брал у меня интервью, помог мне сформулировать то, с чем я пришла в этот журнал. И формула оказалась очень простая: Vogue — это не журнал, это эстетика бытия. И так я делаю всегда. Мне хотелось, чтобы это был не просто журнал о, понимаете, трендах, 14 простых майках и 17 парках, которые по странному стечению обстоятельств обязательно нужно купить. А именно про попытку преподнести людям эстетику бытия и уже дать возможность человеку выбрать. А он уже принимает или не принимает. Меня это не втыкает или, наоборот, меня это втыкает так, что я хочу если не конкретно эту вещь, то так. Понимаете? Этого мне хотелось всегда. Вот преcкрипция, обязательность — пошли и купили — мне не очень приятна. Поэтому я считаю, что ту часть аудитории, которая интересуется модой, стилем, эстетикой жизни, заставлять что-то делать принципиально неправильно.
Интернет дал людям чрезмерно много выбора, и они этого выбора испугались. Не кажется ли вам, что это обязанность и бремя журналов — быть достаточно солидарными и указующими? То есть выбор люди совершают не в рамках журнала, а в рамках того, какой журнал они покупают?
Конечно. Хороший вопрос. Поэтому на Западе, условно говоря, Vogue cчитается библией моды, это его корпоративный слог. Очень высоко поставленная планка. Он прописывает, что такое хорошо и что такое плохо. И это замечательное бремя, потому что очень многим людям это бремя в какой-то степени очень даже нужно.
У вас в Vogue не было проблемы с тем, что журнал пытался взрослеть вместе с читателем? Или вы его пытались ставить выше? Как этот процесс происходил в редакции — когда с одной стороны, была попытка быть модными, с другой — сохранить привычный язык?
Мы меняли журнал каждые четыре-пять лет.
А в какой период изменения были самыми интересными?
Все периоды были интересные! Просто по-своему. Последний — года четыре назад. Это был яркий и любопытный период, потому что изменился директор моды и вместе с ним мне было проще перестраивать команду, не целиком, но совершить определенные инъекции в коллектив, во многом его омолодить. Задача была — совершить поворот к способности и таланту смотреть и видеть сегодняшний день.
Если бы в 1998 году это был не Vogue, какие из западных журналов вы хотели бы представлять?
Не поверите, но мне вообще-то глянец никогда не нравился. Я занималась совершенно замечательной работой, и это был, пожалуй, единственный журнал, который мне тогда нравился. Мне повезло, папа иногда ездил за границу и привозил разные журналы. Он очень любил National Geographic. В нем невероятно писали в 90-х. Он был совсем трендовый, элитный такой, настоящий. Журналов было не очень много, но вот когда он привез мне Vogue... вот тогда у меня наступил абсолютный шок. Ничего интереснее не было.
Сейчас вы бы хотели заняться каким-то похожим продуктом, но, предположим, не обязательно печатным изданием? Есть ли у вас планы?
Я про планы пока не говорю, потому что я нормальная русская суеверная девушка, но я вам скажу честно: то, что я буду делать, будет похоже на меня. Что-то занятное, изящное, и, вероятно, эклектичное.
Возвращаясь к медиа и новым медиа: вы сказали на пресс-конференции, что медиа не должны быть спонсированы частными лицами, но не кажется ли вам, что медиа вернулись туда, где и были изначально? До рекламного бума они обеспечивались либо людьми, либо заинтересованными семьями.
Журнал покупали. Покупали за деньги. Если вы откроете любой журнал 50-х, 60-х годов, вы увидите на весь номер три страницы рекламы. Он был субсидируемый.
Но сейчас мир таков, что многие красивые, правильные и нужные вещи должны быть субсидируемыми. Вот как ваша лекция.
Я с вами согласна. Я вообще за отдачу, отдачу денег в том числе. Что касается стилевых и невероятно красивых журналов — это уже как договоришься. Если договориться, чтобы не требовали с вас сильно, то деньги нужно брать. Только проблема в таких благотворительных деньгах, что они так же неожиданно исчезают, как появляются.
Что вы посоветуете нашим блогерам от моды сейчас? Они стоят перед выбором: продолжать быть маленькими и независимыми или пытаться стать чем-то большим.
Если блогер хочет стать чем-то большим, он должен прилагать к этому очень много усилий. Потому что величие в глазах каждого — оно совершенно свое. Одному хочется стать как Кэти Хорин, а другой хочет как Полина Сохранова. А для третьего величие совсем другое, понимаете? Нужно просто ощущать какую-то перспективу, и не менее важно получать каждую минуту удовольствие от того, что ты делаешь. Как только оно заканчивается — все.
Вы ищете молодежь для ваших проектов?
Да.
То есть я могу сказать об этом нашим читателям?
Абсолютно. Да, ищем.
Фотография: Вадим Гортинский.
Look At Me благодарит Yota Yes Lectures за помощь в подготовке материала.
Комментарии
Подписаться