Yana Blinder
о русской душе,
группе Daft Punk и деньгах

Если честно, о Яне Блиндер я до прошлой недели знал три вещи — что она поет в SPDSC, сотрудничает с Vagina Vangi и что ее бабушка — Екатерина Николаевна Шамак. А теперь вот — группа, куча материалов.

Блиндер: С Vagina Vangi мы вместе писали материал, а трек Black Coils — вообще мой, по сути, за исключением аранжировки. Минор, мажор, полуминор, мажор — обалденный вообще.

Рыжков: Мы с Яной познакомились где-то год назад на базе проекта 3 Colours Of White. Поначалу старались как-то изменить сложившиеся в этой группе каноны относительно звука, но другие участники нас не поддержали, и мы отделились. И к лету 2012 года уже выступали на каких-то мероприятиях, но никак их не анонсировали, не продвигали — то есть это было что-то вроде подготовки в боевых условиях — без особых последствий. А Яна ведь, знаешь, если и была известна, то только как вокалистка. При этом она очень крутой сонграйтер — знает, как писать песни, знает ноты, знает, в конце концов, что такое голосоведение и как его делать. И все это время выходило так, что она сидела в каком-то сундуке тупой российской действительности, где люди думают, что минимал-техно — это модно.

То есть у вас почти моментально набралось песен на концертную программу?

Рыжков: В принципе, да. Сейчас мы снимаем видео, начинаем как-то о себе рассказывать, а песни все уже год назад были готовы. И все они — Янины, я только помогаю дорабатывать. Поэтому наша группа и называется просто ее именем. И я за это время в каком только виде не получал песни — то видео с айпэда, где Яна играет на пианино, то диктофонная запись, то готовый практически трек в GarageBand. Потом я все это, скажем так, продюсировал. Много раз пробовал отдавать что-то на сторону, но встречал абсолютное неврубание в нормальный интересный звук.

Блиндер: Дело не в том, что все, с кем мы пытались работать, какие-то глупые или еще что-то: просто у меня есть свое видение музыки. Андрей вот быстро его понял, остальные — нет, но что поделаешь.

Рыжков: Ну и надо понимать, что все, что мы сейчас выкладываем — микстейпы, видео, — это все просто большое демо. Мы хотим делать по-настоящему классную музыку. Не по-особенному классную, в том смысле, что на самом деле отстойную, но с апломбом каким-то, а тупо очень хорошую.

Блиндер: Мы ведь и сами не особо избирательные в смысле музыки. То есть избирательные, но готовы ходить хоть на рейв, хоть на жуткую попсу. На Стива Аоки вот ходили, круто было. На Вудкиде были — тоже восторг, но хотелось плакать при этом.

Рыжков: Много, в общем, чего слушаем, а потом как-то через себя пропускаем то, что нравится, и пишем свое.

Ну это чувствуется, чего скрывать. То есть в каждом треке слышно кого-то еще. Будь то Portishead или Майя.

Рыжков: Смешно, что многие начали сравнивать Яну с Florence & The Machine и Тори Эймос. Я эту музыку вообще никогда не слушал. Scooter слушал. Orbital слушал. А этих — нет. Но я понимаю, откуда вообще все сравнения: у меня просто подход такой, что каждая песня должна восприниматься как законченное произведение. А поскольку я не с Луны прилетел, мои законченные произведения наполнены отсылками к той или иной музыке. Это не значит, что я напрямую что-то заимствую, просто это каким-то образом в моей голове оказывается. С Яной в этом смысле здорово — у нее все песни легко замкнуть на себе и добиться цельности какой-то. А слушаешь, бывает, других русских исполнителей и думаешь: боже мой, этот чувак потратил какие-то безумные деньги на полное дерьмо.

Почему же вы тогда выходите, скажем так, в эфир с незаконченными версиями треков?

Рыжков: А потому что на фоне многих чужих законченных они звучат прекрасно просто. А те, в свою очередь — говно на фоне наших незаконченных. И захотелось как-то засветиться уже, чтобы люди начали нас слушать уже сейчас. И видишь, мы по времени совпали с выходом нового альбома Daft Punk. А новый альбом Daft Punk это что? Классная, вылизанная работа, которая рождалась в течение нескольких лет невероятными профессионалами. Включаю я ее, значит, на студии у себя и понимаю, что это — ну полное говно. Просто дорого сделанная ретропластинка. Где новый One More Time? Где вообще хоть что-то, от чего у меня мурашки побегут? И я не собираюсь им этого прощать только потому, что они классные.

А зачем тебе новый One More Time?

Рыжков: Ну хотелось вот, ждал. Да черт возьми, Tesla Boy новый альбом лучше в сто раз.

Ну здравствуйте.

Рыжков: Серьезно. Там есть треки, которые будут хорошо слушаться и на танцполе, и дома, и где там еще можно. А под этот Random Access Memories мы с тобой можем в кафе посидеть максимум. Дорогое и завернутое в красивую обертку говно — как русский шансон, ей богу. Ты не забывай, что Daft Punk никогда не умели писать музыку. Они классно воровали семплы и играли эти свои фейковые концерты с цепью из «Мугов». В этот раз музыки тоже не получилось, это нормально.

Блиндер: А Севидов правда талантливый композитор. У него много нот в песнях, он умеет играть, петь — все делать.

Простите, но это какой-то математический анализ, нет?

Рыжков: Я просто очень быстрый и уже принял тот факт, что новый Daft Punk — это отстой, и мне не нужны для этого какие-то специальные переживания или ситуации. Через год, когда все устанут кричать, какой же этот альбом классный, все снова вернутся к One More Time — вот увидишь. Трэп и то рождает гораздо больше экспрессии в людях. Какие-то, блин, ремиксы на Андрея Губина — и то веселее. А эти изначально так себя поставили, что, мол, альбом будет невероятный вообще. Как Metallica в свое время, с St. Anger — столько шума, а на выходе что?

Ну ты же не первый день живешь, шум можно как-то фильтровать для себя. И несоответствие ожиданиям — это ведь не про музыканта, а про слушателя.

Рыжков: Если бы мы жили в Средние века — да, нам бы, может, было все равно, каким голосом глашатай зачитывает указ короля. А сегодня одни голоса вокруг — фейсбуки бесконечные, ютубы. У меня сын пятилетний просит «Лунтика» включить на айпэде, а ты говоришь фильтровать. Daft Punk в каждую щель кричат, что сделали с ума сойти какой альбом. Джорджо Мородер, все дела. Это чистый шоу-бизнес: кончились бабки — и погнали.

У Daft Punk бабки кончились?

Рыжков: Ну а как же? Тебе, допустим, деньги нужны на телку там, дом, тачку, а этим ребятам — хрен знает, может, они революцию в Непале хотят спонсировать? А лейбл, думаешь, с ними по-братски делится? В общем, через деньги эта история отлично объясняется.

Хорошо, а вас как через деньги объяснить?

Рыжков: Очень просто. Хотим делать музыку и получать за это деньги. Даже на Арбате певцы получают деньги.

Блиндер: И нам важно, чтобы люди платили за музыку — за нашу, в общем, работу. За бургеры ведь платят. Люди год сидят, пишут что-то, а потом это все на торрентах лежит нахаляву. Но ты не подумай, что мы такие, знаешь, про бабло. Все-таки не настолько у нас попсовая музыка, чтобы замахиваться на какие-то огромные заработки. Мы могли бы делать песни на русском — про смс, интернет, закат, подоконник, «Старбакс». Но это же кошмар. Все наши амбиции — от того, что мы правда с детства занимаемся музыкой и ничему другому, по сути, не обучены. И пишем песни, потому что не можем не писать.

Про песни на русском, конечно, уже не так интересно говорить, но все-таки — необязательно ведь про подоконник.

Рыжков: Да, но Яна плохо знает язык, не будем скрывать. Потому что она не отсюда изначально.

Блиндер: Ну да, я склонять, например, не очень умею. А возвращаясь к тому, зачем мы незаконченный материал выкладываем, это, знаешь, как яйца на стол положить. У нас это есть, и мы можем это показать. То есть жест, которым мы хотим сказать, что умеем работать в студии и, главное, любим это. Мы очень продуктивные, к тому же — не из тех, кто будет сидеть и ныть: «О, меня бросил любимый человек — муза ушла, надо месяц побухать, потому одну песню месяц писать буду, бла-бла-бла». Не так это работает: просто берешь и делаешь.

А что-то в России тебя цепляет все-таки? Просто по текстам этого не скажешь.

Блиндер: Сначала я не понимала вообще, что тут хорошего. Но вот даже благодаря Андрею многое открыла. Он мне стал показывать русское кино, которое я никогда не смотрела. «Особенности национальной охоты» вот, например.

То есть ты, Андрей, решил познакомить Яну с нашим кино и начал с «Особенностей национальной охоты»? Уважение.

Рыжков: Ага. (Смеется.)

Блиндер: И меня после этого стало переть от маршруток, знаешь, от автобуса, от бомжа. От каждого сантиметра России.

Рыжков: Просто Яне этого никто никогда не показывал, потому что она сразу попала в общество людей, которые пытаются быть не здесь. Которые знают, кто такой Джеймс Блейк, кто такие хипстеры или Ray-Ban. А теперь вот поняла, что 160 миллионов людей в той же самой стране — совсем другие. Но при этом мы не решили смешать, скажем, гопников и негопников и сделать универсальную музыку, нет. Совершенно искренне хотелось, чтобы Яна действительно поняла, что здесь происходит.

Здорово, но где в вашей музыке эта маршрутка спрятана?

Рыжков: Довольно глубоко, но много где на самом деле. Наши песни хоть и на английском, но угол, под которым они пишутся, может быть понят только здесь. Про религию, например, есть песня — в том ключе, что за тебя никто, кроме тебя, молиться не будет. Так, чтобы по-настоящему.