Включите свет:
Новые суперзлодеи

только злодеями в исполнении Кевина Спейси, то она была бы посвящена его Лексу Лютеру из «Супермена» Брайана Сингера, а не Джону До из «Семи», потому что Джон До — ваш шизанутый сосед, а Лютер — комиксовый гипертрофированный злодей, которого Майк Майерс высмеял еще в первом «Остине Пауэрсе».

Бэйн Тома Харди — практически киноверсия Навального

В выдуманном мире фэнтези злодеи, сколько длится жанр, были, что называется, колоритными уродами. У Фредди Крюгера было что-то с руками, Дарт Вейдер не снимал доспехов, Джокера уронили в чан, Пингвина воспитали птицы, Терминатора, Волан-де-морта и Голлума назвать людьми вообще нельзя, а если злодей и был вроде без внешних изъянов, то говорил с немецким акцентом, как Алан Рикман в первом «Крепком орешке». Злодей должен быть ущербным, страшным и безжалостным, а его смерть — торжественной и неизбежной, как в греческой трагедии. Таковы законы жанра, вернее, такими они были до недавнего времени. В общем, конечно, отрицательные персонажи всегда интереснее положительных, но за последний год они стали не просто интереснее, они отнимают у них хлеб.

В «Стартреке» Хан, в принципе, не самый однозначный персонаж. По ходу фильма он сначала отрицательный герой, потом положительный поневоле, потом — снова отрицательный. Но не только поэтому, когда играющий его Бенедикт Камбербэтч («наш» Шерлок Холмс!) кричит: «Я пройду по вашим холодным трупам!», мы не испытываем к нему ни ненависти, ни жалости, ни отвращения. Мы думаем: «Какой же он крутой». И думаем мы так, потому что чуть ли не за последний год появился новый суперзлодей, который перетягивает на себя симпатии зрителей одним своим присутствием на экране.

Шутить с такими вещами, как власть, месть и ценность человеческой жизни, уже нельзя, это вам не постмодернистские девяностые
с их ухмылочками и кривлянием

Когда Хавьер Бардем появлялся в роли карикатурного злодея Сильвы в последнем «Бонде», зрители начинали смеяться. Они продолжали смеяться, когда Сильва двусмысленно намекал привязанному Бонду: «Всегда есть первый раз», а тот отвечал: «Кто тебе сказал, что у меня это первый раз?» Шаблон отношений героя и злодея рвется, и Сильва ведет себя скорее как типичная бондовская злодейка вроде Ксении Онатопп из «Золотого глаза», чем как грозный смертельный враг. Но смех в зале затихает, как только Сильва произносит свой монолог о том, как спецслужбы использовали его и бросили умирать. Перед нами не двухмерная ходячая пародия, а настрадавшийся человек, который жаждет мести, и в этот момент мы не можем ему не сочувствовать, хоть и знаем, что злодей погибнет — таковы законы жанра.

Да, законы жанра не изменились, но герои мутируют. В отличие от психопата Джокера злодей из последнего «Темного рыцаря» Нолана — Бэйн — скорее уличный боец, сражающийся за свою справедливость, чем жадный мафиози, готовый на уничтожение Готэма ради денег и власти. В сравнении с бэтменовскими злодеями из восьмидесятых-девяностых — Джокером Джека Николсона, Максом Шреком Кристофера Уокена или Эдвардом Нигмой Джима Керри, Бэйн Тома Харди — практически киноверсия Навального, какие уж тут шутки и истерики, в посткризисные годы XXI века шутить с такими вещами, как власть, месть и ценность человеческой жизни, уже нельзя, это вам не постмодернистские девяностые с их ухмылочками и кривлянием.

Сильва ведет себя скорее как бондовская злодейка

В общем, когда главный герой наконец получил право рефлексировать и переходить на темную сторону, естественно, что главный злодей захотел перейти на светлую. Тема двух противоположностей, которые в итоге должны сойтись, исследована еще в «Чужих», где Эллен Рипли в четвертой части «подарила» своим вечным врагам детородную систему млекопитающих, и в «Звездных войнах», где мы сначала узнаем финал про Дарта Вейдера, а потом видим предшествующую ему трансформацию Анакина.

Есть, правда, еще одно объяснение того, что злодеи в последнее время отнимают зрительскую любовь у скучных положительных героев. Все они — и Бардем, и Харди, и Камбербэтч — до неприличия сексуальны, и эту сексуальность не скроешь ни дурацким париком, ни страшным респиратором, ни злобной гримасой. Актеру Рикардо Монтальбану, игравшему Хана в «Стартреке II: гнев Хана» в 1982-м, было на тот момент шестьдесят два года, какой уж тут секс, он скорее вызывал жалость. Но когда Камбербэтч, расправляющийся с Кирком и Споком одной левой, говорит: «Я лучше вас во всем», хочется ему верить, как когда-то мы верили Шварценеггеру, ставшему в «Терминаторе 2» хорошим, или Женщине-кошке Энн Хэтэуэй, хотя она воровка и лгунья. Это то самое попадание любимого именно сейчас актера в роль, которое используют умные режиссеры, и сколько бы Кирк ни смотрел на нас своими скучными голубыми глазами, мы все равно будем на стороне Хана вопреки законам жанра, расстановке «хороший — плохой» и здравому смыслу. Потому что какая разница, «хороший» он или «плохой», когда в итоге две половины дают одно целое?