Прямая речь: фотограф Джек Пирсон

^{Джек Пирсон на открытии выставки в Москве}

Как ты стал художником?

Я поступил в Massachusetts College of Art, а потом переехал в Нью-Йорк, сменил там миллион работ за несколько лет. Они не были связаны с искусством — надо было зарабатывать деньги, но я всегда находил время на то, чтобы параллельно воплощать свои идеи. И так со временем я начал показывать свои работы другим людям, а потом и галеристам. Большой плюс заключался в том, что к моменту моей первой выставки мне не надо было ничего делать — это было в 1990-м году, а в Нью-Йорк я переехал в 1983-м, так что у меня было целых семь лет на то, чтобы подготовиться.

Что было сначала — фотография или живопись?

Фотография, но при этом рисовал я очень долгое время, просто в какой-то момент понял, что фотография цепляет людей гораздо больше. Людям понравились фотографии, вот тогда я и стал больше уделять внимания тому, чтобы писать картины и создавать скульптуры.

У тебя как у художника и фотографа в одном лице не возникает конфликта между этими двумя занятиями?

Нет, скорее людям легче тебя воспринимать, когда ты можешь воздействовать на них несколькими способами. А мне просто важно понять, с чем в данный момент я хочу работать — с головой или с телом. Фотография для меня более живая, но в живописи мне как раз нравится то, что мне надо прилагать большие физические усилия — я создаю очень большие полотна, пишу картины широкими жестами, бегая по студии. Скульптура тут находится посередине — она чуть более физическая, чем фотография, но менее физическая, чем живопись. Фотография — отражение увиденного в реальном мире, в то время как живопись — создание другого мира, а скульптура берет что-то из реального мира, но создает из этих объектов что-то иное.

Что повлияло на тебя в начале твоего творческого пути?

Люди и художники. Причем меня так же сильно, как и художники, вдохновляли люди, которые создают что-то для жизни. Возможно, если бы я не стал художником, я бы изготовлял ремни или что-нибудь в этом духе. И, безусловно, книги, музыка, кино также играли и играют большую роль в моей жизни.

Может быть, ты можешь назвать каких-то конкретных людей, которые повлияли на тебя и твое творчество?

Довольно стандартный расклад для моего поколения —  Роберт Раушенберг, Джаспер Джонс, Энди Уорхол — те, чьи работы я видел, будучи ребенком, живя в пригороде и мечтая о том, чтобы перебраться в город, заняться чем-то подобным, стать частью этого мира. Как бы банально это ни звучало, рок-н-ролл тоже сыграл большую роль в моем становлении, но при всем при этом я обожал группу The Supremes. 

^{Американская соул-группа The Supremes}

Для меня не было ничего более будоражащего, чем смотреть на них по телевизору. Конечно, сложно сказать, что из этого конкретно на что повлияло и во что вылилось, но абсолютно точно, что это все сложилось в одну большую эмоцию и находит свое отражение и сегодня.

Что важнее — процесс работы над проектом или уже финальная стадия, когда работы представлены в галерее и ты видишь реакцию зрителей?

Оба этих ощущения важны. Но сейчас, когда мне исполнилось 50 лет, настал тот момент, когда мне хочется провести вторую часть своей жизни, работая в студии.

И в этой связи я вижу свое будущее в работе художника, так как когда ты пишешь картины, ты можешь заниматься только этим, отправляя работы в разные страны, не участвуя в процессе выставки самому. То, чем я занимаюсь сейчас, требует от меня участия в процессе, так как я сам — часть этих инсталляций. В этом есть доля театральности, и это начинает немного надоедать, ведь я просто хочу создавать. (Перед началом пресс-конференции Джек со своим другом показательно прибивали гвоздиками фотографии на радость окруживших их фотографов — Прим. ред.)

Наверное, и сложно, и скучно отвечать на вопросы вроде: «А это что значит?», «Что ты вкладывал в это?»

Я думаю, что многие художники хотели бы избежать разговоров об этом, так как иногда они сами этого не знают или не осознают. У меня действительно нет какого-то большого замысла, точнее, замысел один — мне просто нравится делать то, что я делаю, это и есть то самое значение, которое я вкладываю в то, что делаю.

Какое, на твой взгляд, наиболее продуктивное состояние или настроение для того, чтобы заниматься творчеством?

Важно найти баланс, то самое промежуточное состояние, когда тебе не совсем плохо и не совсем хорошо, так как в этих крайних состояниях очень тяжело работать.

Может быть ты выработал за годы работы какие-то способы достижения этого плодотворного состояния?

Медитация. Хорошо, когда мне удается это делать. Причем медитация может быть любой — я могу ходить часами или ездить по городу, слушая музыку или наслаждаться природой.

Для тебя создание работ и вообще занятие искусством — это только твоя работа и диалог с самим собой? Или ты обсуждаешь свои идеи с близкими людьми, просишь у них совета?

Я почти всегда делюсь своими мыслями, я очень открыт в этом плане. В конечном счете я все равно делаю все то, что хочу, но почти всегда задаю вопросы, советуюсь — мне нравится слушать людей.

А бывает ли такое чувство, что уже закончив работу и взглянув на нее несколько отстраненно, ты начинаешь видеть в ней то, что не видел раньше?

Да, но я не всегда могу отдавать себе отчет в том, что на самом деле я понял и увидел. Конечно, я периодически задаюсь вопросами о смысле и значении, так как не хочу добавлять в этот мир еще одну бессмысленную вещь. Каждый художник проходит через это. Почему? Потому что после Пикассо и Уорхола ты все равно должен искать, находить и вкладывать что-то свое, именно поэтому я и не мог начать свою художественную деятельность тридцать лет. 

Какова цель? Я спрашивал себя об этом миллион раз, боялся, что не смогу сделать что-то достаточно хорошо или что кто-то сделает это лучше, но потом сказал себе, что если я собираюсь заниматься этим следующие 50 лет, я буду делать это так, как делаю. Я не задавался вопросами о том, насколько хорошо я это делаю, и даже не пытался делать это лучше. То что я делаю, совсем не про навыки, одержимость или труд, это про ПРОСТО СДЕЛАЙ ЭТО, и делай это с радостью, и будь уверен в том, что все получится круто.

 На данный момент я создаю то, что сам хотел бы иметь у себя, у меня всегда было это чувство, но сейчас оно особенно остро, так что если какие-то работы никто не купит, я буду рад оставить их себе.

Что касается этой скульптуры, то я собрал это все просто потому что хотел поработать с желтыми и красными деталями и это было довольно быстро. Для меня это была просто желто-красная скульптура. Как-то раз в одной из Нью-Йоркских галерей во время групповой выставки я имел интересный диалог с охранником. Он не знал всех в лицо, так как участников выставки было много. Подойдя к своей работе, я, признаться честно, был очень доволен собой, а потом ко мне подошел охранник и спросил, что я вижу в этой скульптуре, на что я задал ему встречный вопрос. Он ответил, что конечно, это женщина — вот грудь, вот это, вот то, и так далее. И я подумал: действительно, это женщина, но раньше я этого не замечал. Обычно я работаю быстро, не останавливаясь, так что это очень интересно — видеть какие-то вещи потом, уже после завершения работы.

Твои скульптуры выглядят как идолы постиндустриального общества.

Да, наверное, но я не могу сказать, что я вкладывал в них такой смысл. Я просто сделал то, что хотел, а потом люди вложили в них то, что сами увидели.

То есть твои работы сугубо персональные, ты не вкладываешь в них какой-то культурологический смысл?

Это то, к чему я привык и как всегда работал. Мои родители очень взрослые, у мальчика моего возраста, жившего по соседству, родители были на двадцать лет моложе. Поэтому вещи, присущие их поколению, преследовали меня с самого детства, среда моего обитания состояла из устаревших вещей, и я вырос с любовью к ним. Может быть, поэтому у меня есть эта страсть к собиранию различных объектов, я обожаю ходить по блошиным рынкам, где, кстати, периодически нахожу составные части для своих скульптур, а иногда даже проще — нахожу на eBay. Так я создаю свои работы и всегда говорю это начинающим художникам — ты то, что ты уже сделал — это и есть твое искусство, а не эти бессмысленные разговоры о том, что я собираюсь сделать это, а потом еще вот это и так далее. Я считаю, что независимо от того, чем ты занимаешься, ты должен постоянно держать себя в тонусе и продолжать делать.

Что касается культурного значения, мои работы — это не какое-то громогласное заявление в честь переработки или чего-нибудь в этом духе. Я думаю, что если бы Джеффу Кунсу пришло в голову сделать что-то подобное тому, что я делаю, но в своем сверкающем стиле, то у него наверняка все получилось очень неплохо. Это не мое, скорее, это заявление против этого. Я просто люблю ходить по блошиным рынкам и находить там что-то такое, что мне хотелось бы иметь самому. А Джефф Кунс скорее строил бы планы о том, что он из этого сделает и какой вызов на этот раз бросит своим зрителям. Это, конечно, не значит, что я считаю его работы капиталистически-декадентскими, а свои — органическими и зелеными, совсем нет. Конечно, мне нравится этот аспект того, что я делаю, но что мне действительно нравится в этом — так это то, что это хлам.

И с фотографиями то же самое — это всего лишь картинки. Мне нравятся штуки, взглянув на которые, не сразу осознаешь, что это предмет искусства. 

И при всем при этом они вызывают внутри ощущение, что тебе они нравятся и, возможно, ты даже был бы не прочь иметь такое дома. И у меня есть что-то вроде зависимости от этого чувства, что, если я это сделал, то это и есть мои органы грандиозности, что это все имеет значение, и я уже не задаюсь вопросами о том, что и почему, а просто делаю.

Событие на Look At Me.