Йенс Лекман: «У меня в номере живут привидения»

В начале сентября у Йенса Лекмана вышел третий студийный альбом I Know What Love Isn't. Спецкор Look At Me в Швеции Алина Хлебникова встретилась с Лекманом перед его туром.

Встреча назначена на полдень в жутковатом отеле на Остермальм. Йенса Лекмана все нет. Прошу девушку на ресепшене позвонить ему. Девушка набирает номер. «Йенс, тут Алина из Look At Me. Она пришла на интервью. Алло, это Йенс? Лекман? Да, она говорит, ей назначено». Кладет трубку. «Кажется, он удивлен, но пообещал спуститься через несколько минут». Сажусь на диван в каком-то странном подобии лобби и жду. Мимо проходит женщина с огромным далматинцем. Из-за ее спины появляется Йенс — вид у него действительно удивленный. Объясняю ему ситуацию, говорю, что его пресс-атташе Элин все подтвердила. Йенс говорит, что в первый раз об этом слышит, что он только проснулся и голоден, после чего предлагает вместе позавтракать. Выходим из отеля на сильнейший ветер. Разговор заводится сам по себе.

Фото: Алина Хлебникова

Мне кажется, у меня в номере живут привидения. Я не мог заснуть, потому что моя кровать тряслась, и мне пришлось встать и поставить музыку, чтобы как-то отвлечься и попробовать поспать.

И какой же музыкой ты отгоняешь призраков?

 Диско.

 А ты не думал, не знаю, поменять номер?

А мне не хочется. Я говорил со своей басисткой, и у меня тоже были какие-то проблемы со странными шумами и всем таким. Но, по-моему, в каждой комнате должен быть призрак. Мой вот качал кровать, а все остальное оставалось неподвижным. Я посмотрел на стакан воды на тумбочке — не трясся.

 Ну раз ты так спокойно к этому относишься, расскажешь про свой тур по Швеции?

Когда играешь концерт в родном городе, складывается такое ощущение, что люди тебя оценивают, мол: «Ну что, ты думаешь, что чего-то добился? Думаешь, что ты такой особенный? А я тебе скажу, ты всего лишь один из нас». И это сложное чувство. Но на самом деле выступление в Гётеборге на настоящий момент было, пожалуй, одним из лучших. Все были так счастливы.

В прошлом году на концерте в Стокгольме ты сыграл песню, которую специально перевел на шведский.

 Да, точно!

Ты чувствуешь необходимость делать что-то специальное для шведской публики?

Прежде всего мне просто нравится это делать — как бы добавлять композиции новое измерение. Когда я переводил ту песню, мне кажется, это была Julie, я понял, что на самом деле я ее переписывал с более поздней точки зрения. То есть песня получилась про то, как я смотрю на ситуацию десять лет спустя. Я делал так пару раз, переводил еще Maple Leaves. Кажется, я и ее сыграл на том стокгольмском концерте последней, в акустической версии.

 А обычно ты все тексты пишешь по-английски?

Да.

Мне друг говорит: «Знаешь, там в середине есть два-три куплета, в которых вообще ничего не происходит». А я ему отвечаю: «Нет, нет. Они должны там быть, потому что песня как раз про ничего и есть».

Это правда, что для этого альбома ты написал какое-то невероятное количество историй, которые потом складывались в песни?

Да, это так. В некоторых треках, как например в The World Moves On, было под пятьдесят куплетов, и я подумал: «Пора бы мне начать это редактировать». Я помню, как я читал про Раймонда Карвера, автора сборника рассказов о жизни в американских пригородах «О чем мы говорим, когда говорим о любви», который до сих пор считается одним из лучших произведений в этом жанре. Так вот у Карвера был редактор, Гордон Лиш, который, как оказывается, проделал огромную работу, урезав девять десятых от первоначального объема текста, и превратил сборник в нечто по-настоящему ценное. В общем, мне кажется, что редактура — это очень важная часть.

 Ты сам себе редактор или с кем-то советуешься по этому вопросу?

У меня есть несколько друзей, которые мне время от времени помогают. Точнее, они мне что-то предлагают изменить, и я это обдумываю. Но вот с песней The World Moves On, например, было так: мне друг говорит: «Знаешь, там в середине есть два-три куплета, в которых вообще ничего не происходит». А я ему отвечаю: «Нет, нет. Они должны там быть, потому что песня как раз про ничего и есть».

 Твои истории как-то основаны на твоем личном опыте?

Они создаются из моих чувств и переживаний, но сюжеты я часто придумываю. Иногда просто для того, чтобы отгородить их от моей личной жизни, но и еще и потому, что мне нравится бросать самому себе вызов: «Смогу ли я придумать такую ситуацию, которая была бы интересной и правдоподобной одновременно?» Вообще, я так делаю и в повседневной жизни. Ну, например, встретил я друга, и почти как рефлекс, я ему начинаю рассказывать: «Знаешь, я тут ехал в трамвае, а там был мужчина, и у него была маленькая кошка на поводке, и он с ней туда-сюда ходил…» Я просто начинаю сочинять какую-нибудь странную историю. Мне интересно посмотреть на реакцию друга. «Ну что за чушь! Ты это только что выдумал!» или «Да ладно? Правда?» Это всегда какие-то маловажные вещи, мне просто хочется узнать, на что я способен.

 Не хочешь попробовать перенести свои истории не только в музыку, но и, допустим, в кино или в литературу?

Нет. Тут дело вот в чем. Например, мне очень интересны стендапы, но когда у меня спрашивают: «Ты когда-нибудь сделаешь стендап-номер?», я отвечаю: «Определенно, нет». Я люблю рассказывать истории и шутки, но я знаю, что я всегда смогу прикрыться гитарой и голосом. То есть, если шутка не удастся, я просто спою песню. Меня ужасает мысль о том, что у меня останутся одни только слова или истории, или шутки.

Давай поговорим о твоем новом альбоме, I Know What Love Isn’t. Ты называешь его своим дебютом. В чем здесь принципиальное отличие от твоих предыдущих работ?

Да, это мой дебютный альбом. Я его изначально позиционировал по-другому. Я впервые задумался о таких вещах, как, например, внутренняя драматургия. Раньше я просто позволял моим друзьям решать, как мне поступить. «Может, поставить этот трек первым, а потом впихнуть вот этот туда?» А на этот раз я почувствовал, что мне нужно сесть и обдумать, в каком направлении альбом будет развиваться. Перебрать все песни, которые я написал, и найти в них какую-то красную нить. Когда работаешь с материалом таким образом, у него появляется новая динамика.

Сегодня у тебя последний концерт в Швеции, а впереди выступления в Европе и Северной Америке. В американском туре у тебя на разогреве будут играть Taken by Trees. Ты вообще слушаешь современную шведскую музыку?

На самом деле, нет. Тут больше ничего интересного не происходит. Я имею в виду, что тут есть много хороших исполнителей, и некоторые группы до сих пор делают отличные альбомы, но я не слышал ничего нового в течение очень длительного времени. Мне хотелось бы, чтобы шведская музыкальная индустрия стала больше похожа на микрокосмос. Возьмем, например, Мельбурн. В одно время о его поп-сцене только и говорили, раздули огромный хайп, там были и The Avalanches, и Architecture in Helsinki, и New Buffalo. А потом все это просто сошло на нет. И это происходит с любым раскрученным музыкальным городом: случится что-нибудь интересное, а потом никому уже и дела нет. Но в Мельбурне было очень много молодых ребят, которые просто получали удовольствие оттого, что они делали музыку, и они не стали придумывать никакой сцены и оставались абсолютно неизвестными за пределами города. Только в Швеции, мне кажется, все наоборот. Как только появляется новая команда — все, давайте ее на экспорт! Надо по-быстренькому отправить их в Штаты, пока мы тут на «шведской волне». Люди прекрасно понимают, что на этом можно сделать деньги, и поэтому они так стараются создать что-то вроде шведского музыкального феномена. Не пойми меня неправильно, тут полно отличной музыки, и я, очевидно, тоже являюсь частью всего этого, но только это совсем ни на что не вдохновляет. А потом смотри какая штука: ты приехал за границу с концертом, и там ни с того ни с сего представляешь всю страну, индустрию. И ты пытаешься в это во все как-то вписаться вместо того, чтобы элементарно быть собой. И вот именно это-то и нравилось мне в Мельбурне — ребята просто играют музыку, и им весело. Они друг у друга на задних дворах устраивают концерты, и у них даже и мысли нет куда-то там продвигаться. А потом вдруг кто-то едет в Америку с туром — ну что ж, круто, будем играть в Америке. А здесь: собрались, порепетировали пару месяцев, и их уже отправляют в The Bowery Ballroom в Нью-Йорк.

Мне тут парень откуда-то из Сибири прислал видео, так там какой-то мини-фестиваль прямо посреди сплошного леса, и двое ребят исполняют одну из моих песен. Это вообще, конечно, потрясающе!

А тебе нравятся JJ? Мне кажется, они как раз тот микрокосмос, про который ты говорил.

Да, мне нравится их музыка. Они мне немного напоминают меня самого восемь-девять лет назад. Когда ты находишься на ранних стадиях становления своего музыкального стиля, ты думаешь: «А напишу-ка я песню на шведском! А потом выпущу какой-нибудь сборник и буду его бесплатно раздавать!» Ну то есть ты пробуешь все эти разные штуки, пытаешься найти свою нишу. Это очень вдохновляет.

 Ну вот, допустим, в Греции есть много отличных музыкантов, и если бы они были чуть более корыстны, мы все тут с ума сходили по греческой поп-музыке?

Хм, я почти ничего не знаю насчет греческой музыки. Но вот есть, например, турецкая сцена, там огромное количество хороших команд. И они любят звать разные иностранные группы в Стамбул. Мои друзья из The Radio Dept. как раз недавно были приглашены, а перед ними играла турецкая группа, и они мне привезли и поставили их диск. Я тут же сказал: «Слушайте, мне обязательно нужно сыграть с ними, я хочу работать с этими людьми». Группа называется Kim Ki O, они из Стамбула. Я поехал туда, и мы с ними выступили. Я люблю их музыку. Но в Турции нет ориентированности на экспорт. Если бы они что-то и экспортировали, то это было бы что-то очень коммерческое. Они мыслят в другом ключе, они бы не стали продавать наружу что-то необычное. Жаль, конечно. Там еще и другие сложности имеются. Только потому, что они родом из Турции, у них совсем другие права: например, во Франции им просто не разрешили играть из-за иммиграционных законов и прочей ерунды. Мы туда приехали, а владельцы клуба им сказали: «Вы не можете тут выступать», так что там все сложно.

А ты что-нибудь знаешь про русскую музыку или вообще что-нибудь о России?

Мне, на самом деле, пишет много русских ребят. Они у меня в основном спрашивают про музыку: «Как ты эту песню записал? А как ты вот это сделал? Как ты играешь эти композиции? Пришли мне аккорды к этому треку! Я хочу научиться писать такие песни!» Так что у меня складывается впечатление, что многие по-настоящему заинтересованы и хотят у меня чему-то научиться. Мне тут парень откуда-то из Сибири прислал видео, так там какой-то мини-фестиваль прямо посреди сплошного леса, и двое ребят исполняют одну из моих песен. Это вообще, конечно, потрясающе! Они еще такую песню выбрали, The End of the World is Bigger Than Love. Два парня в Сибири играют этот трек. 

Я сам в России был только один раз: с концертом в Москве лет пять назад. И вот опять же, там было какое-то посольское мероприятие, какой-то кинофестиваль. Типа, посмотрите на нас, у нас тут шведская музыкальная волна! Пришли люди из разных посольств, дипломаты, все такие наряженные, мужчины с дорогими часами, ходят вокруг, беседуют друг с другом.

Многие музыканты из Америки или из Швеции часто ездят в туры в поддержку своих альбомов по такому маршруту: Европа, Северная Америка, иногда Япония, но очень редко Россия. В чем проблема? Люди что, боятся к нам ехать?

Да нет, мне кажется, что Россия в каком-то смысле просто находится на отшибе.

Да ладно? До Санкт-Петербурга, например, всего полтора часа пути. Это географически ближе, чем, допустим, Рейкьявик.

Правда? На самолете всего полтора часа? А я и не знал. Но Рейкьявик-то находится между Европой и Америкой, и поэтому там можно остановиться по пути. Ну и еще, смотри: полтора часа — это на самолете, а обычно в туры ездят на автобусе… хм, нет, если честно, я не знаю, почему в Россию не заезжают чаще.

Артисту, играющему инди-поп, сложнее подобраться к R’n’B. Всем сразу кажется, что ты его пытаешься контекстуализировать. Типа: «Тебе не может это нравиться по-настоящему, ты просто пытаешься как-то иронично высказаться».

 Но, на твой взгляд, это связано только с логистикой?

Есть, наверное, и другие причины. Возможно, проблемы с визой или финансовые какие-то трудности. Но мне не кажется, что музыканты боятся туда ехать. Это, по-моему, вообще не проблема.

 А как думаешь, артисты как-то испугались всей этой истории с Pussy Riot?

У иностранцев, такое ощущение, даже прибавилось желания поехать в Россию, хотя бы для того, чтобы выразить свою поддержку этим девушкам.

А ты слышал про то, что случилось с Мадонной на концерте в Санкт-Петербурге?

Нет.

 Там же у нас приняли такой закон против пропаганды гомосексуализма...

А, точно-точно, про это я слышал!

Ну так вот она во время своего выступления не только высказывалась в поддержку Pussy Riot, но и заявила, что для нее любовь не поддается законам и что сама она за любовь во всех ее проявлениях. После этого ее попытались оштрафовать.

Да ну?! Во дают! С Мадонной, по-моему, не так-то просто судиться. У них что-нибудь из этого вышло? Интересно, конечно, что ей вообще разрешили приехать с концертом, потому что всем известно, что она любит делать разные заявления своими шоу. Ты видела ее выступление на Супербоуле? Это, пожалуй, самое гетеросексуальное событие на земле. А она вышла с танцорами, наряженными в костюмы в стиле Римской империи, которые изображали военный оркестр. Гомосексуальнее некуда. Очень круто вышло! А в ситуации с Pussy Riot я не очень разбираюсь, как я понимаю, на их примере проучили всех, кто хочет высказаться на какие-то опасные темы. Мадонна, пожалуй, и должна дергать за какие-то рычаги протеста, но я немного в другом мире нахожусь.

А кто властвует в твоем мире?

Хм, мне в последнее время сложно стало говорить о том, что меня вдохновляет. Я не чувствую, что есть какой-то определенный источник. Вот раньше было проще, я мог сказать: «На это меня сподвигло то-то». А сейчас все стало как-то абстрактно. Ну, например, я очень люблю книжки, я много читаю, даже когда в туре. Прочел тут своего рода автобиографию Джо Брэйнарда, которая называется «Я помню». Это такой художник, который вырос в Нью-Йорке в 50-х. И вся книга написана в очень простом стиле, когда каждое предложение начинается со слов «я помню». И это может быть какое-то совсем простенькое воспоминание: «Я помню фантики от жвачки» или «Я помню ростбиф по воскресеньям». А потом он переходит к более сложным вещам. Он рассказывает, например, о том, как он впервые влюбился в мужчину. Брэйнард в то время был неоднозначным героем гей-сообщества, и вот он пишет, как он ходил на разные театральные шоу и по гей-клубам. И в конце концов из этих обрывков-шаблонов мы можем составить представление об этом человеке. И мне очень понравилась эта простая идея: «Я помню, я помню, я помню…» Одна из лучших книг за последние годы.

Получается, что ты больше читаешь, чем слушаешь музыку?

Да, это так и есть. Мне кажется, для человека с творческой профессией очень важно черпать вдохновение из других сфер культуры, не только из той, в которой он занят.

Но ты же еще и диджейством иногда зарабатываешь. Так что тебе по долгу службы от прослушивания музыки никак не отвертеться. Ты вообще что-нибудь современное слушаешь? Или только диско?

Мне нравится новое направление экспериментального R’n’B. В этом жанре сейчас много интересного происходит. Я не мог дождаться, когда же случится этот поворот в музыке. Скажем, десять лет назад сделай ты что-то подобное — и люди сразу скажут, что ты это не всерьез, а с иронией. Когда выходил Nights Fall Over Kortedala, я пытался работать во всех музыкальных жанрах, которые я люблю. Я огромный фанат Boyz II Men, и я записал песню, которая звучала в их стиле. Только на альбом она не попала, я ее сыграл для нескольких друзей и мы ее обсудили, а потом я пришел к выводу: «Что-то мне кажется, что люди меня не поймут, подумают, что это шутка». Еще во время гастролей я на паре концертов сыграл кавер на их же Water Runs Dry, это вообще одна из моих любимых песен, ну и все надо мной посмеялись. А я подумал: «Ну и ладно, наверное, не стоит мне больше ее исполнять». Вообще, конечно, артисту, играющему инди-поп, сложнее подобраться к R’n’B. Всем сразу кажется, что ты его пытаешься контекстуализировать. Типа: «Тебе не может это нравиться по-настоящему, ты просто пытаешься как-то иронично высказаться». А это не так, и меня это страшно бесило. Потому что мне правда нравится такая музыка. Так что я очень рад новому повороту событий. Наконец-то! Теперь такие команды, как JJ, могут сделать на сцене фристайл-ремикс песни The-Dream, и это прозвучит как самая естественная вещь на свете: «Ну конечно же! Им нужно было это сделать!»

Мой чемодан — это и есть мой дом. Это лучший чемодан в мире. Он черный и размером с холодильник.

Ты в одном из интервью сказал: «Наступил такой момент, когда я пытался найти что-то похожее на дом, потому что у меня не было дома нигде в мире, и я решил найти дом в близком человеке». Когда к тебе пришло осознание того, что Швеция больше не твой дом, и что вообще ты имеешь в виду, когда говоришь «дом»?

Слушай, я не знаю. Мне кажется, несколько лет постоянных гастролей сделали это со мной, у меня просто стерлось представление о принадлежности к какому-то конкретному месту. Можно, я лучше расскажу тебе про свой чемодан? Я очень люблю свой чемодан! Мой чемодан — это и есть мой дом. Это лучший чемодан в мире. Он черный и размером с холодильник. Я его купил, хотя, нет, мне вообще-то его подарила мама на Рождество. У него на все части пожизненная гарантия. Но только я тут заметил, что если его сдать в ремонт, то его вернут только через три месяца. А у него отвалилось одно колесо, и мне его не заменить, потому что у меня нет времени ждать три месяца во время тура. Но это вообще-то даже и к лучшему, потому что теперь там, где раньше было колесо, – пустое место, и он заваливается на ту сторону, и получается как будто бы тормоз. Так что даже если ты идешь под гору, он никуда не укатится, он просто щелкнет и остановится. А вообще это такой простенький чемодан. Он служит хорошим измерителем того, что мне на самом деле нужно в жизни. Знаешь, у меня есть подозрение, что у меня раньше была мания накопительства. Я все копил и ничего не выбрасывал. А потом я разом от всего избавился, просто все выкинул, и почувствовал себя намного свободнее. И это все чемодан мне помог.

А как насчет того, что в чемодан не положишь?

Точно, да, у меня еще есть чехлы с гитарами.

Текст и фото: Алина Хлебникова