Ненавидите современное искусство? У меня плохие новости
Мой второй пост для блогов редакции Look At Me оказался реакцией на реакцию, попыткой анализа фидбека. Мне не хочется под него подстраиваться, но он формирует среду, в которой мы живём. Я попытался разобраться в том, почему люди не воспринимают «неэстетичное» современное искусство и почему эта проблема серьезнее, чем кажется.
Когда я подготовил для Look At Me материал о том, как люди нечаянно портят объекты современного искусства, я не думал, что он вызовет настолько истеричную реакцию у некоторых читателей сайта. В комментариях к статье юзеры задавались вопросом «Кто же называет это искусством?» и сами отвечали на него таким вот образом: «Наверняка так думают люди, которые зарабатывают на этом деньги. Хотя нет, даже они так не считают. А вот те зомби с промытыми мозгами, на ком они зарабатывают — дооо, вот для них это истинные шедевры!» Когда редкие герои, которым в будущем на площадях Идеальной России (я оптимист) будут ставить памятники за смелость в борьбе с мракобесием, пытались вступить в спор с агрессивными поборниками «красивого», им отвечали совсем уж интересно:
«Моя работа связана с PR и я знаю как говно превращается в искусство (извините, что так часто пишу это слово, оно здесь уместно). Вот. И меня честно продолжает удивлять, что есть люди, которые верят, что, например, Киркоров ударил журналистку, что вода, капающая в ведро, это искусство, что Путин хороший и старается для России. Как люди продолжают вестись на такие простые фокусы. Я, конечно, и сама внушаема, но мозг-то можно включить?».
Я так и не понял, по какую сторону виртуальных баррикад меня отправляет интерес к искусству — то ли прямиком в пятую колонну, то ли в лагерь сторонников действующей власти (которая относится к современному искусству довольно-таки противоречиво: стоит вспомнить хотя бы недовольство председателя Совета Федерации Валентины Матвиенко тем, что в Манеже показывают слишком много современного и слишком мало Глазунова). Но дело не в этом. Мне предложили включить мозги, но проблема в том, что обычно, когда люди это делают, то они врубаются и в современное искусство. Я сомневаюсь, что мои соотечественники ходят с неработающими мозгами, так что склонен видеть причины такого отношения к современному искусству в другом.
Да, современное искусство вообще сложное, часто тавтологичное, не всегда развлекательное, не требует ярко выраженных прокачанных скиллов, чтобы его создавать (ну, так кажется), и так далее — это всё и так понятно. Я не верю и в то, что отношение россиян к современному искусству определили реалистические традиции советского официального искусства и предельная андерграундность неофициального. Агрессивно по отношению к современному искусству настроены и многие мои ровесники.
Я думаю, что корни неприязни к современному искусству растут из тех же тихих омутов обыденности и комфорта, где возникают расизм и гомофобия. Мне кажется, это связано с неспособностью адекватно воспринимать другие языки (понимаю, что такая мысль может показаться устаревшей). Когда люди беснуются из-за того, что не понимают, как гора окурков Хёрста может считаться искусством, их реакция идентична просьбам к мигрантам, которые общаются между собой на родном языке, говорить на русском. Так и грамматика, и словарь современного искусства отличаются от того, как, по мнению его ненавистников, должно быть устроено «прекрасное».
Зачем учить чужие языки? А чужих языков не бывает. Есть только те, которые мы знаем и которые можем выучить, если захотим и постараемся. И если просто языков на планете несколько тысяч, то язык искусства, по сути, один. Но учитывая то, насколько неохотно люди узнают что-то новое и то, как многие проявляют способность ясновидения, чётко разграничивая, что может им «пригодиться», а что нет, надежды на установление понимания между современным искусством и доморощенными «эстетами» совсем немного. А судя по изредка (что к счастью) встречающимся клиническим комментариям типа «зачем учить язык врага», уровень ксенофобии иногда может достигать совсем уж пугающих отметок.
Профессиональному сообществу тоже как будто не всегда интересно устанавливать взаимоотношения с широкой публикой. В этом я постепенно убеждаюсь в ходе робких попыток к этому сообществу присоединиться. Я не говорю о том, что культурные организации должны до предела расширять свою аудиторию — это, может быть, сыграло бы на руку только в экономическом смысле. Но всё же стоит пытаться снизить градус сложности языка в пространствах, где он оказывается на обозрении у тех, кто этот язык понимает плохо. Кто-то с этим справляется, например, «Гараж», а кто-то даже не пытается: в ММСИ на Петровке в этом году была хорошая выставка немецкого искусства, но на ней не было экспликаций ни к одному экспонату. Кому-то точно стало бы непонятно.
Это, конечно, совсем частный и незначительный аспект. Сложно изменить удобные формы мышления, которые в целом обеспечивают стабильность существования. У них есть одно уязвимое место: вторжение в поле зрения чего-то, выраженного непривычным языком, приводит к мощному истерическому взрыву. В наше время таких интервенций иноязычного становится всё больше и больше, так уж теперь устроен мир. Тоталитарный режим, который мы установили в своем мышлении, под воздействием этих вторжений падет, и такие понятия, как расизм, ксенофобия, гомофобия и ненависть к искусству, для которой нужно придумать отдельный термин, войдут в словарь архаизмов.
Комментарии
Подписаться