Космос как предчувствие: Пять альбомов, которые отправляли людей к звездам до 1961 года

Лейбл неизвестен, 1951

В начале пятидесятых вся Америка внимательно ловила любое слово, спетое Фрэнком Синатрой, во Франции начиналось неспешное восхождение Жоржа Брассенса к звездному статусу, а по британскому радио крутили меланхолично-вдумчивые баллады Веры Линн. Тем временем самая популярная арабская певица Ум Культум делала музыку, по сложности композиции и исполнения в миллионы раз превосходящую весь западный поп; музыку, услышав которую, житель англосаксонского мира наверняка бы подумал, что или у него сломался проигрыватель, или он сам сошел с ума и начал слышать потусторонние звуки. «Ya Zalemny» — это первая ее запись в эпоху полнометражных альбомов, запись сорокаминутного концерта. Оркестр из двадцати человек, следуя только ему понятной сложной внутренней логике, с разной скоростью повторяет один и тот же хитрый мотив, иногда срываясь на совершенно истеричные интерлюдии, сама певица своим патентованным грузным голосом то выдает убийственные низкие длинноты, то тоном имама причитает. Такой альбом могли бы записать какие-нибудь калифорнийские мусульмане, коллекционирующие редкие кассеты с гипнагоджик-попом и плотно сидящие на героине; только на их похороны, в отличие от похорон Ум Культум, никогда не пришло бы пять миллионов человек.

Folkways Records, 1959

Американский поэт-дадаист и романист Кеннет Пэтчен впервые связался с музыкой в 1942 году, а в пятидесятых записал несколько сольных пластинок. Звучат они примерно так: небольшой джазовый ансамбль играет неторопливый и весьма свободный бибоп, а сам Пэтчен загробным голосом читает поэзию собственного сочинения. Своеобразный шарм интеллектуальной придури этим записям придают два факта: во-первых, у Пэтчена, задумавшего читать бит-поэзию, начисто отсутствуют необходимые для этого дела слух и чувство ритма, а во-вторых, сами стихи Пэтчена похожи на отрывки сочинений человека, больного глубокой шизофренией. На первый взгляд в его текстах нет ни сути, ни формы, но многочисленные исследования поэзии Пэтчена доказывают, что это неправда. Тем не менее эффект от их первого прослушивания можно сравнить с посещением сеанса речевой терапии в районной психбольнице.

Atlantic, 1959

Этот альбом Коулмена хоть и не является первой фри-джазовой пластинкой в истории, но именно он образцово-показательно продемонстрировал, каким может быть джаз, свободный от любых условностей. В качестве мелодической опоры на «The Shape of Jazz to Come» служат короткие переливы духовых, все остальное — разнообразные соло. Сам Коулмен рассматривал фри-джаз как попытку придумать музыку, идеально выражающую настроение громкого, суетливого и постоянного меняющегося общества двадцатого века, и ни о каком космосе не думал. Но многие люди, вдохновленные опытами Коулмена, — от его собственного саксофониста Эрика Долфи до Джона Колтрейна, — впоследствии сделали множество пластинок о путешествиях в далекие галактики и о покорении звездных миров — значит, космос в этой музыке все-таки есть.

Wergo, 1960

Угрюмого немецкого отшельника Карлхайнца Штокхаузена ставили на обложку «Сержанта Пеппера» The Beatles и упоминал в своем романе «Выкрикивается лот 49» Томас Пинчон — а уж эти люди знали толк в музыке, которая способна вывести человека в космос. «Kontakte» — одна из самых сложных его ранних работ, целиком состоящая из электронных пульсаций, кликов и шумов, которые Штокхаузен собирал воедино целых два года. В «Kontakte» безусловно есть своя логика, темп и четко выстроенная композиция, однако тем, кто слушает ее, не зная или не понимая контекста, может показаться, что это просто бессмысленный набор звуков. Впрочем, даже при таком подходе музыка «Kontakte» пугает, ошеломляет и погружает в минутную депрессию до сих пор — а что она делала с людьми в 1960-м даже представить страшно.

Del-Fi, 1960

Американец Джордж Эберли в 1948-м написал песню «Nature Boy», ставшую хитом в исполнении Нэта Кинга Коула, а все пятидесятые ходил босиком по США, отрастил бороду до пояса и пропагандировал вегетарианство. Под конец десятилетия этот прото-хиппи устроился жить под буквой «L» на голливудском холме, сменил имя на эден ахбез (именно так, со строчных букв) и, добыв где-то денег, записал свою единственную сольную пластинку. В то время был популярен жанр экзотика — скучные белые люди записывали альбомы легкой гавайской музыки и песен а-ля тихуанская эстрада. Эден ахбез препарировал этот жанр фундаментально — экзотика тут лишь по сходным признакам: похожие инструменты, похожий подход, похожая атмосфера богатого отпуска на Гавайях. А по сути это самый натуральный психоделический поп, с характерными для жанра песнями о высших материях и с важным тоном декламируемой поэзией человека, перебравшего с чтением пособий по медитации. Статус пионера целой эпохи подтверждают дальнейшие знакомства ахбеза: Брайан Уилсон звал его работать над пластинкой «Smile», Доновану он заменял психоаналитика, а Грейс Слик из Jefferson Airplane называла его главным гуру Калифорнии. Боб Дилан же заметил, что лучше альбома, чем «Eden’s Island» для курения марихуаны не существует — а уж ему в этом вопросе можно доверять.