После школы: Братья Пресняковы о сериале
как инструкции к жизни

ВАЖНЕЕ ВСЕГО
В ТВОРЧЕСТВЕ ИСКАТЬ МЕТАФОРУ, ИЗОБРАЖАТЬ РЕАЛЬНОСТЬ С ДРУГОЙ ТОЧКИ

Мы хотели передать не столько настоящее или будущее, сколько вообще шагнуть в сторону и показать в каком-то смысле параллельную реальность: в ней может оказаться каждый, если что-то поменяет в своих мозгах. Мы снимали сериал в Таллине, и там были абсолютно заурядные дома, самая обычная школа из бетона и стекла, но все это можно было показать так, чтобы люди увидели в них что-то свое, родное. Мы увидели и захотели показать вот так, как что-то нереальное и недостижимое, просто за счет положений камеры и освещения. Нам кажется, что важнее всего в творчестве искать метафору, изображать реальность с другой точки, чем все привыкли ее видеть. Где там реальность? Да, может, она совсем рядом лежит.

Если говорить о том или ином количестве киноцитат, или, например, о том, что один из наших героев задумывается, что он персонаж сериала, и если станет скучным, то серии про него не будет, и вообще, его самого не будет... С одной стороны, это может выглядеть, как такая эстетская игра, уловка мысли, в которую очень часто попадаются молодые люди. Но с другой стороны, это такой понятный и общий для всех страх — вдруг исчезнуть ни с того ни с сего, это очень живое психологическое состояние, и тот, кто его проживает, может никогда и не задумываться ни о каком постмодернизме. Каждый видит в этом что-то свое. Про «После школы» кто-то может сказать, что это вообще сплошной постмодернизм — многоуровневое повествование, большое количество интертекста, цитат и так далее. И все это может показаться какой-то вымороченной реальностью, в которой человек не может жить. Но если мы посмотрим на себя и вокруг, то увидим, что так устроен наш мозг — мы можем интересоваться чем-то, потом бросить это на середине и увлечься другими вещами. После первой серии в наш адрес было высказано много реплик о том, что подросток якобы не может писать письма Никите Михалкову, что это совершенно разные миры. Но это очень подростковая черта — стараться сделать все не так, как другие, сказать, что тебе нравится то, что не нравится другим, и так далее. Так что для нас все присутствующие в сериале цитаты — из клипов, фильмов, интернет-реальности — это такой плавильный котел интеллекта.

Хотелось передать ощущение, часто нас преследующее, что мы заброшены в какую-то странную реальность, разбираться в которой нужно нам самим. В этом смысле нас могут обвинить в том, что мы слишком много цитируем, или цитируем не того, кого нужно, влюбляемся в отставших от времени героев, смотрим то кино, которое все считают отстоем. С подростками — то же самое. Можно сказать умную фразу — что подросток, запущенный в новую среду, чувствует то, что французские экзистенциалисты называли отчуждением. Но мы старались перевести все на более простой, человечный уровень. На нас самих наваливается тот мир, с которым обязательно нужно разобраться, а ни в коем случае не отмахиваться. Объяснить, что называется, каждый вновь поступающий кусок этого мира и бежать дальше. Если продолжать говорить метафорически, вот помните Медузу Горгону? Смотреть на нее не рекомендовалось — окаменеешь. И все эти ужасные сложные вопросы, от которых хочется отвести взгляд, и есть эта Горгона. Но надо, знаете, попытаться и все же посмотреть. И не окаменеть при этом. Может быть, это невыполнимая задача, но это не повод не ставить ее перед собой.

Подростки, может, не в таком масштабе видят эту проблему, но все же решают, и нашей задачей было сделать так, чтобы они при этом выглядели живыми. С одной стороны, подросток хочет осознавать себя довольно значимой единицей, но даже ему всегда интереснее двигаться. Как наша Фрида говорит в одной из серий, мы находимся в нулевой точке, и это легко сказать, но сложно дать возможность почувствовать, что в каждую секунду может произойти, что угодно, и никто не может гарантировать даже то, что в следующую секунду ты вообще будешь жить: ни твои друзья, ни родители, ни книги, которые ты прочитал.

Отвечаешь только ты сам и твой интеллект. Сейчас мы все переводим на язык какой-то философии, но когда делали сериал, хотели, наоборот, сказать то же самое достаточно просто. Нас тем не менее упрекают в сложности — конечно, нелинейное повествование, все такое. Но если чуть-чуть вчитаться и не стараться вникнуть во все на бегу, то все эти простые мысли можно будет усвоить. Мы даже хотели ввести в сериал такого персонажа, который бы все время молчал. У всех, наверное, был одноклассник или однокурсник, голоса которого никто никогда и не слышал. В этом сезоне не получилось, но, может, в будущем мы к этой идее вернемся.

Это уже наш второй фильм, где за кадром есть живой человек, который комментирует события, снимает это все, общается с героями. Жить с наблюдателем очень интересно. Когда ты понимаешь, что что-то делаешь, и вдруг может прозвучать какой-то голос, спросить тебя о чем-то. Всегда интереснее жить с этим голосом. Мы знаем огромное количество подростков, которые живут с этим голосом и абсолютно не задаются вопросом: «А кто это?» Мне кажется, что это интересно перенести и в кино. Нашим желанием было вообще не показывать, кто это. Кто ведет эту параллельную съемку? Кто это вообще такой? Но одна серия все-таки будет посвящена этому персонажу.

А вообще, мы все из себя что-то корчим, когда разговариваем, вот «у нас все продумано». Это про нашу индустрию. Но вы же понимаете, что какие-то вещи очень трудно объяснять, пробивать, реализовывать. Мы-то живем в своем художественном, фантастическом мире, вы знаете, у нас такое колоссальное количество идей и столько того, что мы каждый день... Просто так устроен наш мозг, что мы с Володей проговариваем очень много текстов и в том числе такого кино, которое можно было бы снимать, фантастического. Не требующего какого-то колоссального количества затрат. Просто в кино, как в индустрии (хотя, наверное, это каждой сферы касается),  действительно все достаточно консервативно. Я имею в виду не только нашу страну, так устроен и мир, наверное. Где-то лучше, где-то хуже. Где-то есть настоящая киноиндустрия, которая нацелена на то, чтобы с такими чудаками, как мы, разговаривать. По крайней мере слушать нас и пытаться помогать нам что-то реализовывать. Тот же голос Ани Михалковой, звучащий за кадром, — господи, сколько пришлось объяснять, что необязательно эту героиню показывать. «Зритель не поймет». Если он захочет понять, то он что-то поймет, правда? С другой стороны, ну а что в этом страшного? Что в этом странного, что сейчас в мире, когда у каждого человека есть телефон, камера, каждый что-то снимает, комментирует, когда мы даже едем в метро — увидели какое-то интересное лицо и тут же его внутренне прокомментировали. Но мы с Вовой всегда очень громко это комментируем. Это как бы такая вот живая среда.

Однажды с Людмилой Марковной Гурченко, царствие ей небесное, мы зашли в ресторан. Заходит парень — огромный. И Людмила Марковна на весь ресторан: «О, какая шпала зашла». Нам пришлось потом с этим парнем объясняться, но было весело! То есть мы всегда что-то комментируем. Поэтому голос, звучащий из-за камеры... Нам казалось, что тут и объяснять нечего. Это прием не новаторский, а чего уж там, избитый. Даже это в нашей киноиндустрии требует каких-то объяснений.

Мы очень доверяем людям, которые смотрят наше кино. Наша позиция такая: не нравится — не смотри. Не хочешь прилагать какие-то усилия — не нужно. У нас нет какого-то контракта, что мы кому-то что-то обещали — веселить безудержно или грузить какими-то умными мыслями. В принципе, в природе нет контрактов. И между людьми тоже нет каких-то необоснованных обязательств. Мы все никому ничего не должны. И в этом смысле кино, которое мы сняли: если вы чувствуете, что по каким-то причинам хотите провести с ним какое-то время, — отлично. Нет — ваша свобода в том, чтобы этого не делать. На этом строится наше абсолютное доверие к зрителю, который смотрит фильм, впитывает или не впитывает наш прием, стиль, язык. Он вправе обругать, прокомментировать или принять это. И в этом смысле мы считаем, что все понятно, ничего не надо объяснять. Звучит голос за кадром, и если человек это воспринимает, значит, он как-то себе это объяснит. То есть мы к зрителю относимся с безмерным уважением и доверием. Нас же все время заставляют играть по правилам, что там, по ту сторону экрана, находится существо, которое ничего не понимает и не воспринимает, которому каждые три минуты нужно что-то объяснять. Но если же такие существа по ту сторону экрана есть, то они могут взять пульт и переключить на сериал, в котором понятная музыка, действуют понятные для него герои, правда?

В наш сериал мы специально запустили сразу несколько персонажей, которые, как может показаться, и снимают этот сериал. А некоторые моменты сериала — ну, это сто процентов, развитие общеизвестных сюжетов культовых музыкальных клипов. Нам кажется, что это настолько растворено в сегодняшней жизни, вот эта привычка что-то снимать, что-то пересоздавать, формировать какой-то свой фильм из того, что ты пережил в жизни, увидел в клипе, прочитал в книге. Каждый день мы в своей голове собираем свой собственный фильм. Наша мысль простая: каждый из нас — режиссер своего собственного фильма. Каждый из нас — автор. И каждый из нас — свободен. И это так же естественно, как дышать. Это не приходит извне, это живет внутри тебя. И нам показалось, а почему бы не попытаться сделать такое кино, которое собирается, как дышится. Если мы задумаемся, как мы дышим, то перестанем дышать. А на основании какой-то интуиции мы это делаем. Нам хотелось сделать такое кино, которое собирается как бы по интуиции.

А все, что дальше, — уже вопросы индустрии и того, что она может позволить: готовы ли у нас снимать такое кино, готовы ли его прокатывать и рекламировать. Мы предложили такую игру — давайте все потратимся, чтобы мы, глядя друг другу в глаза, по крайней мере могли сказать, что отдавались этому до конца. Это не гарантирует, что нас поймут, что воспримут сериал как вообще что-то искреннее — нет, человек волен понимать все, как хочет. И нас могут ругать, говорить, что это американщина, что мы насмотрелись западных сериалов и наслушались западной музыки, но найдутся и те, кто оценит наши человеческие и интеллектуальные усилия.

По крайней мере сейчас мы с братом, глядя друг другу в глаза, можем точно сказать: после того, как мы сделали этот сериал, наш счетчик на нуле, и духовный, и материальный. Мы отдали все.