Школа дизайнаПочему интернет везде выглядит одинаково
(или нет)

Look At Me продолжает рассказывать о Школе дизайна «Яндекса» — преподавателях, занятиях и знаниях для будущих дизайнеров продукта. В этот раз мы собрали вместе дизайнеров «Яндекса», Антона Реппонена и Айрин Перейру, чтобы обсудить культурные различия в дизайне — или их отсутствие.

Вы ещё не знакомы друг с другом, так что давайте начнём с рассказа о себе. Кто вы такие и над чем работаете?

Реппонен: Я родился в Санкт-Петербурге, но в России никогда не жил — это, наверное, мой четвёртый раз в Москве. Я вырос в Эстонии, долго жил в Швеции, где три года проработал в Fantasy Interactive, а следующие восемь лет провёл в Нью-Йорке. Я был креативным директором и управлял дизайн-командой в 4–5 офисах, одновременно работая над 6–10 проектами, а Айрин делала то же самое, но в команде UX.

В прошлом году мы с Айрин открыли собственное агентство. Мы работали с большими клиентами в Штатах — Google, Microsoft, Sony, Red Bull — над проектами, которые обычно занимают не меньше года. Мы много работали с медиа — после того, как мы работали над одной газетой, нам следующие три года предлагали медиапроекты. Это часть бизнеса — мы не могли сказать «нет». А в студии можем. И часто говорим. Так что, если к нам придёт ещё одна газета, мы дважды подумаем, прежде чем согласиться. Хотим ли мы опять браться за проект, который уже делали и который захочет примерно того же — например, 12 баннеров на странице?

Спасибо, что согласились на круглый стол.

Перейра: У нас забрали паспорта, так что выбора не было. Я родилась в Перу, но выросла в Амстердаме. Поэтому мне нравится, что мы разговариваем в оранжевой комнате — тут я чувствую себя как дома. В Амстердаме, как и вообще в Голландии, тебя окружает очень хороший дизайн. Даже местную валюту (до того, как страна перешла на евро) спроектировал местный графический дизайнер. После этого сложно уезжать из Голландии — думаешь «Почему всё такое уродливое?». Типографика в России, например.

В 2008 году я начала работать с Антоном в Нью-Йорке. Для нас было важно понять, как устроено производство по-настоящему больших проектов. Это полезный навык. Мы долго этому учились, а потом устали: стали менеджерами, а не дизайнерами, и это было очень грустно. Наша цель на следующий год — 60% времени делать клиентские проекты, а потом на заработанные деньги делать то, что нам нравится. У нас нет команды, мы работаем вдвоём — поэтому наша студия и называется «Антон и Айрин».

Реппонен: Профессия креативного директора слишком романтизирована. В России люди становятся старшими дизайнерами за год. А в США это целый карьерный путь в десять лет, и все знают: первые три года ты продираешься через работу, через пять лет становишься старшим дизайнером, через восемь — младшим директором. Креативные директора там — это взрослые дяди с десятками лет опыта за плечами.

Быков: Ну и разница в работе заметна.

Реппонен: На самом деле это почти чистое управление: «один заболел, второй проспал, что теперь делать?» Раз в месяц ты, может быть, питчишь клиенту великую идею, но всё остальное время отвечаешь на телефонные звонки от разъярённых продюсеров.

В России люди
становятся старшими дизайнерами
за год. А в США
это целый карьерный
путь в десять лет

Быков: Я был инженером и занимался программированием, когда в Россию пришёл веб. В институте я подрабатывал тем, что делал сайты — от дизайна до бэкэнда. На тот момент веб-дизайна в России не существовало. У меня была мечта поработать физиком в Японии, но для этого надо заниматься рабским трудом шесть лет. Тогда я выбрал агентство поближе к дому и проработал там дизайнером, а потом начал работать над государственными проектами — «Ростех», «Сухой». Знакомый предложил мне работу, а потом оказалось, что моё первое рабочее задание — сделать презентацию для ГЛОНАСС. И мне нужно встречаться с командой «Роскосмоса», усатыми дядьками в костюмах.

Потом я получил работу в канадской компании, у них была команда разработчиков в Зеленограде. Я был единственный дизайнер. Ещё один парень, Фрэнк, прочитал очень много книг по дизайну, владел теорией и терминологией, но, когда доходило до дела, у него не было ни опыта, ни вкуса. Так что я сидел один в Москве с 40 разработчиками. Какое-то время я работал в Канаде, но в итоге остался здесь. Сейчас я работаю в службе дизайна поисковых сервисов «Яндекса» в общем и турецких поисковых продуктов в частности.

Было интересно погрузиться в культуру и историю Турции. Вообще это обязательная часть работы. Как можно проявлять эмпатию к людям, когда ты не знаешь истории? Все причинно-следственные связи выстраиваются исходя из опыта человека, а опыт зависит от культурного фона, в котором он растёт.

Мы работали над проектом потребления новостей. Я читал разные труды о развитии новостей в Турции и ранее в империи. Когда мы проводили исследования, один из респондентов показал, как он узнаёт новости и вообще следит за событиями в стране и за её пределами. Он заходил на страницу, где собраны первые страницы всех популярных газет страны, проскролливал страницу, сканировал заголовки и картинки — «Всё, я знаю все новости на сегодня!» Оказалось, что это довольно распространённый паттерн поведения.

Но это рутина, каждодневные детали жизни любого человека на планете. Когда ты имеешь дело с народом, с культурным слоем, который видит вещи часто с противоположной стороны, всё становится интереснее.

Однажды мы отрабатывали специальное событие — битву при Чанаккале (это огромная кровопролитная битва на суше и на море). Материалов практически не было, поэтому изучали событие как могли. Родилась идея сделать интерактивное панно с поисковой стрелкой вместо обычного представления главной страницы. Мы нашли референс в музее Ататюрка, но ракурс нас не устраивал. Тогда один менеджер, который вёл проект в Турции, связался с министерством обороны, которому принадлежал этот музей. Они дали разрешение и даже послали солдата с фотоаппаратом, который переснял нужные ракурсы (это было в Анкаре, а офис у нас в Стамбуле). Отработав это событие, мы получили большой резонанс в местных медиа. Люди писали в «Яндекс» письма с благодарностями — это меня очень тронуло.

Я пыталась посчитать, сколько стран мы уже назвали в разговоре, но сбилась. Насколько я знаю, у Вани тоже был интересный опыт работы за рубежом.

Корзун: Я родился в Сибири, и да, меня зовут Иван. Одна знакомая девушка предложила мне поступить в аспирантуру в Южной Корее, на тот момент она сама там училась. Я бросил текущую аспирантуру по защите информации и согласился — это действительно был интересный опыт. Расскажу вам историю. Однажды я работал дизайнером в корейской компании Intersave, которая разрабатывала мобильные игры. По регламенту компании раз в неделю мне приходилось мыть полы, чашки и тарелки в офисе. По утрам мы делали 10-минутную гимнастику, а потом корейцы пели корпоративный гимн.

Реппонен: Ты уверен, что это была не Северная Корея?

Корзун: Почему я об этом рассказал? Я думал о том, каковы культурные различия между странами, в том числе профессиональные, и каковы правила. Я был культурным хамелеоном: старался понять и принять не только вещи, связанные с обучением и работой, но и корейский образ мышления в целом. Отчасти мне это удалось, в том числе и через зарядку с полами по утрам. Что касается веба, то на 2012 год он представлял собой переработку зарубежных шаблонов с очень плотной вёрсткой. Кажется, что даже сейчас главный корейский поисковик, а именно раздел новостей, не изменяет этой концепции.Кроме того, есть одна очень специфическая вещь — практически всегда шрифт вставляют картинкой, будь то описание товара в магазине, адрес этого магазина или просто текст «Купить» на кнопке. Думаю, не трудно догадаться, почему так происходит. И всё же веб не был мне так интересен, как мобильные игры. В Корее я встретил создателя Counter-Strike Мина Ли и проработал с ним несколько месяцев, создавая интерфейс и веб для его новой игры Tactical Intervention. Любители хардкора могут найти её в Steam. Кстати, первый раз я увидел его спящим на раскладушке в офисе, в этом все корейцы — продолжай работать, что бы ни случилось и в каких бы условиях ты не находился.   

В завершение своего обучения (а мне приходилось совмещать работу и аспирантуру) я сделал выставку Russian Roulette Club — некий закрытый клуб с действительно высокими ставками (привет фильму «Тринадцать»). Мне хотелось показать корейцам что-то безумное с русской основой: поймать миг, когда человек взвинчен от страха, показать напряжение, эмоции и взгляд. Затем попробовать погрузить посетителей выставки в эту атмосферу. Для этого пришлось ненадолго вернуться в Омск, организовать небольшую фотосессию людей, играющих в русскую рулетку (револьвер был настоящий, но с холостым патроном, ха-ха). После чего я отпечатал фотографии, дополнил их иллюстрациями, программой «дополненной реальности», имитирующей процесс игры в русскую рулетку (что-то подобное делали в примерочных в рамках проекта по защите амурского тигра), сверстал небольшой сайт, брендбук и вернулся в Корею. Всё прошло отлично и жутко, хотя корейские дети очень радовались игре. По традиции университета, выставка проводится в одном из городских арт-пространств, посетить её может каждый желающий. Когда всё закончилось, я решил вернуться домой.

Когда я вернулся в Россию, то получил приглашение от Вовы Шрейдера и начал работать с ним в Look At Media над спецпроектами. Сейчас я почти год работаю в «Яндексе» и занимаюсь преобразованием «Яндекс.Диска». Совсем скоро вы увидите обновлённую веб-версию Диска, а также новые десктопные клиенты для Windows и Mac OS.

Характерно, что интернет сейчас — совершенно разный, непохожий на маклюэнскую «глобальную деревню». Вот Ваня рассказал о своём опыте в Корее — легко заметить, что азиатский интернет совершенно отличается.

Кристаллинская: У «Яндекса» есть подразделение в Турции. Может казаться, что в Турции всё яркое, цветное, примерно как в болливудских фильмах. Но когда мы провели первые два дня в Стамбуле, то удивились, что дизайн там на европейском уровне. Наружная реклама, например, гораздо более вежливая, весёлая, стильная, нежели в России. При этом веб-дизайн выглядит как рунет в 90-х.

Быков: В Турции другой язык, и я на нём не говорю. Он отчасти похож на русский — всё-таки Османская империя во многом занимала и Восточную Европу. Но если в интерфейсе для русского поиска мы пишем «Читайте дальше на этом сайте» и дальше ссылка, то в Турции сначала будет идти ссылка на сайт, и только потом текст. Так устроен турецкий язык: объект (в нашем случае ссылка на сайт), с которым совершают действие, идёт в начале предложения.

Турки пользуются поисковиком немного по-другому, нежели русские. Если у нас люди спрашивают "курс доллара", то в Турции люди ищут определенный сайт, где они могут найти курс доллара. Они внимательнее относятся к тому, на какие сайты  заходят. Тут сам язык играет нам на руку, ставя ссылку на сайт впереди всего остального.

Мне кажется, культурные различия скорее обусловлены тем, как в стране адаптируются к технологиям, нежели дизайном. Посмотрите на «Аль-Джазиру» — она выглядит совершенно по-европейски, только всё повёрнуто справа налево, иконка бургера слева и так далее. И язык — основная причина различий. В Восточной Европе мы легко меняем тему в разговоре, говорим о многих вещах одновременно. Но в Германии, например, у разговора есть структура, и оппоненты глубже погружены в разговор.

↑ Раздел новостей корейского
поисковика Naver

Посмотрите
на «Аль-Джазиру» — она выглядит совершенно по-европейски, только всё повёрнуто справа налево, иконка бургера слева
и так далее

Перейра: Важно понимать, что медиум, с которым мы работаем, находится ещё в младенчестве. С точки зрения дизайна интернету нет и 30 лет. Мы всё ещё пытаемся понять, что это такое. 10 лет назад всем правил Flash. Пользоваться сайтами было нельзя, они были сумасшедшими, и экспериментов было больше. Люди настолько от этого устали, что сейчас хотят всё белое, простое, минималистичное. Но и тогда, и сейчас — это просто тренд.

Метрики убивают креативность. Искусство на рубеже веков, ар-деко, ар-нуво очень напоминает 90-е годы интернета. А потом наступило время баухауса: «всё будет прямое, чёрно-белое, простое, человечное». Это нынешняя стадия интернета. Мы слишком погружены в то, что происходит в дизайне прямо сейчас, и не думаем о контексте. Конечно, есть культурные различия, но их недостаточно — меня куда больше пугает, насколько интернет одинаков. Я могу заказать Uber на Филиппинах, и это круто, но страшно.

Реппонен: Люди в Японии используют ровно такие же айфоны, и на них так же влияет его интерфейс. Одна из главных турецких газет Hurriyet просто скопировала дизайн USA Today, над которым мы работали, один в один. Есть разница в профессиональной культуре — в Японии, например, люди работают по 14 часов, — но итоговый результат тот же.

Я следил за дизайном мобильных интерфейсов и помню, как мой любимый дизайнер Наото Фукасава делал Infobar (Японский мобильный телефон. — Прим. ред). Когда я первый раз был в Японии, интерфейсы были совершенно другими. Я их вообще не понимал. Но чем больше я возвращаюсь, тем проще ими пользоваться, даже не зная языка. Кнопка «ОК» обычно цветная, Кнопка Cancel обычно белая. Интернет везде одинаковый сейчас. И через 10 лет он будет ещё более одинаковым.

Корзун: Безусловно это так, но есть реальные отличия в том, как они используют телефон и приложения в нём. В этом и есть отражение культурных особенностей, отражение среды, в которой каждый из нас вырос. Но с другой стороны, в унификации есть неоспоримые плюсы.

Кристаллинская: Недавно ко мне приезжал школьный друг, который 12 лет живёт в Китае. Мы попросили его поговорить с нашими разработчиками о китайских приложениях, в особенности о WeChat. Нам было интересно, ограничены ли функции приложения в России. Да, оказался ограничен. Но интереснее то, как в Китае пользуются мессенджерами. Там никто давно не пишет тексты, только голосовые сообщения.

Реппонен: По-моему, они просто используют другую функцию для того же общения. Вот если бы они использовали технологии для того, чтобы делать совершенно другие вещи, тогда мы могли бы говорить о культурных различиях.

Быков: Недавний редизайн Bloomberg вызвал много обсуждений в интернете. Но если мы возьмём российские бизнес-издания, например, «Ведомости» или РБК, и предложим им дизайн хотя бы на уровне BBC — людям всё равно не понравится. Им придётся переучиваться, а никому не хочется этого делать. Люди часто не верят, например, слишком красивым интернет-магазинам. Они не хотят отдавать деньги, потому что это подозрительно хорошо.

Перейра: Люди не думают о дизайне и не могут отличить хороший дизайн от плохого. Им это вообще не интересно. Посмотрите на стартовую страницу Google или «Википедии» — можно сколько угодно спорить, хороший ли это дизайн. Суть не в этом — он просто функциональный. Это не наша борьба — успех продукта определяется тем, как часто на него кликают и как быстро он грузится. В нашей индустрии можно измерить всё, и это ужасно.

Корзун: Кажется, в этом и есть суть дизайна: разрабатывать системы, которые будут давать людям то, что им нужно в определённый момент времени. Клики и лайки — неоспоримый показатель необходимости продукта, а от скорости зависит всё или почти всё. Мы не хотим и уже даже не умеем ждать — это прекрасно. Под успешностью продукта я понимаю чистую прибыль, славу и почёт. Не стоит испытывать иллюзий на этот счёт.

Айрин говорила о том, как просто заказать Uber на Филиппинах. И Uber неплохо справляются с локализацией — у них есть специальные функции для Китая или, например, для Индии. Но вот в Кении это не работает. Вместо кредитных карт там используют мобильные платежи M-Pesa и ушли в этом гораздо дальше европейских стран. И веб-дизайнер, который обратил внимание на это и на то, как важно кенийцам доверие к такси, перепридумала заказ такси и создала приложение Maramoja, которое в итоге стало успешным. Как замечать такие вещи?

Перейра: Мы работали с бразильской авиалинией и заметили, что в Бразилии за авиабилеты, как и за всё остальное, принято платить в рассрочку. $20 — в понедельник, $40 — в следующий понедельник.

Реппонен: Когда мы делали дизайн для, скажем так, бразильского Amazon, нам приходилось разбивать все платежи на несколько частей: «хочу платить за этот CD следующие три года».

Перейра: Это вообще распространено в Латинской Америке. Если ты покупаешь телевизор, то совершенно точно не заплатишь за него сразу. Там недостаточно развит средний класс, им проще платить понемногу, даже если в итоге телевизор стоит в три раза дороже.

Быков: В России мы все в долгах, и у нас есть дебетовые карты с информацией, сколько у тебя на счету. Но в США все твои дебетовые карты становятся кредитными, и ты можешь потратить больше того, что у тебя есть. А в Турции, например, ты можешь заказать пиццу с помощью Uber, но не можешь заказать машину — у них сильно развитая государственная система такси.

Кристаллинская: Айрин, а как в Перу с веб-дизайном?

Перейра: Они очень отстают. Это развивающаяся страна в плане экономики, и для них дизайн — это роскошь. Бразилия — единственная страна в Латинской Америке с сильным дизайном, потому что у них есть средний класс, который и покупает вещи. Они хотят вещи, которые выглядят красиво. У них есть выбор.

Быков: В индустриальную эпоху инженеры были наиболее востребованы, и все мальчики по умолчанию ими становились. Но с экономическим ростом становятся важными и другие аспекты обучения. Когда я работал в канадской компании, я заметил, какие в Северной Америке сильные курсы об интерфейсном или графическом дизайне.

Перейра: Неудивительно — американской культуре потребления уже 60 лет, и они доказали миру, что реклама работает.

Реппонен: Раньше в России каждый пятый был инженером. Одной стране столько инженеров не нужно. В Америке вы можете стать юристами, докторами, водителями такси, кем угодно, а тут ты либо инженер, либо кто-то другой.

Перейра: Это такое советское похмелье.

Реппонен: Мне кажется, что сейчас Россия пытается нагнать упущенное. Вот уже 25 лет нет СССР, и сейчас люди интересуются другими индустриями, пытаются построить процесс обучения. Ведь все эти 25 лет российские дизайнеры просто копировали то, что видели на Западе.

Корзун: Потому что эта копия была нужна в тот момент той аудитории. Вот и всё.

↑ Приложение Maramoja — кенийский сервис такси

У России, на самом деле, есть преимущество
— вам, ребята, непросто отсюда уехать

Интересно, что Эстония тоже была советской республикой, а теперь это цифровой лидер Европы — у вас есть и электронные паспорта, и правительство, и общественный транспорт бесплатный. А у нас интернет в основном закрывают. Как так случилось?

Реппонен: Это некорректное сравнение. Во-первых, в Эстонии 1 млн человек — у некоторых компаний в штате больше сотрудников. Создать электронное правительство в стране, где тебе нужно лишь соединить миллион электронных паспортов с миллионом банковских аккаунтов — не такая уж сложная задача. Во-вторых, эстонцы больше похожи на финнов, а не на славян. После независимости Эстония брала пример именно со Скандинавии в архитектуре и дизайне. И наконец, это всё-таки не совсем цифровой лидер — когда человек из Кремниевой долины ищет себе работу, он вряд ли поедет в Эстонию, поверьте мне.

Перейра: Ты заговорил об очень важной вещи — рабочих местах. У России, на самом деле, есть преимущество — вам, ребята, непросто отсюда уехать.

Быков: Подтверждаю, я пробовал.

Перейра: Все хорошие специалисты остаются здесь, в то время как в Европе они уезжают в США. В офисе Google вы не найдёте американцев — там больше корейцев, европейцев, индийцев. А для BMW или Mercedes это большая проблема — впервые в истории они отстают от такой компании, как Google, в производстве машин. Это безумие! Если бы из России было так просто уехать, мы бы сейчас разговаривали не в Москве.

Кроме того, интернет построен на английском языке. Программировать ты можешь только на английском — были энтузиасты, которые разрабатывали арабские языки программирования, но у них ничего не получилось. Поэтому кажется, что городская среда влияет на дизайн гораздо сильнее — сравните неоновые улицы Токио и японский веб-дизайн.

Реппонен: Бразильский дизайн узнать очень просто — там нет ни одной прямой линии, и всё очень цветное. Ты всегда можешь узнать восточноевропейский, скандинавский, японский, корейский дизайн — но для меня это лишь слой, за которым всё на самом деле одинаковое.

На этом уровне абстракции весь интернет не сильно отличается от листа бумаги.

Реппонен: Я тоже так думаю. Сколько инструментов мы вообще используем для создания интернета? Не так много, и все на английском. С одной стороны, это плохо, но так мы можем двигаться вперёд быстрее. Представьте, что бы было, если в Японии и Корее были бы собственные, абсолютно другие браузеры.

Быков: Когда я начинал заниматься веб-дизайном, мне приходилось читать всю литературу, технические и научные статьи на английском. До сих пор для того, чтобы программировать и лучше разбираться в структуре языков, нужно учить английский. Но нам это сделать проще, чем азиатским разработчикам, у которых совершенно другая структура языка.

У нас осталось не так много времени, поэтому финальный вопрос: как замечать все эти детали?

Перейра: Каждый пятый наш проект был для иностранных клиентов. Мы немного поработали в Турции, Японии, Германии, Бразилии. Конечно, важно дать себе время на то, чтобы разобраться с культурными аспектами. У нас есть фаза «исследования» перед продакшеном — по сути, медиа для меня не менее новая тема, чем работа на бразильском рынке.

Но мне кажется, лучше не знать всего перед началом работы — так проще найти необычные решения. У меня был школьный учитель, и одна его история помогает отвечать на слова клиентов в духе «Как вы сможете работать, вы же ничего об этом не знаете». Если вы попросите кого-нибудь перепридумать зубную щётку, то в итоге получите что-то, что выглядит как зубная щётка. Она может быть синяя или красная, но это щётка. А настоящая дизайн-проблема — это «как мне почистить рот?» Тот уровень наивности, с которым вы приступаете к работе, — это очень важно. В противном случае не получится ничего по-настоящему нового.