Йорг Кох, главный редактор 032c и Interview
«Сейчас внутри меня — ощущение "вот-вот". Что-то должно появиться»
Look At Me отправился в редакцию немецкого издания Interview, чтобы встретиться там с главным редактором Йоргом Кохом, который уже двенадцать лет издает и придумывает один из главных трендсеттерских европейских журналов — 032c. Йорг рассказал Look At Me, как свобода выбора превращается в консюмеризм, почему художник не должен заниматься политикой и как знаменитости превращаются в главных и единственных героев нашего времени.
Каково это — делать два разных журнала одновременно? У вас нет раздвоения личности? Ведь у Interview и 032с очень разный посыл.
Для меня это один и тот же поток, который не прекращается: часто я даже работаю с одними и теми же людьми, просто для одного журнала они придумывают одни трюки, а для другого — часто противоположные. Все медиа работают по принципу claw approach — цепляются за возникающие темы и пытаются привязать к ним героев и авторов. Interview — это очень доступный, яркий журнал о поп-культуре. Мы в Interview любим разные контрасты, но не такие, как в 032c, где они очень жесткие. Чувство юмора тоже есть в обоих журналах, но совершенно разное. Interview — это прямолинейная ирония, а 032с — такая хитрая ухмылка.
Interview — это прямолинейная ирония, а 032с — такая хитрая ухмылка
Может быть, это не очень бросается в глаза в печатной версии 032c, но, когда мы его делаем, нам очень весело. И само собой, журналы общаются с разной аудиторией. Interview на немецком, и он сильно завязан на интересах немецких читателей и местной сцены. Мы в этом — как рыба в воде, поэтому журнал легче редактировать. 032с — не продолжает никакую традицию, а создает свою. Его читают по всему миру, и когда мы его придумываем, то пытаемся представить, что мы можем дать Америке, Москве, Парижу и Азии — чтобы всех удивить. И сколько бы сейчас ни говорили о глобальной эстетике, 032с несет в себе берлинский дух. Такое не могло бы существовать в другом месте и в другое время.
Как получилось, что вы стали работать в Interview? Вам захотелось окунуться в поп-культуру или это просто стечение обстоятельств?
С Interview все получилось спонтанно и стремительно. Я никогда не думал становиться редактором еще какого-то журнала. Знаете, есть те, кто запускает собственный независимый проект, чтобы потом все бросить и по первому зову идти в цех Conde Nast: я не из таких людей. Меня позвал издатель, у нас оставалось пять недель для того, чтобы довести редакционные материалы и издать их в новой эстетике. Я просто взял с собой половину команды из 032c, думать особенно долго времени не было, и мы моментально включились в работу. У Interview есть характерное название, которое определяет то, как надо писать, и то, чего ждут читатели, — так что работать в этих рамках было проще, особенно с людьми, которых я уже очень давно знаю.
Возвращаясь к разговору о берлинском духе. Что дает вам Берлин лично и как редактору журнала? Как медиа вообще взаимодействует с городом?
Берлин — это не просто город, а огромное пространство идей, которое очень сильно влияет на всех, кто в него включается. И, конечно же, на меня. Влияет не буквально, а через идеи и людей. Я никогда не забуду ощущение того, что город делают люди: в середине 1990-х почти все бары, магазины и интересные ивенты придумывались комьюнити без всякой поддержки — DIY в чистом виде. Мы открывали тематические бары, кинотеатры на крышах и клубы в подвалах и никогда не ждали, что кто-то пригласит нас чем-то заняться. Возможность прийти без приглашения и все сделать самим на собственные деньги — это то, на чем Берлин построили в итоге. И 032с был одной из сотен небольших инициатив, которые со временем стали чем-то большим. Продолжать, когда ты уже добился успеха, начинать заново — если не получилось: Берлин давал нам на это свободу и не отбирал возможности. Идеи не имеют никакого значения до тех пор, пока ты не воплощаешь их в жизнь.
Идеи не имеют никакого значения до тех пор, пока ты не воплощаешь их в жизнь
Мне с моим прошлым панка и стрейт-эйджера было очень просто действовать и брать все на себя, но то, что город был банкротом, а еда и кров не стоили практически ничего, все легко относились к площадям, цифрам и банковским счетам. Мы могли быть никем и вести вполне достойную жизнь. В воздухе витало ощущение перерождения. Со временем оказалось, что архитектура, которой застраивают город, — скучная и предсказуемая, но тогда возможности мерещились нам за каждым углом. Сейчас, после всех перемен, которые тут были сделаны, Берлин для нас — очень комфортное место, где можно издавать журнал: со своей структурой и сценой. Костяк сложился, и вряд ли что-то его кардинально изменит. Наша ядерная энергия спрятана глубоко внутри и топит собой все здание.
Чтобы делать моду правильно, надо было тратить уйму денег, и мы решили делать ее дешево и неправильно
Отдавать городу что-то взамен — тоже крайне важно. У нас есть воркшоп 032c в самом сердце Митте, где мы проводим вечеринки, ивенты, выставки и мастер-классы, на которых нет списков приглашенных или охранников: прийти может любой. Каждый раз — это какие-то новые лица для меня: это и энергия, и новые связи, и повод просто встретиться.
Первые четыре обложки Interview, cделанные Йоргом Кохом
Что изменилось за те двенадцать лет с 2000 года? Что стало с движущей идеей 032c за это время?
Главные интересы моей собственной юности — я очень любил музыку и театр, гораздо больше, чем моду. Когда так много людей интересуются модой — это очень новое веяние. Когда мы начинали в 2000-м, расцвело поколение модных дизайнеров — Рафа Симонса, например, который не был дизайнером в привычном смысле этого слова — он обращался к искусству, промдизайну и музыке, и это был совершенно новый синтез. В первых номерах 032с было очень много лукавства, трикстерства. До шестого выпуска мы и близко не подходили к моде: у нас был редактор моды, но не было ни модных съемок, ни каких-то тематических материалов. Чтобы делать моду правильно, надо было тратить уйму денег, и мы решили делать ее дешево и неправильно. Если сравнивать нас с журналом Fantastic Man c его суперточным и тщательным отношением к моде и стилю, мы занимается модой совершенно другого рода. Мода в нашем журнале всегда очень андрогинна и близка к миру фантазии — она не повседневна. Ты открываешь Fantastic Man и видишь ювелирную точность, единый стиль, который транслируется через все в этом журнале — от шрифтов и нумерации страниц до ракурсов в портретах. У нас задача, чтобы ты был насторожен, когда приоткрываешь журнал, — неожиданности наша профессия.
У вас много подражателей. Я знаю минимум несколько примеров, когда один номер растащили на цитаты.
Я тоже это замечаю, но меня это не удивляет и не злит. Если ты делаешь какой-то проект, ты в любом случае хочешь быть самым лучшим, влиятельным, иначе для меня как для ленивого человека нет никакой причины начинать. Если ты влиятельный, тебя копируют, так размножаются твои идеи — в итоге все от этого в выигрыше. И чтобы не быть ожидаемыми, каждый раз мы постоянно делаем редизайн.
Типа, наконец все выглядит отлично, значит, настало время все полностью поменять.
Да, именно — это modus operandi 032с — то, как мы работаем. Говорят, что люди не любят перемен, но все хорошие и живые вещи постоянно должны меняться. Мы радикально меняли дизайн три раза, и каждый раз это делало журнал только сильнее. Журналу уже двенадцать лет, а мне кажется, что ему всего четыре. Первые номера — без съемок и фотоисторий — были толщиной сорок страниц и издавались как газета, а сейчас это тяжелый журнал в красной лаковой обложке. Внутри встречаются вещи полярные, шокирующие, и если люди прилагают усилия, чтобы найти и купить журнал, они должны получать что-то особенное взамен. Ты ощущаешь невероятную энергию, когда к тебе в офис приезжает молодой человек из России и покупает двадцать номеров, чтобы привезти их в Москву. Я в его возрасте делал то же самое. Если то, что ты делаешь, ищут, предпринимают для этого какое-то усилие — ты на правильном пути. Я помню, как приехал в Москву и у кого-то в квартире друзей увидел номер одного нашего журнала: на нем не было обложки, почти все страницы были помяты — он прошел через сотни рук в нескольких домах. И любой такой журнал — с вырванными страницами, шрифтами, которые кто-то копирует, — просто набор инструментов, чтобы придумать свое.
Что изменилось в Берлине и в вас за то время, как вы делаете журнал? Мы недавно говорили с моими друзьями о том, что в 1980-е или 1990-е все очень старались отличаться. Сейчас же нет ничего ужасного в том, чтобы быть как все, острые края закруглились, а люди стали осторожнее в оценках. Вы чувствуете что-то похожее?
То, что 1980-е и 1990-е — это была феерия и радикализм во всем, сложно отрицать. Но я каждый раз боюсь анализировать прошлое, потому что мне начинает казаться, что я столетний пессимист. Во всем мире синхронизировался стиль — благодаря ли стрит-блогам или вопреки им: есть детали, но есть и очень заметное общее направление. Во всем остальном — общаться с людьми стало куда проще.
Ты ощущаешь невероятную энергию, когда к тебе в офис приезжает молодой человек из России и покупает двадцать номеров, чтобы привезти их в Москву
Я начал интересоваться модой не через какие-то марки, а через их значения. Было важно, какие шнурки ты носишь в своих мартинсах: они говорили о том, панк ты или националист. Левые носили красные, правые — белые. Ты мог просканировать человека и по внешнему виду понять, что он любит, какие у него взгляды. Люди ходили как билборды чьих-то идей. Сейчас это вообще не чувствуется, нужно довольно долгое время провести с человеком, чтобы понять, какой он. А цифровой век в музыке и книгах совершенно уменьшил их значение. Не могу себе представить, чтобы я в пятнадцать лет мог послушать вначале песню Velvet Underground, а потом Леди Гагу. Теперь в этом нет никакого противоречия: в дизайне, моде и архитектуре вещи на один день соседствуют с вечными авторитетами. Появилось некоторое безразличие ко всему, особенно к стейтментам. Поэтому очень важно, чтобы были медиафильтры, которые постоянно гнут свою линию, работают с живыми идеями и делятся тем, во что верят в сексе, политике, технологии, — сила, у которой есть направление.
Как это — слишком много журналов или музыки?
Что касается фильтров — сейчас это очень сложно. Фильтрами должны быть живые люди, они должны научиться пропускать из себя весь белый шум и находить в нем важное — то, чего предыдущим направлениям не надо было делать. Эта всеядность, о которой вы говорили, — открытость или просто конформизм?
Для меня это знак того, что люди открыты к эстетически совершенно разным мирам. Меня скорее пугает, когда люди боятся выходить за рамки своих симпатий и отвергают непривычное. Да, сейчас это выглядит как вирусная культура, но со временем, я очень надеюсь, станет чем-то другим. Да, кому-то нужен дайджест, но жаловаться на то, что всего слишком много, было бы странно: культуры много не бывает. Как это — слишком много журналов или музыки? Выбор — это же то, чего всем всегда так хочется и без чего все скучают. Почему мы любим большие города — Москву, Берлин или Нью-Йорк? У тебя есть возможность выбрать сценарий. Мы очень редко действительно пользуемся выбором, но когда у нас его нет, мы начинаем сходить с ума. У каждого есть любимый журнал, клуб или кафе, но если убрать все остальные и оставить только эти, человек будет в отчаянии. В Берлине я хожу только в несколько мест, но если сейчас поставить Берлинскую стену и запретить мне ходить за нее, я буду в отчаянии. Важно делать то, во что ты сам веришь, потому что люди отлично все понимают, легко распознают фальшь и видят, когда ты просто хочешь заработать денег.
Превращение людей в модные бренды — это то, от чего никуда не деться
Какие у тебя ощущения от бунтарской Берлинской биеннале в этом году?
Мне кажется, это провал. Этот эксперимент четко показал, что искусство должно быть антисоциальным. Этот разбитый в здании экспериментальный лагерь — замещение реальной политической работы, что совершенно бессмысленно. Если хотеть изменить мир, надо его менять, и у художников для этого есть свои методы. Мне кажется, что люди чувствуют себя довольно потерянными из-за всех этих голосов повсюду: Биеннале тому подтверждение.
В 1990-е музыка была больше, чем музыка, а в нулевые — мода больше, чем мода. Что сейчас становится ужасно важным?
Меня больше удивляет, что какая бы эпоха ни наступает, брендирование людей, и знаменитости никогда не теряют своего значения. Да, они немного видоизменяются под стать эпохе, но превращение людей в модные бренды — это то, от чего никуда не деться. Всем нужны герои. Для меня начало работы в Interview было как темный лес: я никогда не интересовался звездами и вообще едва узнаю всех этих американцев. Первое, что я сделало, став главным редактором Interview: подписался на Hello! и Grazia, чтобы как-то познакомиться с этим миром. Хотим мы этого или нет, но мы воспринимаем знаменитостей как творцов, даже если их делают продюсеры, редакторы или стилисты. Образы передают идею лучше, чем слова. Нам легче видеть какое-то явление, если оно персонализировано. Если ты хочешь написать о чем-то, то надо искать героев, которые наполнят посыл каким-то смыслом.
Мы очень редко действительно пользуемся выбором, но, когда у нас его нет, мы начинаем сходить с ума
Кстати, а откуда вообще вы взяли это название журнала — 032с?
Это код нашего фирменного красного, который мы придумали — красный это и сильный политический цвет, и цвет протеста. Он отражает и какие-то тенденции в отчаянном немецком дизайне, и культурные референсы. Плюс для нас важная была точность в цвете, и если бы мы хотели напечатать журнал в России, достаточно было сказать универсальный код — 032с, — и журнал был бы красным ровно в той степени, что мы задумали. Мы сделали первый номер как фэнзин, чтобы с помощью него сделать промо для нашего сайта. Мы купили печатный станок и сделали тираж в пять тысяч экземпляров на газетной бумаге примерно за две тысячи евро. Нажимаешь кнопку в типографии, и через тридцать секунд там уже пять тысяч газет вместо одной. В этот момент я и оказался в печатном бизнесе. Конечно же, в первые годы у нас не было никаких надежд и никакой зарплаты, но мы вдохновенно посвящали этому все наше свободное время.
Самая большая роскошь современного человека — его время. И, кажется, в Берлине с ним вообще нет проблем.
Да, потому что здесь все недорого и тебе не особенно много надо для человеческого комфорта. И потом — Берлин громадный. Надоело или подорожало — всегда можно найти дешевле, хоть, возможно, и немного дальше. До тех пор пока в городе есть дешевые площади, он будет развиваться в расслабленном ключе.
А художники будут продолжать приезжать сюда со всего мира.
Да, конечно. Берлин — фантастическое место для того, чтобы развиваться как художник. Здесь можно дешево снять студию и здесь очень много разных людей, которые любят спорить и общаться. В Нью-Йорке тебе всегда скажут: «О, ты великолепен!» — больше из них ничего не выжмешь. Здесь тебя открыто покритикуют и объяснят с аргументами слабые и сильные стороны твоей работы. Это будет настоящая критика, а не голые слова, люди чаще вторгаются в чужую безопасную зону. Конечно, каждый сам выбирает, на какую сторону ему становиться — на сторону тех, кто создает, или тех, кто делает заявления. Но в Берлине есть и проблема — слишком лояльная среда, и в этом, в частности, проблема Берлинской биеннале. Художники с политическими заявлениями, которые работают в безопасной среде, ничем не рискуют. Анархическая работа или работа, посвященная защите прав геев, сделанная в России, стоит большего: там люди рискуют собственной головой. Здесь они работают в резервации, в городе с сильным арт-бизнесом, и эти лозунги выглядят пустыми, искусственными.
Последние несколько лет люди одержимы тем, чтобы сохранять, а не менять
Какое сейчас настроение преобладает в городе, по вашим ощущениям?
Для меня сейчас очень интересно, как такой яркий город, как Берлин — международный символ свободы, — находится на грани экономического коллапса и очень упрямо не хочет принимать какие-то перемены. Последние несколько лет люди одержимы тем, чтобы сохранять, а не менять. Очень важная тема для обсуждения — это джентрификация, постоянный рост цен на жилье и бесконечные перемещения людей по городу в поиске недорогих квартир. Население города постоянно растет: люди со всего мира приезжают сюда и не хотят уезжать. Местные устают от туристов, хотя туризм — единственный способ для Берлина заработать какие-то деньги. А параллельно возникает важный вопрос о том, как жить в одном городе всем вместе, без ксенофобии и национализма. В Берлине есть какой-то цивилизованный способ обсуждать эти проблемы — возможно, из-за нашего прошлого: во многих странах и правительство, и этнические комьюнити нарочно докручивают конфликт до предела. Да, есть тенденция обращаться к неграмотным, чтобы вызвать максимально резкую реакцию и работать с этой силой в своих целях. Мы же стараемся обсуждать все предельно сдержанно, потому что политика — это не шутки, это хорошо понимают в Берлине.
Какие они — ваши читатели? Как вы их видите?
Не хочу ворчать, как старик, — мне всего тридцать семь, но мне кажется, люди не совсем осознают тех фантастических возможностей, которые у нас есть сейчас. Любая информация в открытом доступе, все инструменты в руках, часто даже бесплатные, новые технологии. Вместо того чтобы лениво лежать дома и тыкать в фейсбук, как в телевизор, можно вставать и идти делать что-то новое. Это то, что замечают и говорят все люди, которые выросли и помнят железные почтовые ящики вместе электронных. Любимую музыку нельзя было послушать вообще нигде: на всю компанию у нас было четыре кассеты, которые мы засматривали до дыр. Нужно было лезть из штанов вон, чтобы найти какую-то информацию. Сейчас проблема не в количестве информации, а в упорстве, храбрости и стержне. Выбор — это благо, когда есть упорство и умение искать, а если нет — это консюмеризм.
Теперь ты — творческий, если можешь выбрать красивые кроссовки?
В мире в последние пятнадцать лет действительно исчез глобальный нарратив. Вся моя семья или твоя семья независимо от их желания была вписана в мировую историю: сейчас ничего этого нет. Вспомнить хотя бы Холодную войну, жертвой которой стал Берлин: мир расколот надвое, капиталисты, антикапиталисты. Эта часть жизни просто исчезла с повестки дня. Теперь ты — творческий, если можешь выбрать красивые кроссовки? Правда? Это удручающая концепция. В истории с симпатичными людьми с Occupy Wall Street нет никакого нарратива: чего они хотят добиться, какой глобальный сценарий они готовят, что исповедуют? Но сейчас внутри меня ощущение «вот-вот». Я вижу, как поумнели люди и как улучшилась жизнь вокруг. И что-то должно появиться. Вот-вот.
Фотографии — Мирьям Зиферт
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Комментарии
Подписаться