Джеймс Хилл

Джеймс Хилл – английский фотограф, живет последние годы в Москве и много путешествует по России. В 2005 году ему дали приз World Press Photo за серию фотографий из Беслана. В этом году Хилл завершает проект, уже получивший признание в Америке, – в течение четырех лет он снимал портреты ветеранов Второй мировой в Парке Горького. Между презентацией нового альбома и открытием выставки в ММСИ на Тверском, 9, мы поговорили с Хиллом о его судьбе и о современной фотографии.

Итак, когда Вы начали снимать?

Поздно, первый аппарат у меня появился, когда мне был 21 год. Я вообще закончил Оксфорд, изучал историю. После университета у меня была возможность работать в банке, но я не хотел. Такого, чтобы быть фотографом – это судьба моя, я не чувствовал. Но оказалось, что это единственный способ, которым я могу что-то сказать.

Погодите, Ваше увлечение фотографией было связано с историческим образованием?

Скорее, нет. Просто Оксфорд – это очень странное место, действительно остров, после которого мне, например,  хотелось только путешествовать. Еще, наверное,  сыграло роль то, что я англичанин, но «иностранный» англичанин. Мой отец родился на Острове Тринидад в Карибском море и он наполовину португалец, моя мама из Южной Африки.

А Вы учились фотографии специально?

Да, я закончил London College of Printing и работал в нескольких газетах в Лондоне, но, честно сказать, тогда я был плохим фотографом. Мне повезло, что я поехал в Советский союз.

В каком году это произошло?

В 1991-ом. Тогда у меня был друг, который работал английским корреспондентом в Киеве. Знаете, когда начинаешь, надо работать в месте, где все дешево, и нет сильной конкуренции. Я тогда был единственным иностранным фотографом на Украине. И цены были потрясающие – например,  ездил на две недели снимать в Грузию, Абхазию и тратил только 250 долларов на авиабилеты, такси, проживание. Тогда возможность быть плохим фотографом была доступна, а теперь путешествовать стало намного дороже.

То есть ваш совет молодым фотографам?

Вообще во все времена, говорят, был один совет – не становиться фотографом, хотя все, конечно, зависит от вашего желания. А если серьезно, надо действительно найти место, где вам интересно и где не так дорого. В Швейцарии работать не стоит. Смотрите на Азию и на страны Востока. И, конечно, надо стараться все время работать на долгосрочный проект, выстраивать историю из ваших фотографий.

А как развивать свое видение?

Первое время, когда ты работаешь фотографом, идет просто борьба с аппаратом, технический фронт – сложный. Я довольно долго боролся именно с техникой. А чтобы найти свой голос, чтобы показывать через фотографию то, что вы видите – на это нужно время. У меня этот процесс еще идет.

Мне кажется, сейчас трудно с видением еще потому, что фотографии сегодня так доступны, они везде.

Да, это просто наводнение фотографий, и многие привыкли уже смотреть на изображения не самого высокого уровня. Но можно всегда пересмотреть альбом Картье-Брессона и настроиться.

Еще вопрос в связи с переходом на цифру – у Вас много времени уходит на отбор снимков?

Я плохой отборщик, потому что я помню  людей, которых снимал, и мое личное отношение к ним часто берет верх. И выборку фотографий Беслана делала редактор New York Times – она сделала лучше, чем я. Сейчас мы на самом деле больше работаем как редакторы – раньше я просто отправлял пленки через кого-то в Америку и вообще не видел, что там при проявке получилось. А теперь мы цифровые солдаты.

Давайте вернемся к вашей жизни – так Вы поехали в Россию отчасти потому, что здесь было дешево?

Нет, я очень хотел попасть в Россию. Но было сложно получить визу и я смог попасть вначале только на Украину. Но при первой возможности я переехал  и уже работал в России. Честно говоря, вначале я не был готов к приезду в Москву, потому что здесь было уже несколько иностранных корреспондентов, более опытных, а на Украине я был один. И мне нужно было мою маленькую империю создать там. Это было тоже очень интересно, тогда там шел спор вокруг Черноморского флота, и потом вообще – новая страна в Европе.

У вас сильный культурный шок был?

Конечно, я был испуган поначалу, мы все читали о Советском Союзе... Настоящего шока не было, все-таки это же Европа, но меня поразил менталитет людей, конечно. Вообще в Англии мы просто плаваем в русской литературе. Все читали Толстого, Достоевского, Гоголя, Чехова, и русская музыка нам известна. Физически это было новое ощущение здесь, но идея этой страны уже была достаточна сильна у меня, короче говоря, не белая доска.

А язык Вы начали изучать уже когда приехали?

Да, только в Киеве. У меня была бабушка, которая не хотела изучать язык, а хотела меня только кормить. Но я старался сам. И когда путешествуешь на Кавказ, конечно, нужно по- русски изъясняться. Как говорит Роберто Бениньи: «бегство – лучший подарок». Я не мог оплатить путешествующего со мной переводчика и ездил со словарями.

Где Вам бы еще хотелось побывать в России?

Есть еще несколько мест в Сибири, где я не был, в Якутию хотелось бы попасть. Мне больше всего сейчас интересен ваш север (я был на Чукотке, в Норильске, в Воркуте). Там люди живут на краю физических условий, как они могут пережить это - я не понимаю.

Кстати, Вы ведь были много раз в странах, в которых военные действия происходили на ваших глазах – Вы не скучаете по войне?

Знаете, люди меняются, и фотографы тоже. Раньше я был первым добровольцем-фотографом, готовым поехать в эти страны. Сейчас я не против идеи вернуться туда, но, как отец, как человек, у которого есть семья, я уже не езжу в Иран и Афганистан, потому что не могу брать такие риски. Потом, жизнь на краю возможностей происходит не только на войне, но во время стихийных бедствий. Да и то, что вы уже делали, бывает неинтересно делать снова и снова. Нужно идти дальше.

Война – сильная школа для журналиста?

Да, но кого-то она делает черствее. Кому-то все-таки не надо видеть войны.

А что вообще определяет фотографа: смелость или чувство красоты?

Было бы неинтересно, если бы определяло что-то одно, тогда и фотографии были бы у всех одинаковые. Даже военные фотографы снимают совершенно по-разному: например, есть, скажем, Паоло Пеллегрин, у которого более художественный взгляд на войну, и есть Джеймс Нахтвэй, он – холодный художник. Это реальность одна, а подход у каждого свой.

Вообще кто ваши любимые фотографы?

Из портретистов – Ирвин Пенн и Август Зандер, а из жанровых фотографов люблю Элиота Эрвитта, у него такой открытый подход и очень тёплые снимки.

А из русских современных кто-то нравится?

Больше всего – Мухин.

У Вас есть серия портретов наших знаменитых писателей и актеров – что сейчас Вам наиболее интересно в нашей культурной жизни?

В последнее время я, например, много хожу в Консерваторию. И в Музей современного искусства – договариваюсь о своей выставке. Вообще это очень много для меня значит, что у меня выставка моих фотографий в этой стране. Я был поражен, что русская культура так открыта к иностранцам – вот в Италии, где я жил 6 лет, как-то более провинциально воспринимают всё и делят на итальянское и неитальянское. Так что в России у меня много приятных открытий.

Беседовала Катя Кораблёва.