Выставочный проект «Иконы 1960-1980» - о тех, ради кого усаживались всей семьей перед стареньким телевизором, чьи песни переписывали на допотопных магнитофонах с большими бабинами, чьи фильмы смотрели по сто раз, чьими рекордами и открытиями гордились. Многие из персонажей фотографий были кумирами миллионов, иконами стиля – как сказали бы мы сегодня. Их любили, ими восхищались, им подражали. Они были и героями своего времени, и его лицом.
Как ни странно, именно репортажной съемки героев той эпохи сохранилось до обидного мало. Особенно по сравнению с постановочными портретами. Собственно, тем и интересен проект, который сделали кураторы Центра фотографии имени Братьев Люмьер. Работая в архивах известных фотомастеров той эпохи, они нашли интересный материал. Зачастую бесценный – с точки зрения исторической, и драгоценный – с точки зрения фотографической.
О папарацци в СССР тогда знали только по фильму Феллини и по западным журналам, изредка попадавшим в страну. Но не только из-за наличия «железного занавеса» настоящие мастера не обманывали доверия своих визави. Не потому, что им запрещала цензура. Просто их профессиональный кодекс был неотделим от этического. Уже в новые времена Владимир Мусаэльян однажды сказал, как отрезал: «Я доверием не торгую». И сегодня сохранившаяся съемка приватной жизни генсека Брежнева или звезд кинематографа хранит дистанцию, подразумевающую уважение к человеку, который тебе доверился. Как ни странно, именно это свойство делает их работы не только захватывающе интересными, но и остро актуальными сегодня.
Многие из фотографов не только снимали элиту, но и сами принадлежали к ней. Как, например, Владимир Мусаэльян, личный фотограф Брежнева на протяжении тринадцати лет, или Юрий Кривоносов, благодаря которому зрители увидят раритетную съемку Аркадия Райкина в студии... Высококлассные профи, они были и незаурядными личностями, у которых складывались свои отношения со звездами.
Фотографии, сделанные Игорем Гневашевым на съемках фильмов Леонида Гайдая, Андрея Тарковского, Андрея Кончаловского или Никиты Михалкова, сегодня дают возможность почувствовать творческую атмосферу на площадке, увидеть мгновения импровизации, оценить напряженную сосредоточенность режиссерской работы.
Братья Стругацкие в одной из своих культовых книжек объявили, что понедельник начинается в субботу. Понедельник XXI века начался в субботу 1960-х. Дата начала новой эпохи, кажется, очевидной как красный день календаря. После 12 апреля 1961 года земляне обнаружили, что их планета, в сущности, невелика и одна на всех. Слово «глобализация» еще не придумали. Но мир, окольцованный орбитой полета Гагарина, уже ощутил свое единство. А песня со словами «На пыльных дорожках далеких планет останутся наши следы» прямиком вела не только к фильму «Москва-Кассиопея», но и к «Звездным войнам» Лукаса. Фотографии Гагарина стали образом первого землянина, шагнувшего в космическое завтра.
Впрочем, о точке отсчета можно спорить. Может, логичнее считать началом момент, когда Хрущев вышел на трибуну ХХ съезда, чтобы в ошеломленной тишине прочитать о том, что все знали и о чем никто не смел сказать? Вместе с людьми, «невинно севшими», как пел Высоцкий, и возвращавшимися из казахстанских степей, рудников и северных лагерей, в страну пришел совершенно иной тип героя. Человека, знающего цену жизни и свободы, сильного, несломленного. Способного противостоять давлению обстоятельств.
Среди вернувшихся «оттуда» одним из самых известных был Георгий Степанович Жженов. Железного характера был человек. Фотограф Лев Шерстенников рассказывает о том, как ему довелось снимать актера… на паспорт:
«Мне позвонила Лидия Петровна, жена Георгия Степановича:
- Лева, Жженов (а она обращалась к мужу только так, по фамилии) просил снять его на заграничный паспорт. Ему через неделю ехать, а старый паспорт вышел.
Я был поражен: какой круиз? Ему же на днях сделали полостную операцию. Незадолго до этого я сам прошел через нее. Тебе вспарывают живот, потом хирург четыре-пять часов перебирает внутренности, как автослесарь - забарахливший мотор, отсекает ненужное. Я от нее не совсем отошел после пары лет. А Жженов в круиз собрался пару дней спустя.
Лежал актер в блатном корпусе Боткинской больницы, куда попадали важные лица, не дотянувшие до Кремлевки по положению, или по серьезности ситуации. Палата была одноместная. Все просто, без излишеств – кровать, тумбочка, пара стульев. Но опрятно, уютно. На плечиках – парадный костюм.
- А, Лева! Ну, давай,- Жженов меняет пижаму на сорочку, одевает галстук, пиджак, брюки не нужны, - сними меня по сих…
Через неделю Жженов благополучно уплыл «в заграницы»…
Лев Шерстенников. Георгий Жженов в Боткинской больнице. Фотография на паспорт. 1989 г.
Мне не приходилось встречать человека более волевого и более крепкого физически для его возраста. Фантастическая судьба провела его по тюрьмам, лагерям и ссылкам, через унижения и побои, пятидесятиградусные колымские морозы, голод – до полного истощения, адский труд – в шахтах, на приисках, лесоповале. Его возвращение в профессию тоже фантастично. Вернувшись на свободу в 38 лет, он сумел подняться, стать любимым актером для зрителей разных поколений. Больше того, он начал писать, и первый же его документальный рассказ «Саночки», опубликованный почти в пятимиллионном перестроечном «Огоньке», дал сразу понять читателям: в литературе появилось новое, серьезное имя.
Он был жаден до жизни. Жженов любил машины, часто их менял, гонял, как сумасшедший. Следовать за ним по всегда переполненному Ярославскому шоссе – сущее наказание.
Лагерные годы, а может - небогатое детство, приучили его если не к прижимистости, то к запасливости точно. На даче у него стояла бочка, а то и две, заполненные бензином. Бензин был левый, купленный по дешевке у вороватых шоферюг. Запас, как известно…
Говорят, Жженов любил повторять одну восточную мудрость. Сам я этого никогда от него не слышал, но встречал в его записках. «Деньги потерял – ничего не потерял, здоровье потерял – кое-что потерял, веру потерял – все потерял»».
Вместе с этими людьми возвращалось иное представление о мире – то, что вычеркивалось, стиралось и, казалось, исчезло безвозвратно. Но оно возвращалось – в книжках, журнальных спорах, и в фотографиях. Как, например, в снимке Дмитрия Сергеевича Лихачева, сделанном тем же Львом Шерстенниковым накануне 85-летия академика. Ученый стоит на нем посреди кабинета… в тулупе.
«Уж не припомню, как попал мне на глаза маленький тулупчик, - рассказывает Шерстенников. - Дмитрий Сергеевич понял мой взгляд. «Этот тулуп мне жизнь спасал на Соловках… В рукава я просовывал ноги, а полами накрывался…» Соловецкая история Лихачева широко известна. Молодых ребят, студентов, создавших в шутку Космическую академию и братство Серафима Саровского – маленький кружок, обсуждавший «космические» проблемы науки, обвинили во всех тяжких грехах. А для осознания вины отправили на Соловки, в ставший знаменитый впоследствии СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения. Репрессии еще только начинали раскручиваться, не обрели свирепости поздних 30-х и 40-х годов. К заключенным изредка могли даже приезжать родственники. Вот во время одного из таких визитов и был привезен тулупчик.
За свою долгую жизнь Дмитрий Сергеевич успел сделать немало. Он изучал древнерусские летописи, выступал как популяризатор науки и публицист, боролся за охрану памятников, собирал и возвращал на родину русское наследие – рукописи, коллекции, увезенные в разные времена из России. Но – чего только в мире не бывает! – первой его опубликованной научной работой стала «Картежные игры уголовников». А появилась она в журнале «Соловецкие острова» в 1930 году».
Лев Шерстенников. Дмитрий Сергеевич Лихачёв. 1991 г.
Прошлое, которое многим еще недавно казалось ясным и прозрачным, потребовало размышлений, мучительного вглядывания в него, нового понимания.
Фотограф Александр Виханский вместе с режиссером Андреем Тарковским и оператором Вадимом Юсовым участвовал в подготовке к съемкам фильма «Андрей Рублев». «Я снимал первые фотопробы актёров и сопровождал группу во время выбора натуры в Вологодской области, - рассказывает Александр Виханский. - В середине октября 1964 наша группа возвращалась из Ферапонтово в Вологду. Темнело рано. Да ещё с самого утра висел густой осенний туман. Мосфильмовский автобус полз, переваливаясь на ухабах просёлочной дороги. Молчали. Неожиданный возглас Тарковского привлёк общее внимание. Навстречу автобусу, чуть в стороне от дороги, двигалось какое-то странное, разлапистое видение. Оно исчезло в тумане, и за окном снова поплыли редкие телеграфные столбы. Эта сельскохозяйственная машина (то ли веялка, то ли сеялка) в тумане и темноте казалась почти нереальной, каким-то существом из другого мира. «А может быть так и снимать?» - сказал Тарковский. – «Идёт Рублёв, а в тумане, намёком, проплывает такая вот штука. Ведь всё равно никто не поверит, что мы снимали во времена Рублёва. Фактически мы снимаем наше отношение к тому времени». В тот вечер обсуждение возникшей идеи продолжилось в гостинице...».
А.Виханский. Андрей Тарковский и Вадим Юсов на выборах натуры к фильму «Андрей Рублев». 1964 г.
Часть статьи Жанны Васильевой из книги "Иконы 1960-1980", напечатанный с разрешения автора и издателя.
Выставка:
Комментарии
Подписаться