Бен Уитли о женщинах,
фильмах ужасов
и религиозных обрядах

Сейчас столько фильмов доступно для просмотра, что мало кому приходит в голову что-то пересматривать. Ваши же фильмы сложно с первого раза оценить — не боялись быть непонятым?

Да я, знаете, просто снимаю такие фильмы, какие сам хотел бы смотреть. И мне все равно, сколько времени людям потребуется на то, чтобы в них врубиться. Ну и потом, люди все равно часто смотрят одни и те же фильмы по несколько раз — чтобы пережить в памяти приятное прошлое, например. Что касается меня, то я довольно часто пересматриваю «Бегущего по лезвию» — просто потому, что люблю сайфай, особенно такой амбициозный. Или такие фильмы, как «Сияние», в которых каждый раз что-то новое находишь.

Возможно, по-вашему, сегодня создать новый и при этом чистый жанр ужасов? Как это было с джалло, например.

Думаю, что возможно, но тут важно понимать, что жанры все равно наслаиваются друг на друга. Когда джалло-режиссеры снимали свои первые фильмы, они опирались на Хичкока, а сейчас те, кто снимают ужасы, опираются в первую очередь как раз на джалло, и уже потом — на Хичкока или там Де Пальму. И нужно уметь эти слои различать, чтобы понять, что за фильм ты на самом деле смотришь. Но я, когда делаю свое кино, все-таки стараюсь о таких вещах не думать. Мне важнее отношения фильма с аудиторией, нежели с жанром. 

От вас после Kill List («Список смертников» — прим. ред.) многие ждали чего-то подобного, жестокого и странного триллера, а получили скорее драму с шутками и убийствами. Вас вообще заботят ожидания публики?

Ну, если бы я сейчас снял еще один такой фильм, то имел бы все шансы навсегда остаться парнем, который снимает одно и то же. Да и вообще, мне хотелось отдохнуть от жанра ужасов в том виде, в котором он был представлен в Kill List, — это все-таки очень депрессивный и темный фильм. А хотелось чего-то повеселее. Конечно, новым своим фильмом мне не хотелось рвать связь со своими же прошлыми, просто хотелось зайти и на другую территорию. Sightseers хотелось сделать плюс ко всему более свободным — немалая часть из того, что вы видите на экране, — это импровизация. К тому же следующий фильм мы делаем довольно сложным в технологическом плане, а этот изначально задумывался как что-то более или менее легкое.

А у вас есть какая-то мечта как у режиссера? Выразить что-то лучше всех или научить людей чему-то?

Учить я бы точно никого не хотел. Все, что я говорю или делаю, — это всего лишь моя точка зрения. Как только я начну ставить себя выше других людей, меня перестанут воспринимать всерьез и будут считать просто заносчивым типом. Лучше уж я предоставлю миру самому решать, каким ему быть. Мое мнение в этом смысле  имеет веса не больше, чем любое другое.

Но культура ведь влияет на людей так или иначе. Какова, по-вашему, роль кино в те моменты, когда люди решаются на определенные поступки — начать войну или, не знаю, укусить кого-то?

Ну, мои фильмы вряд ли влияют на подобные вещи. А что касается культуры в целом, то она, пожалуй, может влиять на коллективное сознание, но не напрямую. Каждый человек по-своему видит каждую ситуацию, и это продиктовано всем его опытом, не только тем, что он получил через культурные объекты. Когда снимаешь кино, конечно, хочется, чтобы твоя точка зрения была принята аудиторией и вообще, чтобы все спокойно спали и были счастливыми. Но это касается любого действия. И вопрос только в том, насколько ты сам веришь в то, что пытаешься рассказать людям.

У вас есть любимый супергерой?

Роршах.

О, это интересно, потому что в ваших фильмах герои много чего необычного делают, при этом никакой мистики в этом нет. Вас не интересуют сверхъестественные вещи? Ну, не считая ритуалов, о которых мы говорили.

То, что я не снимаю фильмы про это, не значит, что меня это не интересует. Да и потом — я же всего три фильма снял. Подождите еще.