Знаменитый ленинградский коллектив «НОМ», играющий ироничный рок, отпразднует в этом году свое 25-летие. Несмотря на почтенный возраст, ансамбль остается «Неформальным Объединением Молодежи», через состав которого прошли многие видные деятели авангардного искусства. И вряд ли кто-то сможет попрекнуть команду в несоответствии своему названию — по духу, по настроению, по активности.
На недавнем сольном концерте группы в China-Town Cafe мы взяли интервью (+ видео) у ее идеолога Андрея Кагадеева. Побеседовали мы о музыке, кинематографе, театре, изобразительном искусстве и даже о социальной позиции и митингах «За честные выборы».
— Что стало для вас отправной точкой творческого пути?
— Уже 25 лет прошло с тех пор... В 87 году мы все были молоды, полны задора и идей. У нас была куча «отправных точек», фейерверк остроумия и творчества. И вообще, была перестройка, все менялось. Мы участвовали в этом, создавая новую реальность.
— Если говорить о жанровой основе творчества группы «НОМ», что для вас является первичным — музыка, образ, действие, движение?
— У нас коллективное творчество. Лично для меня первично слово, например. А есть в нашей группе люди, для которых, скажем, первичны звук и музыка. Совместное действие приводит к тому результату, который мы выдаем на публику.
— Как изначально возникали образы ваших клипов, сумасшедших перфомансов и концертов, которые вы представляли своим поклонникам: это был постановочный процесс или импровизация?
— На сцене у нас почти не бывает импровизации, все заранее продумано. Возникает это, как любое стихотворение. Это случайный образ, случайно услышанные фразы на улице, еще какие-то спонтанно возникающие вещи. Дальше уже голова работает... Я тут вам никаких секретов не открою.
— Можно ли сказать, что в каждый, даже сюрреалистичный образ вложен какой-то глубокий смысл? Или есть образы просто созерцательные?
— Мы занимаемся искусством ассоциаций и абсурдных ассоциаций. Дальше все зависит от того, кто как воспринимает. Конечно, мы вкладываем в это смысл. Но он, зачастую, может быть совершенно непонятным, потому что мы, повторюсь, группа, которая не говорит языком нормативов. Скорее — языком иронии и образов.
— В чем преимущество такого абсурда перед каким-то более четким искусством?
— Я считаю, это просто наша стихия. Не надо заниматься тем, что у тебя плохо и натужно получается. Есть хорошие комики, которые всю жизнь хотят играть Шекспира. Не надо этого делать зря. Никулин всю жизнь мечтал играть серьезные роли и относился пренебрежительно к каким-то своим комическим работам. А на самом деле, после него остались именно они, потому что именно они ему хорошо давались.
— Какую мысль вы хотите донести до людей своим творчеством?
— В чем сверхзадача любого искусства? Ты просто самовыражаешься. Мне кажется, сверхзадача искусства сатиры в том, чтобы попытаться сделать мир лучше, хотя бы для нескольких человек... Ты отдаешь себе отчет, что вряд ли это что-то изменит в глобальном смысле, но постоянно борешься с какими-то негативными явлениями своими образами, песнями, фильмами, потому что не можешь молчать. Ты создаешь свой мир, в котором ты художник, и у тебя свои законы, — это и есть самое интересное, чем стоит заниматься.
— Существуют ли сейчас, на ваш взгляд, какие-то молодые творческие объединения, которые также совмещают разные виды искусства, создавая на их основе нечто интересное и самобытное?
— Я и не знаю. Наверное, их много, молодых... Существует, например, художественная секта «Колдовские Художники», подразделение группы «НОМ», занимающееся коллективной живописью. Мы устраиваем выставки, приглашаем другие команды художников из Москвы. Так сложилось, что «НОМ» — это ядро, вокруг которого собираются разные силы. Есть еще «Митьки», с которыми мы работали, но они уже давно ничего не создавали и давно уже все рассобачились... На самом деле с объединениями плохо. Скорее, появляются какие-то отдельные индивидуальности — художники, музыканты. Народ склочный, амбициозный и, как правило, сложно объединяемый.
— У вас никогда не возникает периодов усталости от постоянного существования в буффонаде, в гротеске?
— Возникают, конечно, потому что все мы живые люди. Вообще, когда начинается процесс тиражирования, процесс творения заканчивается. Концерты — это, по сути, повторение. Конечно, устаешь...
— Чем творчество «НОМа» сегодняшнего дня отличается для вас от творчества группы более ранних периодов?
— Кардинально ничем, потому что мы затевали идею, от которой не надо отступаться и которую не надо предавать. Просто мы накопили опыт, и у нас образовалась определенная самоцензура. По молодости казалось, что все, что ни придет в голову, можно вываливать на публику. Сейчас уже задумываешься о том, что нужно показывать не все.
— В самых первых работах НОМа присутствовал социальный подтекст, очень тонкий, но все равно проступающий в специфических формах. Нет ли сейчас желания тонко стебаться над тем, что происходит вокруг?
— Конечно, есть, и оно реализуется. Сейчас у нас в работе новое произведение, мультипликационное видео на которое мы хотим выложить до выборов 4 марта. Кроме того, наш последний альбом, по-моему, вполне себе социален.
— Вероятно, такой ассоциативный ряд иногда действует сильнее, чем какая-то прямая агитация или протест.
— Смотря на кого. Кому-то, наоборот, хочется видеть в популярных сейчас ютьюбовских социальных роликах больше лаконичности и понятности. Но для меня — это однодневки. Мне такая агитка не нравится. Мы ходили на митинг, на шествие против Путина с политическими плакатами, но это уже конкретная акция, как группа — мы вряд ли будем говорить напрямую, мы используем свой язык.
— А для каких людей вы на нем говорите?
— В первую очередь, для себя. Если говорить о других — хочется верить, что для думающих людей, интересующихся чем-то, точно не для серой массы.
— В том, что делает «НОМ», очень много театральных элементов. Вы сами любите театр, ходите туда?
— Я интересовался драматическим: читал Станиславского, ходил по всем московским театрам. Теперь я в нем разочаровался, потому что я увидел, в каком он кризисе находится, какой кошмар там происходит. Это фальшивая закостенелая структура, существующая в своем выдуманном мире. Мне был интересен театр представления «Дерево», вырабатывающий свой новый язык. Еще как-то раз я был на праздновании столетия Хармса в Голландии, где двое немцев на голландском языке делали постановку по хармсовской «Старухе». Это было здорово. Сейчас я не вижу такого у нас. В последнее время я перестал ходить в театры, мне как-то стыдно за них.
— Творчество занимает все ваше жизненное пространство, или есть еще какие-то занятия, увлечения? Может, были какие-то попытки свернуть в другую сферу, в другую околотворческую сферу?
— В моем случае, «околотворческая сфера» — это еще и вся организация. При съемках фильма, например, — это огромный объем работы, административной и хозяйственной деятельности. Поэтому околотворческой деятельности мне хватает, я бы даже сократил ее количество. А так, в работе у меня постоянно находится какой-то фильм, новый альбом, точнее набор песен, который за год-два в него формируется.
— Над чем вы работаете сейчас?
— В апреле будет 25-летие группы, которое мы хотим заявить сборным фильмом «Хозяева СССР: 20 лет спустя». В его состав войдут несколько ремейков наших клипов. Кроме этого, мы сняли много нового материала: сейчас я работаю над ним и планирую закончить это в течение месяца. В работе также находится новый альбом, к которому записано 4-5 песен. Скорее всего, он выйдет ближе к осени. Завершен большой проект «Звездный ворс», фильм над которым мы работали три года. Сейчас мы решаем вопрос проката. Плюс — постоянная работа с «Колдовскими художниками»: раз в несколько лет придумываем идею и начинаем рисовать, затем делаем совместную выставку. Два года назад мы проводили выставку на тему отношения полов под названием «Либидо» (Ленинградский Институт Брака И Домашнего Очага), ставшую скандальным явлением.
Комментарии
Подписаться