Перевод интервью из Sunday Times от 17 мая 2009 года. Автор Брайан Эпплярд.
Я спрашиваю Игги Попа, — хренотряса, самоистязателя, стейдж-дайвера, разрушителя машин, бывшего торчка и вора, прародителя панка и вокалиста Stooges, — почему Swiftcover, онлайновые продавцы автостраховок, захотели сделать его лицом своей новой рекламной компании в Великобритании.
Он кривляется и застенчиво скалит зубы. Румянец проступает на его медной, отмеченной свежим шрамом коже. «Я так странно себя чувствую из-за всего этого. Я боялся этого вопроса. Это так охренительно странно.»
Он бьёт рукой по столу и его вдруг разбирает высокочастотный хохот: «Они сказали, что хотят, чтобы в этой рекламе участвовал кто-то,... (длинная пауза) ...кого невозможно не любить!»
Мы пялимся друг на друга в тишине; брови подняты, челюсти отвисли.
«Ты хочешь сказать», — ошарашенный, недоверчиво спрашиваю я — «что почти 45 лет, отвратительного, оскорбительного и откровенно гадкого рок-н-ролла, постоянных дебошей и грехопадения — работа всей твоей жизни — ни к чему не привели? Люди не могут не любить тебя!"»
«Вот именно!»
«Тебе удалось это, Игги, ты облажался наоборот!»
Теперь мы оба хихикаем. «Это так волнующе», — задыхается он — «быть любимым!»
Итак вот он — на автобусах, на радио, на ТВ, продаёт автостраховку и чертовски всеми любим. А ведь всё могло быть совсем иначе..
Давным давно, в застёгнутом на все пуговицы молчаливом мире Америки середины 50-ых, Джеймс Ньюэлл Остерберг-старший вдруг резко выключил радио в своём трейлере в Мичигане. Он был недостаточно расторопен и в результате маленький Джеймс Ньюэлл Остерберг-младший услышал то, чего не должен был:
«You ain’t nuthin’ but a houn’ dawg…»
Это был Элвис или, по мнению Остерберга-старшего, мистер Большая Проблема. Он мечтал, что его сын станет кем-то уважаемым, ну а Элвис, тогда ещё дерзкий мальчишка, казался ему совершенно недостойным уважения. Большой Джим возлагал большие надежды на Маленького Джима и хотел, чтобы тот оставался правильным и не встал на путь порока. Он заставлял его делать армейскую стрижку в четверть дюйма каждые две недели и высмеивал его желание одевать в школу белые носки.
«Он говорил мне, что это претенциозно.» — рассказывает Игги/Маленький Джим — «Он всегда говорил: «Почему ты хочешь быть этим, если можешь быть тем?» Он хотел, чтобы я принадлежал высшему обществу, а не якшался с отребьем. Но он был демократом, так что никогда бы не высказал этого. К тому же принадлежность к классу в Америке говорит лишь о деньгах».
Но в то же время Большой Джим был достаточно умён — или, возможно, в свете последующих событий в жизни мальчика, достаточно глуп, — чтобы не навязывать сыну свою волю. Он критиковал всё, что тот делал, но не мешал ему. Много позже Маленький Джим принёс домой альбом Боба Дилана «The Times They Are A-Changin’».
«На обложке Дилан чрезвычайно неприятно усмехается, будто говорит: «Как же убога твоя страна, всё, что ты сделал, не стоит ничего». Отец был просто в бешенстве, но не отобрал пластинку.»
Затем, когда Маленький Джим заявил, что бросает колледж, чтобы стать рок-звездой, Большой Джим встал в дверях трейлера. Ему пришлось бы драться с отцом, чтобы выйти. «Этот парень мог надрать мне задницу с завязанными глазами. Черт побери! Он проверял моеня на смелость. Но я направился к двери, и он смягчился. Он дал мне уйти.»
Позже Большой Джим даже пришёл на концерт Stooges.
«Ты как неопытный питчер.» — сказал он Игги после шоу — «Большая скорость, но никакого контроля.»
На этом месте вы, возможно, подумали, что перед вами предказуемая история мятежной рок-звезды, отвернувшейся от своей буржуазной и узколобой семьи. Но это не так, всё намного сложнее и трогательней. Позвольте мне дать вам небольшую подсказку: расскажу, что первым делом попалось мне на глаза, когда я попал в дом Игги.
Его ассистент Спенсер забрал меня и моего фотографа из отеля в Майами Бич. Он полчаса вёз нас на север через душный, бедный Маленький Гаити к потрёпанному бунгало на берегу кофейной Литл Ривер, казавшейся в тот момент смертоносной. Металлические ставни на окнах начали ржаветь, а бегонии, пальмы и разные виды плюща будто пытаются поглотить дом и, кажется, им это удаётся. Спенс пытается быть внимательным и тут же убирает птичий помёт со ступенек у входной двери. Всё оставшееся время, пока мы там были, он лениво прибирался.
Первое, что мы увидели в крохотном холле, — это алтарь, мраморный столик с барочной позолотой. А на нём фото родителей Игги. Большой Джим в кожаном шлеме пилота — он служил в ВВС во время войны. Он скалится и выглядит в точности как Игги, но не таким истощённым. Луэлла, мать Игги, красива и весело улыбается. Тут же рядом маленькое распятие и накрытая шарфом коробка, в которой находится прах Луэллы и Джима.
«Я выбрал эти фото», — позже объяснил мне Игги — «потому что здесь они такие оптимистичные, такие молодые и полные надежд.»
Игги был единственным ребёнком.
Игги Поп — это рок-н-ролл. Больше, чем Кит Ричардс, больше, чем Лайам Галлахер, больше, чем Джон Леннон, больше, чем кто либо. Все эти парни были просто успешны — а это легко. Ну а Игги жил в кошмарном сне ровно столько же, сколько и в грёзах. Проблемы сами находили его. Дэвид Боуи как-то задумывал фильм, в котором персонажа Игги должны были звать Cat Astrophe. Ему редко бывало хорошо и часто — плохо. Он записывал пластинки, которые едва продавались, потому что опережали своё время на 15 лет. В погоне за тем, что он называет «идеализмом безумия», Игги использовал собственный разум и тело, чтобы довести каждое новое выступление до всё более опасного уровня. Наркотики сбили его, словно грузовик, превратив, в самой низжей точке, в бомжа, ночующего в парке. Но была и светлая сторона: он сделал пару важных фармакологических открытий.
Первое: выступать под ЛСД возможно, если ты принял его точно за 45 минут до того, как выйти на сцену. Тогда первой волны прихода хватает как раз на само выступление. «Но после», — говорит Игги — «Это просто ккрррпаууу!»
Второе: кокаин сжигает алкоголь. Направляясь в неправильную сторону по односторонней улице, основательно накачавшись текилой и нанюхавшись кокса, он не замечал полицейскую машину, гнавшую рядом с ним со сверкающими огнями и воющими сиренами. В конце концов он врезался в дорожный знак и разнёс машину, однако чудесным образом тест на алкоголь дал отрицательный результат.
«Кокаин попросту выжег из меня алкоголь. Юридически я не был пьян.»
Ещё одним большим открытием Игги стал стейдждайвинг, который был неотъемлимой частью репертуара рок-звезды, до тех пор, пока здоровье и страховые обязательства не дали о себе знать. На дворе стоял 1968. Он выступал в Детройте, и пара крупных девчонок встали прямо по центру сцены, чтобы попялиться на него. Он раскинул руки и просто упал на них. Девушки разбежались в стороны, ну а он выбил себе зубы.
«Это была первая попытка, и я подумал: «Хм, а в этом есть что-то.» Так что я стал заныривать в большие толпы, которые не могли этого избежать».
Его безумие стоило использовать во благо, ведь когда Игги хорош, — он чертовски хорош. Он написал и исполнил несколько великих песен — «The Passenger», знаменитую «China Girl», записанную Боуи, «Lust for Life», «Real Wild Child» и ещё по крайней мере несколько других. Вместе со Stooges он изобрёл панк-рок за 15 лет до того, как Ramones, Sex Pistols и Clash сделали из него целое движение. А теперь, в 62, он только что закончил по-странному мягкий и восхитительный осенний альбом, вдохновлённый «Возможностью острова», повестью французской звезды от литературы, Мишеля Уэльбека. Вот почему мы встречаемся сегодня в Майами.
Конечно же, когда мы приехали в бунгало, Игги там не оказалось. Он всё ещё в пути со своей резиденции на юге Майами, где живет со своей девушкой Ниной, с которой они недавно поженились. Это его третий брак. Первый продержался две недели. Ту девушку он привёз в Весёлый Дом, место в Мичигане, где обычно расслаблялись The Stooges, а она начала прибираться в его комнате и двигать мебель. Игги не мог выносить этого. Много позже целых десять лет у него была жена японка — «Мне казалось, что это чувствительные, уравновешенные люди» — но и эта любовь иссякла. Кроме того у Игги есть дом на Каймановых островах. Не сказать, что он богат «как рок-звезда», но он и не беден.
Пока на протяжение полутора часов Спенс притворяется, что занимается делом, мы с фотографом продираемся через пещерную мглу дома. Игги владеет этим местом около пяти лет. Оно напоминает ему о домах, где рок-группы когда-то отвисали в Мичигане. Мы будто бы внутри его головы. Тут его собственные картины, больше похожие на брызги краски, и другие, нарисованные гаитянскими художниками. Снаружи Спенс показывает нам огромную игуану на дереве по другую сторону реки и рассуждает о дикой природе — ламантинах и прочем. Время медленно течёт в духоте. В конце концов Игги приезжает на своем Maserati 2002 года. Он обожает машины, хотя у него они частенько загораются. У него был Roll Corniche 95 года, который сначала поглотило пламя, а затем распилили на части пожарные Майами Бич. Он продал Jeep Commander 65 года своему тур-менеджеру за 1 доллар. На боку машины было нарисовано пламя, и она вспыхнула во время первой же поездки этого тур-менеджера. Игги, разумеется, обнажён выше пояса — как и почти всегда. Его волосы имеют цвет платины или паутины, его лицо — довольно пожилое, глаза серо-голубые, а взгляд просверливает насквозь. Новый шрам над верхней губой появился в результате падения. Он встал с постели и забыл, в каком доме находится. «Крови было много» — будто оправдываясь объясняет он фотографу.
Его тело — странная комбинация гладкой, почти детской кожи и поджарой кожи подтянутого пожилого человека. Он следует китайской технике упражнений, известной как Кигонг, и она, похоже, работает. Тем не менее, он хромает, а на одной ноге у него протез. Как Игги объяснил позже, он появился после потери нескольких хрящей, произошедшей благодаря жизни в дороге и его собственной страсти к саморазрушению. Он показывает нам дом, время от времени впадая в рок-н-ролльную теологию.
«Суть моей теории в том, что Иисус Христос, скорее всего, был безумным королём вечеринок. Думаю, довольно много времени он проводил под кайфом, однако, благодаря бюрократии и разнице в переводах, его имя осталось незапятнанным. Он был из тех парней, что могли прийти в храм со словами: «В жопу это дерьмо!» Такой обдолбанный сердитый парень.»
Когда мы подходим к родительскому алтарю в холле, ирония сменяется пламенной речью о жизни в Мичигане, о Депрессии, которая сформировала жёсткий, решительный характер Большого Джима и Луэллы — «Я не помню и дня, когда бы она не работала, чего не скажешь о многих людях того времени.»
Отец Игги был учителем, а мать — секретарём. Годы спустя он обнаружил, что она скрывала вклады, которые он унаследовал после смерти отца: «Они немало стоили до недавнего обвала, но и сейчас это шестизначное число.» По его словам Большой Джим был «очень независимым человеком, куда более мужественным чем я сам. Он был настоящим американским мужчиной.»
Слово «американский» здесь несёт огромную смысловую нагрузку. На нём построено всё ироничное отношение Игги к себе и своей истории. 50-е были эпохой тревоги и сдержанности. Воспоминания о войне и Депрессии были ещё свежи, так что люди держались за то, что имели. Однако их дети чувствовали, что нужно двигаться дальше. Игги ясно видел трещину в натянутом идеализме поколения своих родителей.
«Глядя на эту страну видишь то ли театр, то ли поле битвы за европейскую идею Просвещения. Мысль о том, что ты свободный человек и имеешь права вдалбливается людям вроде меня на уроках гражданского и социального права. И то и другое далеко от правды, точнее это полная чушь. Единственный способ получить права, — это затолкать их кому-нибудь в глотку.»
— Значит ты сам вырвал свои права?
Его рука с глухим звуком опускается на стол.
«Да-да, я вырвал их! Я вырвал их! Может я и был малость грубоват при этом, но для меня это единственный способ быть Американцем!»
Триумфы и неудачи в равной мере исказили черты его лица. Чувствуется, что Маленький Джим был одиноким мальчиком. Выйдя в дверь трейлера мимо Большого Джима, Игги отправился по дороге рок-н-ролла. У него было своё собственное лето любви, за которое он разбил две машины и попал в тюрьму. Оттуда он вышел с «безудержной страстью к свободе» и платиновыми волосами.
В школе он был в группе The Iguanas, — отсюда и появился «Игги» — но его истинным орудием, группой, которая дала ему возможность быть Американцем, стали The Stooges. Обычно группа состояла из самого Игги, двух братьев — Рона и Скотта Эштонов — и Дэйва Александера. В своей первой фазе они просуществовали с 1967 до '74. После выпуска двух альбомов наркотики и коммерческий провал практически довели их до развала в 1971, когда лейбл отказался от них. Но, усыновлённые Боуи, в 1973 они записали третий альбом Raw Power, прежде чем развалиться и, казалось, окончательно сгореть в 1974.
Однажды они играли в Дирборне, штат Мичиган, где работал Большой Джим. Незадолго до этого Игги встретил Нико, певицу, которая когда-то возглавляла The Velvet Underground, и она отучила его от пива, взамен пристрастив к красному вину, так что на сцену он вышел с парой бутылок.
«Какая-то девушка из первого ряда звала меня: «Игги, Игги, Игги!» Я почувствовал, что шоу нехватает пафосного жеста — музыка сделала недостаточно. Тогда я просто разбил бутылку о микрофон. Осколки стекла засверкали на свету — мне это показалось прекрасным. Но они порезали руки той девушки, и теперь я увидел перед собой окровавленный кулак. Этот случай попал во всю детройтскую прессу — «Довольно бутылок, верните нам шоу!»»
— Ты сделал это, — спрашиваю я, окончательно превращаясь в психотерапевта, — потому что это был город твоего отца?
«Не осознанно»
Существует бессчётное количество таких историй, когда происходящее на сцене доходило до крайности. Однажды как всегда обнажённый по пояс Игги катался по битому стеклу. Истекая кровью, он поднялся и тут обнаружил, что, вывернув руки назад, может довольно долго испускать струю крови. Затем были оголения, потрясание членом и Бог знает что ещё. Зачем были нужны все эти вещи? На этот вопрос есть короткий ответ: он хотел чувствовать.
«Мне казалось, что я лишён эмоций. Америка была для меня военным лагерем. В 50-ых всё было таким, типа «Да кто ты такой, парень? Мой член больше твоего». Все были крайне нетерпимы. Я не чувствовал себя расслабленно и просто взрывался изнутри».
В 1967 он увидел The Doors и, наблюдая за тем, как Джим Моррисон театрально извивается на сцене, думал: «Я делал это». Он слышал, как поют Боб Дилан и Мик Джаггер и думал: «Я могу петь так». Но кроме того он ещё и думал: «Что ещё я могу сделать?» Этим «ещё» оказалось его собственное тело, его собственные чувства. «Если я мог заставить себя почувствовать что-нибудь, то всегда знал, что могу заставить публику почувствовать то же».
Но наркотики, сначала лёгкие, а затем тяжёлые разрывали его на части. Игги помнит, как именно перешёл на говно потяжелее. Он получил кокаин от одного публициста, а пару дней спустя забрался в его номер в мотеле и похитил всё, что у того оставалось. Так начался затяжной марафон. В 1971 он вернулся в Мичиган, где один фармацевт подгонял ему метадон, чтобы помочь сняться с героина. Это не помогло. Затем, неважно какой дорогой, он попал в Нью-Йорк и встретил Боуи. Теперь каждый имел свои планы на Игги, даже его рекорд-лейбл. «Никому не был нужен ни я, ни моя музыка, но люди считали меня милым. Рекорд-лейбл хотел свести меня с продюсером Дэвида Кэссиди! Но навряд ли бы я справился — я не настолько хорошо выгляжу. Да и ко мне никогда не относились как к смазливому куску мяса.»
Тем временем Боуи подталкивал его к глэм-року, а Лу Рид предлагал некоторые песни из своего списка Б: «Они лучше, чем твои песни, Игги.»«Нет ничего ужаснее, чем песни из списка Б Лу Рида» — объясняет Поп.
Несмотря на то, с каким напором его пытались сделать кем-то другим, сам Игги хотел лишь найти способ вновь собрать The Stooges. «У меня был план. Я хотел снова собрать хреновых Stooges, причём сделать их ещё более агрессивными, быстрыми, ещё более жесткими и ещё более отвратительными. Таков был мой план.»
В конце концов Боуи сдался и выпустил третий альбом Stooges, «Raw Power». Он выстрелил, но, определённо не стал тем, чего хотел новый английский менеджмент Игги, MainMan. Его страсть к героину им тоже не нравилась, так что они окончательно заморозили контракт с ним по моральным причинам. Игги и я едва ли не катаемся по полу со смеху: наказать его по моральным причинам — всё равно что наказать армию за излишнюю жестокость.
Затем всё снова пошло под откос. Он жил на подземной стоянке вместе с мужчиной-проституткой. Он украл подушку у бомжа в парке, чтобы спать на бетоне было не так жёстко, и воровал еду, чтобы остаться в живых. Однажды на бульваре Сансет перед ним остановился лимузин; окно опустилось и Боуи сказал: «Привет, Игги.» Дэвид снова спас его, сделал частью своей свиты и, наконец, выпустил его сольный альбом «The Idiot».
Примерно тогда же Игги воспользовался страховой картой, которую дала ему мать, чтобы провериться в психушке. Там некий доктор Мюррэй Цукер начал приводить бардак в голове Игги в порядок. К тому же в начале 1980-ых его финансовое состояние улучшилось. Боуи записал «China Girl», которая принесла авторские отчисления, а из фирмы, которая вела дела Игги, сообщили, что ему полагаются большие суммы денег за публикацию самых известных песен.
Кроме того он стабильно выпускал альбомы и записывал музыку к фильмам. Но он всё равно чувствовал себя, как он говорит, «не очень». Как и всегда он тосковал по The Stooges. Игги предложил своему лейблу безумную схему — альбом дуэтов с Бритни Спирз, Пи Дидди, Джастином Тимберлейком, Кристиной Агилерой, Green Day и... The Stooges. Странно, но для альбома «Skull Ring» он получил Green Day, Peaches и... the Stooges. Он получил ещё и контракт на выпуск нового альбома The Stooges, и так в 2007 появился «The Weirdness». Это был личный триумф Игги. «Грув был хорош. Я чувствовал себя отомщённым, и это было по-настоящему здорово.»
Они провели пять счастливых лет в турах, но в январе этого года бассист и гитарист группы Рон Эштон умер от сердечного приступа. The Stooges снова развалились. Но на этот раз Игги был в лучшей форме и смог вынести удар. Я спрашиваю, как ему удалось слезть с наркотиков, и он отвечает мне с неожиданной прямотой.
«Последний раз, когда я принимал героин, я нюхал его в Ист Вилладж в '81-ом. Я пытался добыть немного опиума в мексиканском баре в окрестностях Палм Спрингс в '83-ем. В начале 1980-ых я курил много дури, а каждые пару недель уходил в запой. В конце концов к '85-'86 я уже окончательно слез. Я мог скурить пол-косячка и раз в месяц снюхать немного кокса, но не получал от этого удовольствия. К середине 90-ых в моей жизни уже не было ни курева, ни кокоса, а сам я стал сильнее, благодаря этим китайским упражнениям. Так продолжалось до '99, когда у меня появилась колумбийская девушка, а они любят развлекаться. Но к началу века я снова бросил. Прошло уже девять лет. Я всё ещё пью красное вино, но только хорошее — бароло, бордо, — и только за ужином. Или я выпивал бокал после концерта Stooges и довольно сильно напивался с него. Но я уже никогда просто так не сижу и пью.»
Новый альбом появился по случайному стечению обстоятельств. Игги прочёл роман Уэлльбека «Возможность острова» и тот понравился ему, а годом позже какие-то французские документалисты попросили его написать музыку к фильму об авторе. Оказалось, что Уэльбэку нравится музыка Игги. Связь очевидна — оба они маргинальные мужчины, которые дерзко заявляют о своей маргинальности, которые выставляют за добродетель свою несовместимость с миром. Они встретились в Париже, тусовались, снимались вместе на ТВ, давали интервью в прессе и вот Игги выпускает альбом «Préliminaires». Купите его. Он звучит как альбом, которые записал бы сам Уэлльбэк.
Теперь Игги считает, что сможет снова собрать The Stooges. Это поразительно, ведь с самого начала The Stooges были скорее группой про скорость, нежели про долгожительство. Но, почему-то, как и Игги они выжили.
Кажется, ему необходимо, чтобы это произошло. Он согласен, что не справляется с домашним хозяйством: «Я не могу договориться с чистильщиком бассейнов.» У него, зловеще замечает он, бывают дни когда ему нужно «выпустить Игги». Группа — это любовь всей его жизни, его спасение от повседневных тягот. Хотя нет, это не совсем так.
Когда Большой Джим узнал, что ему осталось недолго, он открылся Игги со словами: «Я люблю тебя, Джим. Хотя я никогда не говорил тебе этого, теперь я должен. Я никогда не обнимал тебя.» После смерти отца Игги обнаружил кое-какие воспоминания о своём детстве, Мичигане и своих родителях. Он обнаружил, что ему чего-то нехватает.
В начале нашей встречи, стоя перед алтарём в прихожей, Игги сказал мне, что когда был маленьким, доставал родителей просьбами о брате. Он обзывал их трусами, но это ни к чему не приводило.
Несколько часов спустя я задал свой последний вопрос — «О чём ты сожалеешь?» — и тут фантомный брат вернулся. «Эх», — вздыхает Игги, задумчиво запрокинув голову. Нависает длинная пауза. Кажется, он не хочет отвечать на этот вопрос. Но, наконец, он говорит: «Вещей, о которых я бы сожалел в профессиональном плане немного. Благодаря своему таланту, мне кажется, я вполне справился с работой и теперь могу попробовать что-то новое. Но личное — вот где я действительно уязвим. Когда я был моложе, то никогда не завязывал дружбы, ни одни мои отношения не закончились хорошо.
Я бы хотел, чтобы мои родители были достаточно состоятельны, чтобы завести другого сына, который стал бы потом фермером и жил рядом с ними, а они могли жить у него, когда бы состарились, а у него была бы жена, которая заботилась бы о них. Что-то в этом роде. Я всё тот же кусок дерьма, хотя к тем, кого встретил за последние 20, 10, пять лет, я относился куда мягче и старался давать что-то взамен наших отношений. Я много думаю о таких вещах. Возможно, когда начинаешь делать что-то для других, никогда не удаётся достаточно. Но в личной жизни я отталкиваю людей и не так уж сильно сожалею об этом.
Когда Большой Джим преградил Маленькому Джиму дверь трейлера, чтобы не дать тому сбежать с группой, его жизнь могла пойти по любому пути. Он мог остаться и вырасти надёжным, сильным, но узколобым фермером, который никогда не одевает белые носки и ухаживает за своими пожилыми родителями. Он мог бы стать тем братом, которого никогда не имел, но всегда хотел. Но он не стал. Он прошёл мимо Большого Джима и превратился в вызывающе маргинального Игги Попа. Как он говорит для него это был единственный способ быть Американцем.
Возможно тогда всё было именно так. Но теперь, когда я гляжу на него, на его удивительно мрачное, покрытое шрамами лицо медного цвета, на его полную воспоминаний, сожалений и Мичигана голову, я не могу избавиться от ощущения, что ему стоило бы найти способ получше.
Комментарии
Подписаться