23 декабря 2006 года ему исполнилось бы 77...
У кого из нас порой не возникает желание отключить свой слух, наглухо зажмурить глаза, чтобы защититься от назойливого эфирного шума?
А он в последние годы проникает, просачивается, проталкивается всюду; он все громче и настойчивее, все наглее и бесцеремоннее человеческие существа, зарабатывающие на разрушении наших барабанных перепонок, на разжижении наших мозгов!
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Друзья, приглашаю вас 3 августа, в 21.20, на летний дворик клуба Gogol' посмотреть под открытым небом, на свежем воздухе видео-музыкальную программу о волшебстве американского джазового музыканта Чет Бейкера.
21.20 || Video Chet Baker - My Funny Valentine 22.10 || Chet Baker Let's Get Lost (1988) Давай исчезнем.
Подробнее о мероприятии здесь. Вход на мероприятие свободный.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Нам просто не оставляют выбора... День за днем мы вынуждены видеть на телеэкранах облик субъектов, исторгающих этот шум из своих дорогих, блестящих инструментов, — облик, прямо скажем, достойный их «музыки», то слащаво-пошлой, то похабно-оглушительной, но всегда донельзя примитивной.
Агрессия коммерческого мелоса, со всеми его «родами войск», от легкой кавалерии блатного жанра до тяжелого артиллерийского рока, грозит не только физиологии, — она разлагает душу.
Человек-дергунчик, манипулируемый ритмом громких звуков и слепящих огней, становится автоматом, лишенным мысли и мало-мальски сложных чувств; теперь его так легко направить куда угодно, убивать или умирать...
Но оставим эти рассуждения присяжным социологам и психологам, сокрушающимся о разрушительном воздействии «масс-медиа». Хоть и сказано, в целом, верно — «Какие времена, такая и музыка», но не менее правильна иная мысль: «Времена таковы, каковы мы».
Не будем же отключать слух и внимание при помощи йоговских медитаций; этим мы лишь дадим возможность «бесам дня сегодняшнего» разгуляться еще шире.
Попробуем, насколько это в нашей власти, противопоставить манипулированию — созидание, примитивному — истинно совершенное и прекрасное. Как различить первое со вторым? Тысячелетний опыт учит этому. Подлинное искусство всегда содержательно и многослойно, в нем есть место и внешней красоте, и накалу страсти, и интеллектуальной глубине...
Итак, зажжем магический фонарик и высветим (хотя бы в объеме одной статьи) фигуру творца необыкновенного, давшего пищу умам и сердцам нескольких поколений подлинных ценителей музыки. Кто сумел выслушать и понять Чета Бейкера, вряд ли безоговорочно примет ритмический грохот коммерческой бесовщины. Ему всегда будет хотеться большего...
В Германии шел его последний концерт, «Май фэйворит сонгс» («Мои любимые песни»). Наверное, многие из поклонников Бейкера, сидевших в зале, догадывались, что слушают некролог музыканта о самом себе.
Возможно, потому на концерте и стояла какая-то особенная тишина, взрывавшаяся аплодисментами после каждого номера. Впрочем, тишину соблюдали еще и потому, что на сцене сидел великий мастер тихого звука, «пианиссимо». Бейкер, как никто другой, своей игрой доказывал утверждение композитора Джона Кейджа, что музыка есть даже в тишине.
Многие крупные мастера джаза старались скрыть от окружающих, — как же именно им удается извлекать из инструментов столь волшебные созвучия? Сам гениальный «Сатчмо», Луис Армстронг, играя на трубе, прятал свои пальцы под носовым платком, чтобы хитрецы не смогли украсть его коронные приемы... Бейкер, кажется, не играл в конспирацию.
Каждый мог видеть, что он делает с инструментом. Но повторение было невозможно по другой причине: это сумел бы сделать только Чет. Вне его рук уже ни одна труба в мире не смогла бы создать мелодическую тишину.
Руками же и дыханием управляла душа, чей секрет ушел вместе с нею в иные миры. Особая романтика Бейкера, его грустная мечтательность, доступные лишь тонкому, интеллектуальному слушателю, остались только в записях...
На последнем концерте в знак прощания с редкой проникновенностью звучала мелодия, давно известная всем знатокам, — «Май фанни Валентайн» («Моя забавная Валентина»). Именно с нее в далеком 1952 году начался взлет «золотого мальчика». Тогда Чет примкнул к ансамблю крупнейшего саксофониста Джерри Маллигена.
Вскоре возник знаменитый маллигеновский квартет духовых, поражавший слушателей прежде всего тем, что обходился без фортепиано. Композиции квартета приводили публику в восторг, и не только потому, что музыку исполнял сам Маллиген, виртуоз игры на столь трудном для музыканта инструменте, как баритон-саксофон.
Люди стали приходить послушать 22-летнего Бейкера, трубача, чье имя скоро заняло видное место на страницах самого авторитетного джазового журнала США, «Даун Бит».
Своеобразна история пьесы Роджерса и Харта «Моя забавная Валентина» — той, что по сути, стала первым шагом Бейкера к славе. Еще в 40-х годах эту песню о смешной девчонке Валентине исполнил знаменитый певец Фрэнк Синатра, а много лет спустя ту же мелодию гениально сыграл наш герой.
Порою кажется (и, быть может, не без оснований), что в те времена сочинители были куда талантливее нынешних. Уж сколько десятилетий не приедаются былые номера из мюзиклов: та же «Фанни», или «Хэлло, Долли!», или песня, которую называли даже самой популярной в ХХ веке, — «Я пою под дождем». Но что же происходит с квартетом? Увы, ничего утешительного.
Столь ярко вспыхнув на джазовом небосклоне, он светит недолго. Из-за своего пагубного пристрастия к наркотикам Маллиген попадает в тюрьму, группа распадается. Дороги Маллигена и Бейкера расходятся на двадцать долгих лет, каждый из мастеров отныне в одиночку карабкается на свой Олимп...
Тогда, в середине 50-х, «золотому мальчику» не пророчили ничего, кроме дальнейшего триумфального восхождения. Титан джаза, саксофонист Чарли Паркер, сообщает другому корифею, трубачу Майлзу Дэвису: «На Западном побережье появился один маленький белый котик, который съест тебя с потрохами».
Паркер имел основания для такого вывода, — ведь Бейкер играл в его оркестре еще до своей встречи с Маллигеном... Второе, текстуально весьма похожее предупреждение исходило от патриарха джазовой трубы Диззи Гиллеспи.
Он словно известил своих коллег в Нью-Йорке о близком нападении сильного противника: «Следите за этим белым малышом с трубой, он еще съест вас всех».
Это сказал непревзойденный мастер, один из «изобретателей» популярнейшего тогда стиля би-боп, — сказал в то время, когда Америка гордилась более, чем десятком первоклассных трубачей-солистов, о молодом человеке, еще не разменявшем первую четверть столетия!..
А ровно три четверти века назад в небольшом городе Йейл, штат Оклахома, накануне Рождества пришел на свет мальчик, названный в честь отца Чесни, по-семейному Чет.
Отец будущего «поэта трубы» (так с годами окрестит Бейкера легендарный ведущий джазовых радиопрограмм Уиллис Коновер) не был чужд музыке, — играл на гитаре в местном ансамбле кантри. Когда мальчику исполнилось 11 лет, его родители перебрались в Калифорнию; еще два года спустя Чет-старший подарил сыну его первую в жизни трубу...
Но прежде, чем продолжить рассказ о нашем герое, сделаем маленькое отступление. Начиная с поры возникновения джаза*, в разных уголках Соединенных Штатов он приобрел различные направления развития.
География сказывалась на манере игры музыкантов, на том, что называется саунд (буквальный перевод этого слова с английского, «звук», не передает значения термина; скорее, саунд — это «оригинальное звучание»).
В Нью-Орлеане, где впервые начали играть для публики темнокожие джазмены, был сильнее африканский колорит, значительнее — роль ритма; только там мог родиться энергичный свинг. В Чикаго белые музыканты пытались копировать своих новоорлеанских кумиров, но получалось у них по-своему. Здесь уже было больше от европейской традиции.
Чикагцы чаще импровизируют по отдельности, а не вместе; их исполнение скорее напоминает перестрелку между гангстерами или движение юбок девиц, танцующих чарльстон.
Франтоватый красавец Новый Орлеан, с его запахом магнолий и бризом с Карибского моря, совсем не похож на Чикаго с его заводами, скотобойнями, легендарными нуворишами, поднявшимися на нелегальной торговле спиртным, дерзкими налетами и могуществом жестоких гангстеров.
Нью-Йорк, называемый американцами «Большим Яблоком», ставший столицей джаза, в 40-е годы словно выстрелил революционным би-бопом. Свое, романтически-мечтательное прочтение мелодий в начале 50-х предложила Калифорния. Возможно, суть калифорнийского стиля, названного кул («прохладный»), будет легче понять, если мы вспомним, сколь поэтична и ласкова природа западного побережья США.
Рядом дышит теплый океан; жара никогда не бывает чрезмерной, но не приходят и морозы, разве что легкий дождик заморосит в зимнее время. Да, Калифорния уютна, да к тому же еще овеяна колоритом американской старины, «пионерских» времен освоения Дикого Запада.
Отсюда, вероятно, и спокойный, но глубокий романтизм игры, которую столь виртуозно освоил джаз Маллигена, джаз, в котором, собственно, и родился кул — первая вполне самостоятельная джазовая музыка белых. Кроме самого Джерри, к ней приложили руку столь маститые музыканты, как альт-саксофонист Пол Дезмонд, пианист Билл Эванс, известнейший из тенор-саксофонистов Стэн Гетц, патриарх джазовой гитары Джим Холл. Присоединился к ним и «белый малыш»...
Чет играл на трубе еще в школьном духовом оркестре, — а сразу после войны, бросив школу и прибавив один выдуманный год к своим действительным 16-ти, ушел в армию. В этом добровольном причислении себя к военным Бейкер не одинок: вспомним хотя бы Гленна Миллера**, также надевшего мундир...
Не есть ли военная организация жизни чем-то манящим для мастеров четкого ритма? Как бы то ни было, Чет стал трубачом армейского оркестра и вплоть до 1948 года прослужил в Западном Берлине. В той самой стране, где много лет спустя он протрубил собственный некролог...
Философия Чета была проста, сам он говорил: «Мне нравится играть, я люблю играть. Наверное, я для этого и родился». Как выразилась героиня знаменитого фильма «Покровские ворота», мастера не мудрствуют...
В фонотеке полковой радиостанции, на счастье Чета, были грампластинки джазовых «богов», а среди них — того самого Диззи Гиллеспи, который сначала предрек грандиозное будущее «белому малышу», а много лет спустя буквально спас Бейкера... Но об этом случае — позже. Пока что парень из Йейла самозабвенно слушал записи игры живых классиков.
Вернувшись после службы в Калифорнию, Бейкер продолжает музыкальное образование в колледже; затем снова надевает мундир, стремясь попасть в один из лучших тогдашних военных оркестров, работающий в Сан-Франциско. Это ему удается...
Вообще, жизнь нашего героя была мало похожа на жизнь любого из его товарищей, американских военных «лабухов». Отыграв весь вечер с оркестром, он ненадолго ложился спать, но к часу ночи вставал и начинал упражняться на трубе. Играл порой до утра... Юноша не слишком походил на солдата — застенчивый, ранимый, самоуглубленный и почти всегда одинокий.
Даже в составе оркестра знатоки уже тогда начали выделять его трубу, ее нежный и завораживающий рассказ о непостижимом для сознания... Чет хорошо знал нотную грамоту, но у него всегда брала верх над дисциплиной яркая импровизация. В чужой игре он слышал то, что было недоступно иному уху, а в собственной — пытался передать эту тайну...
Но менее года продолжался второй бейкеровский «уход в солдаты». Вот наш герой снова в Калифорнии, в городке Линнвуде, женат и счастлив, играет на клубных «джем-сэйшнах». А скоро происходит судьбоносная встреча с Чарли Паркером. Король саксофонистов,набирая новый состав группы, прослушивал трубачей. Услышав игру никому не ведомого 22-летнего трубача, заявил ему: «Парень, ты поедешь с нами!» Паркер ангажировал Чета на небольшой тур по побережью, а затем и на поездку в Канаду...
Вскоре, как мы уже говорили, Бейкера пригласил в свой квартет Маллиген. А после скандального распада группы Чет, уже во главе джаза, стал играть в клубе «Хэйг», в огромном Лос-Анджелесе. Слава «золотого мальчика» росла: начались турне по Штатам, появились контракты с компаниями звукозаписи, хвалебные статьи в журналах «Даун Бит» и «Метроном»...
Окрыленный громким успехом, в 1954 году Чет со своим квартетом начинает путешествовать не только по Новому, но и по Старому Свету.
Европа дарит ему новые впечатления, а также возможность, отрешившись от стандартов американской «звездности», понемногу начавших въедаться в плоть и кровь трубача, выработать свой собственный, неповторимый сценический образ.
У молодого Бейкера была счастливая внешность, вполне отвечавшая его утонченному стилю исполнения: стройная фигура, безупречные черты лица, большие печальные глаза и манеры истинного джентльмена. Многим он больше напоминал некоего сказочного рыцаря, чем развязную поп-звезду из Штатов.
Возможно, нашим молодым читателям будет занятно узнать, что именно Бейкер ввел в моду сочетание белой футболки, белых джинсов и кожаных сандалий. Скоро американская богемная молодежь стала одеваться «под Бейкера»...
Но открытки, на которых Чет позирует, сидя в роскошном автомобиле или стоя на фоне какого-нибудь дворца, давно выцвели; плакаты и журналы с портретами трубача можно найти разве что в библиотеке Конгресса США. Вся эта рекламная пестрота безнадежно устарела.
Единственное, что осталось в памяти миллионов, что до сих пор пленяет каждого, кто встречается взглядом с глазами Бейкера, — это странное выражение последних. Этакая нервная грустинка, не «поставленная» фотомастерами из очередного журнала, не наигранная, а вполне искренняя, данная от природы.
Так сказать, свет, падающий из-за приоткрытой двери его души... Это выражение глаз Чет сохранит до последних дней; о нем, уже пятидесятилетнем, скажет известный музыкальный критик: «Худой, флегматичный, с большими ушами и беспокойными глазами — величайший интроверт*** джазового мира».
По воспоминаниям знакомых, он жил только музыкой и одинаково относился ко всем коллегам-музыкантам, прославленным или неизвестным, — а именно, как к собратьям по некоему посвящению... «Каждый раз я играю, как в конце жизни», говорил Бейкер. Может быть, эта предельная отрешенность и привносила странную грустинку в его взгляд...
Доныне в неповторимых чертах индивидуальности Чета киномагнаты видят щедрый источник доходов. Известно, что в конце 90-х годов могучая голливудская студия «Мирамакс» после нескольких месяцев торгов купила, наконец, все права на использование фактов биографии и музыкального наследия «поэта трубы».
Сделка была заключена для того, чтобы выпустить в свет ленту с известным Леонардо Ди Каприо в роли Бейкера. Таким образом, «Мирамакс» преградил путь другим киностудиям, «Юниверсал» и «Парамаунт», также собиравшимся выпустить фильмы о Бейкере — с актерами Брэдом Питтом и Джимом Кэрри (героем великолепной «Маски») в роли великого трубача.
Слава Богу, что лента со слащавым Ди Каприо еще не на экране... Парадокс в том, что суперстудии и суперзвезды соперничают, намереваясь воплотить образ артиста, никогда к
«звездности» не стремящегося! По имени рано ушедшего из жизни кумира публики, Чета называли «джазовым Джеймсом Дином», но истерическое обожание не влияло на его характер. Он работал, он сжигал свою жизнь — и нисколько не заботился о мнении других.
По слову поэта — «хвалу и клевету приемли равнодушно» — Бейкер проходил, не оглядываясь, мимо славы артистической и славы скандальной. И жил, как хотел...
Пожалуй, другой блистательный трубач, «Черный принц» Майлз Дэвис, стал более знаменит, чем наш герой; все находки и «примочки» Майлза немедленно расхватывались подражателями. Но в утонченности и вкрадчивом проникновении в интимные уголки человеческой души Бейкеру не было равных...
Дэвис всю жизнь стремился к новизне, поиск эффектов стал его культом. Чет, как великолепный профессионал, мог, конечно, играть и би-боп, и фьюжн, и мелодии любых других школ джаза; на любом концерте он был неоценимым партнером для оркестрантов, — но вновь и вновь он отдавался романтической музыке с оттенком печали.
Пожалуй, даже с привкусом обреченности... Из самого веселого и бодрого мотива, внеся несколько филигранно отработанных оттенков, Бейкер делал минорную мелодию.
Стоит сравнить хотя бы его исполнение «Май олд флэйм» («Мой старый огонь») с тем, как то же произведение играет Луи Прима. Если у Примы, возможно, самого жизнерадостного из трубачей, «Огонь» звучит и вправду пламенно, искрометно, заставляя даже спокойную кровь зрелого слушателя срываться с места и бурлить, — то наш герой, вроде бы не погрешая против темпа и ритма, играет совсем иначе.
В первом случае музыка словно приглашает вообразить океан, залитый южным солнцем, и белые паруса яхт на синих волнах. Во втором — приходят ассоциации с другим огнем, тускло мерцающим в камине или на кончике сигареты, огнем почти оконченной жизни, в которой остались одни воспоминания, старые фото ушедших друзей и любимых... Жаль, что мы не можем приложить к журналу две эти, такие разные записи...
Талантливый человек нередко талантлив во всем. Как помним, Фреда Астера называли лучшим танцором ХХ века все критики и рецензенты... кроме тех, что звали его лучшим певцом киномюзиклов! Луис Армстронг, волшебник трубы, завораживал своим страстным, забавно-хрипловатым пением, — взять хотя бы его фантастический дуэт с Барбарой Стрейзанд из «Хэлло, Долли!»... Хорошо пели и Диззи Гиллеспи, и тот же Луи Прима.
Но голос Бейкера был особенным. Высокий, не слишком сильный и звонкий, он сразу наводил на мысль, что звуки голоса и трубы Чета в равной степени чужды простой акустике. Они, опять-таки, раздавались из-за приоткрытой двери его тихо страдающей души. Бейкера поющего и играющего хочется слушать в одиночестве; даже дыхание близкого человека может нарушить интимное общение с нашим героем...
Пора приоткрыть занавес перед житейской трагедией Чета Бейкера. Помните тюремную отсидку Маллигена за наркотики? Так вот — и коллегу Джерри по квартету не миновала чаша сия, лишь немного позже. То ли сам Маллиген послужил дурным, но заразительным примером для Чета; то ли, подобно многим талантливым и легко ранимым людям, трубач не сумел избавиться от гнетущего влияния американской реальности иначе, как через уход в эйфорию...
Что ж! Общество жесткой конкуренции, оценивающее человека лишь по его материальному успеху; общество, где индивидуальность творца важна лишь постольку, поскольку она может приносить доход эксплуататорам его творчества, — такое общество и в музыкальном мире многих принудило искать иллюзорного забвения. Бейкер тоже оказался среди «зависимых». Молчаливый, скрытный, он глубоко страдал от грубых реалий жизни, не открываясь даже самым близким — жене и троим детям. При всей своей любви к семье, Чет предпочитал побыть наедине с инструментом в студии, задержаться в поездке... В конце концов, брак распался.
Он стал законченным, безнадежным одиночкой; он все чаще нырял в химическое блаженство. Но полным блаженство не стало. Если для хиппи, «детей-цветов», шприц и сигарета с «травкой» стали залогом бегства из корыстного, прагматического мира, и бегство это было бесповоротным, — то Бейкеру наркотики принесли трагическое расщепление собственного «я».
Он погружался в беззаботную, безмысленную нирвану, — но он же был обязан самому себе «выпекать» и «выпекать» все новую музыку! Приходилось снова и снова встряхивать, мобилизовать себя. К этому звала внутренняя сущность. Ведь недаром слово «бейкер» по-английски значит — пекарь...
Гостеприимство Ко всему прочему, начала наносить удары внешняя жизнь. В 1959 году, во время турне по Италии, Бейкера арестовывают и отправляют в тюрьму за хранение и употребление героина.
Это стало началом почти тридцатилетнего скатывания по наклонной плоскости. Чет срывал концерты, музыканты даром ждали его часами на студиях звукозаписи. Он появлялся, витая в мирах иных, с блуждающей улыбкой на устах... и на следующий день все повторялось.
Через год Чета выдворили из Женевы, еще два года спустя, как законченного наркомана, арестовали в Гамбурге...
Вторая жена и друзья пытались вырвать нашего героя из гибельной зависимости; если не совсем вылечить, то хотя бы «пересадить» с убийственного героина на более слабый метадон. Это удалось: организм Чета стал восстанавливаться, Бейкер вернулся к прерванной было концертной деятельности.
Но, пока трубач и его близкие боролись с героиновым демоном, — за эти четыре-пять лет сменилась прихотливая музыкальная мода. Джаз уступил место року; на эстрадах и стадионах оглушительно выли и грохотали музыканты, словно охваченные буйным помешательством, и толпы молодых людей вторили им.
Ритмический гром и самолетный вой выносили начисто остатки мыслей и сомнений, дарили счастье исчезновения личности... Проникновенная лирика, тихая задушевная беседа музыканта со слушателями вышли из поля коммерции. Чет становился все менее нужным...
Осень 1966 года принесла еще небывалое испытание. В Сан-Франциско, где Бейкер выступал с концертами, его зверски избили уличные хулиганы: сломали ребра, изувечили лицо и выбили почти все зубы.
Событие казалось частью разгула, благословляемого ревом «тяжелого металла», хаоса, царившего в залах, где после выступлений обезумевших групп рок-фаны часто ломали мебель, на улицах, куда выплескивалась с эстрад стихия погрома...
Наркотики с триумфом вернулись в жизнь Чета. В следующие три года его просто мало кто видел и слышал: искалеченный трубач не мог играть на публике. Что тогда переживал бывший «золотой мальчик», «белый котик», недавний сказочный принц джаза, рыцарь в белом? Как смотрел он в зеркало на свое изуродованное лицо? А ведь Чету не было еще и сорока...
Снаряды ложились рядом; уходили живые легенды джаза, смятые внутренней раздвоенностью. Уже более десяти лет лежал в земле Чарли Паркер. Он не дожил и до возраста Чета, усиленно налегая на коньяк «хеннеси» и сверхкрепкие сигареты во вкусе докеров...
Но Бейкер выжил и вернулся на сцену.
Невольно вспоминается Терминатор, герой одноименного фильма, в последние минуты своего существования. Изрешеченный пулями, искореженный градом ударов, он все же поднимает голову, и красными огнями загораются его глаза...
Терминатора — гения разрушения — делал почти неуязвимым волшебный электронный чип, спрятанный в его стальной голове. Бейкера, певца печальной любви, хранил иной «чип», заключенный в его чутком сердце...
Со вставными зубами, после долгого лечения, «поэт трубы» заново учился играть. Репетировал, уже не вспоминая о дорогих яхтах и лимузинах, рядом с которыми он фотографировался для афиш и рекламных открыток, а всего лишь ожидая очередной выплаты пособия по безработице.
Несколько раз Бейкер мог бесповоротно рухнуть в темноту, опуститься, наложить на себя руки. Однажды, в 1973 году, его спас старый друг, человек с большим талантом и огромной щедрой душой, один из немногих уцелевших титанов старого джаза, — Диззи Гиллеспи.
Они с Четом случайно встретились в нью-йоркском музыкальном клубе «Пол-ноты». Увидев Бейкера больным, слабым, отчаявшимся, Диззи немедленно организовал трубачу ангажемент, сам договорился о его концертах. Возможно, именно эта встреча продлила жизнь нашего героя еще на 15 лет...
Но Америке шоу-бизнеса уже вовсе не требовался забытый, «морально устаревший» Бейкер. Ему пришлось концертировать в Европе, лишь изредка возвращаясь на родину к горячо любимым детям.
В один из таких приездов, выступая в «Большом Яблоке», в прославленном Карнеги-холле, Чет увиделся на сцене с давним другом и коллегой, а может быть, и бесом-соблазнителем, — Джерри Маллигеном. Не видев друг друга целую вечность, два великих мастера сыграли вместе так, словно уже месяц совместно репетировали.
Публика неистовствовала, — к ней начинала приходить ностальгия по добрым старым «до-рок-н-ролльным» мелодиям, по утонченной романтике джаза. Газеты снова подхватили имя Бейкера.
Писали, что его голос, поющий «вечнозеленые» мелодии, рассказывающий все о той же, всегда юной «фанни Валентайн», — его голос стал хрипловат, надтреснут, но все же сохранил оттенок той теплой интимности, которая восхищала слушателей 50-х. Критики сходились на том, что жизненная драма Бейкера сделала его мастерство более отточенным, придала игре мудрость и глубинный смысл.
Увы, вторичное признание ничего не изменило в жизни Чета. Как прежде, он пользовался любой возможностью, чтобы уйти в химический рай... а в редкие дни просветления рвался вон из Старого Света, летел через Атлантику, торопясь повидать жену и детей. Теперь он в основном жил в Голландии, стране, весьма терпимой к наркоманам...
Таким и запомнили Чета Бейкера его последние слушатели на последнем концерте в Германии: отрешенным, печальным, как всегда, сидящим на стуле посреди сцены, закинув ногу за ногу и направив трубу в пол.
«Я знаю, что мне осталось совсем немного, и играю, словно в последний раз».
Один из «вечнозеленых» хитов концерта-некролога назывался «Бат нот фор ми» — «Но не для меня».
Все же, по меркам рано отгоравших музыкальных метеоров, Чет Бейкер прожил долгую жизнь, «дотянув» почти до шестидесяти. И, может быть, жил бы дольше, но...
13 мая 1988 года дежурный полицейский обнаружил на тротуаре возле одного из отелей Амстердама труп пожилого мужчины. Человек явно разбился, выпрыгнув из окна. После недолгого расследования выяснилось, что тело принадлежит джазовому трубачу из США Чету Бейкеру.
Девять лет спустя вышла в свет книга, незаконченная автобиография Чета «Похоже, у меня были крылья».
Может быть, тогда, теплой майской ночью, он решил, что может взлететь с подоконника?
Наивная надежда гения.
Ведь свои великолепные крылья он давно уже по перышку роздал людям, влюбленным в его музыку.
Комментарии
Подписаться