Ридли Скотт, Майкл Фассбендер и Дэймон Линделоф о «Прометее»

Как бы ни развивались технологии, сочинить что-то достойное все так же сложно. На самом деле с каждым годом становится даже сложнее, потому что фильмов выходит все больше.

Было бы неправильно делать прямолинейный сиквел или приквел «Чужого». Если говорить о моей позиции сценариста, то мне главное было точно понять, что за фильм он собирается делать, чего он хочет-то? Это же Ридли Скотт. Весь фильм у него в голове, так что я изо всех сил направлял на него антенки, пытался уловить его мысль. Мы, кстати, в процессе почти не обсуждали другое кино — только наш фильм. Это, может, звучит высокомерно, но нас это вполне устраивало. Может, потому что мы выпивали.

Знаете, приходится думать обо всем — вплоть до шнурков на ботинках. Мы чуть не поссорились из-за шаровидного шлема. Я вот упорно хотел шлем в виде стеклянной сферы. Я изучал вопрос, читал эту книжку про жизнь Стива Джобса, где он рассказывает, как хотел сделать себе весь офис из стекла, оно еще называется Gorilla Glass. И ему сказали — а мы его уже не выпускаем. И Джобс взял и запустил заново фабрику по производству Gorilla Glass! Так что, если на дворе 2083 год и ты собираешься лететь в космос, — какого черта тебе шлем, в котором есть слепые зоны?! Я точно хотел штуку с круговым обзором. Тем более к тому времени стекло наверняка станет легче и пулей его не пробьешь.

Главное — это история. Что нового можно придумать с андроидом? Кого вообще удивишь роботом? Этой идее лет восемьсот. Но надо использовать факты: он же часть корабля. В каком-то смысле он не просто дворецкий, а домоуправ и техперсонал в одном лице, которому на законных основаниях не положено ни секунды покоя. И вот с этого начинается его вклад в историю. Там у нас есть отличная сцена, где Холлоуэй (амбициозный археолог из команды корабля. — Прим. ред.) сучится и тыкает ему: «Эй ты, пацан». По моим меркам, это очень развязно. А потом еще добавляет: «А ты чего в костюме? Ты ж не дышишь». Говорит, что тот — просто копия человека. А Дэвид ему отвечает: «Надеюсь, не точная». И здесь не разберешь, кто кому нахамил. И с этого момента начинается эта двойственная ситуация.

Хочется сыграть как можно больше разных персонажей. Фактически ты пытаешься сделать из себя суперкомпьютер, способный распознавать и понимать человеческое поведение. И когда ты отправляешься в космос, то надо развить в себе какие-то черты, которые там пригодятся. Мой герой должен уметь приспосабливаться. Но что происходит, когда твоя программа начинает действовать по себе, возникают какие-то новые электрические реакции и зарождается эго, неуверенность, ревность и зависть? Этот парень был предоставлен себе два с половиной года, пока все лежали в криостазе, и чем он, интересно, развлекался все это время?

Мне хотелось представить, что внутри Дэвид — маленький мальчик, которому пришлось включить все свое воображение, чтобы сообразить, чем заняться. А ведь фантазия — очень человеческая черта. Допустим, он любопытен. Куда его может это завести? Люди относятся к нему как к роботу, снисходительно, даже с презрением. Потому что он — другой. Суперумный. Его тело куда выносливее. Его не принимают за своего, просто используют. Каково ему это, если роботы способны на чувства? Мне хотелось поиграть в двусмысленность. А что если у этого робота зарождается личность? Или нет?

Помню, мы с Ридли долго обсуждали Дэвида. У нас была идея, что он продукт массового производства. Серийная штука. Таких Дэвидов тысячи штук, и все они выглядят в точности как Майкл Фассбендер. Чудесный был бы мир, правда? У каждого из нас есть свой iPhone, но мы надеваем на них разные чехлы и ставим разные приложения. И этот Дэвид, стоит вытащить его из коробки, начинает модифицироваться. Может постричься. Изменить голос. Использовать разные программы в зависимости от того, чем его приставили заниматься. Я об этом задумался в тот же момент, как мы взяли Майкла на роль — о да, у нас есть наша убойная программа. Очень круто.

В конечном итоге ты пытаешься сделать хороший фильм. Просто, черт побери, хороший фильм. Какая разница, хоррор ли это или что-то еще. Вот почему на свете так мало воистину, по-настоящему крутых фильмов. А после них — только поколения подражателей. Есть два великих фильма ужаса, которые я никогда не смогу забыть. Первый — «Техасская резня бензопилой» Тоба Хупера. Я еще когда его гребаный постер увидел, сразу понял — лучше мне этого не смотреть. Но в итоге пришлось, когда я изучал материал для «Чужого». И второй, который вообще построен на очень простой идее, — это «Экзорцист». Тело, одержимое дьяволом, — это просто гениально. С тех пор эти идеи клонировали девятьсот тысяч раз.

Я после того, как посмотрел »Челюсти», никогда в океане не плавал.

Вот в «Прометее» нам хотелось пару таких штук сделать, и, кажется, удалось.

В наши дни все пытаются продать фильмы, наклеив на них ярлык «романтика» или «комедия». «Прометей», конечно, ни то и ни другое, хотя есть там и романтичные сцены, и смешные тоже. И еще, на мой взгляд, там полно элементов приключенческого жанра, ну, по сравнению с первым «Чужим». Но сам тот факт, что нам не надо упаковывать фильм в коробочку с надписью, очень радует. В фильме есть напряжение, непонятно, во что он вывернет, все раскрывается постепенно. Если ты работаешь с матерым режиссером и командой невероятно талантливых актеров, то можешь позволить себе сказать: «Так, давайте притормозим. Нам ведь не нужно, чтобы у нас каждые десять минут в кадре что-то взрывалось».

Это немного старомодный подход к созданию кино: ты доверяешь аудитории, что она досидит до самого главного. Меня — хоть я и сам фанат таких фильмов — просто поразило, сколько терпения у фэнбейза «Чужого». Мы же крепко держали язык за зубами, почти ни разу не прокололись, что их ждет. Спрашиваем: «Что, вы правда хотите знать, что там будет?». А они: «Нет-нет-нет! Мы хотим пойти в кинотеатр! Не хотим знать, если там бомба под столом и когда она взорвется». Ридли всегда невероятно верил в человеческий интеллект. Он снимает и рассказывает истории для равных, а не свысока.

«Остаться в живых» сожрал шесть лет моей жизни. После того как все закончилось, я уехал на месяц передохнуть, и первым проектом, которому я оказался готов посвятить еще целый год, стал именно «Прометей». Тот факт, что его объем укладывается всего в сто двадцать страниц текста, страшно бодрил. Но еще больше радовала мысль, что Ридли точно знает, что делает. Это как ехать в машине, но не за рулем, а на пассажирском сидении, и просто порой подавать реплики в духе: «Эээ, может, здесь налево?». Вообще, если уж отдавать кому управление, так это Ридли Скотту. Правда, Фассбендер говорил, что он плохо водит. Ну и ладно. Пару раз вылететь с дороги — тоже круто.

Джерри Голдсмит сочинил великий саундтрек к «Чужому» — один из своих лучших. Хотя с музыкой всегда большая проблема. Что бы ты в нее ни засунул, всегда пытаешься что-то изменить. Пока ты не напечатаешь диск — считай, она не закончена. Все очень абстрактно. На самом деле не так уж и важно, насколько хорошие или плохие реплики в сценарии. Вот когда будешь держать в руках эту сотню с лишним страниц, тогда и поговорим. То же самое с музыкой. Тебе могут прислать кучу прекрасных демо, где будет просто мелодия на клавишах. Не хор, не виолончель, ты понятия не имеешь, как это будет звучать, пока не попадешь в Abbey Road. Да-да, я всю музыку собирал там, в студии The Beatles. И вот тогда только ты начинаешь слышать, примерять ее к фильму.

Каждый шаг — путь проб и ошибок. Всегда хочешь поискать что-то еще и именно это самое интересное в кино, по крайней мере, для меня. Ты всегда работаешь под девизом: «Да, но…». Но надо держать себя в руках и с самого начала задавать себе рамки. Готовая драма — это пьеса в трех актах. Создай себе базовые правила и держись их, и тогда у тебя есть шанс. «Как пойдет» — это не дело. Это полная херня, если честно. Некоторые, когда работают над сценарием, рисуют на доске схему и переставляют сцены, как в шахматах. Другие пишут на одном дыхании от начала и до конца, потом читают и вздыхают: «О Господи, кажется, получилось!»

Слово «приквел» висело в воздухе, как слон в посудной лавке. Я помню, как первый раз услышал, что Ридли собирается делать Чужого», а шесть месяцев спустя у меня зазвонил телефон, и голос на другом конце линии сказал: «Вы можете сейчас говорить с Ридли Скоттом?» — и тут я просто вошел лбом в столб. А Ридли такой: «Эй, мэн, я тебе сегодня вечером подгоню сценарий». И уже потом, когда мы встретились, он мне признался: «Да, я готов вернуться к этому жанру и хочу еще раз снять сай-фай. Но я чувствую, что это слишком похоже на «Чужого», а такое я уже делал. Но здесь есть кое-какие важные идеи, не вторичные. Как думаешь, можно с этим что-то придумать?»

Понятно, что «Чужого» лучше не трогать. Он сам по себе, это культовая классика, не надо туда лезть. Вообще, в самой идее приквела есть какая-то обреченность: ты смотришь кино и заранее знаешь финал. Приквелы «Звездных войн», к сожалению, оборвутся на сцене, где Дарт Вейдер кричит «НЕЕЕЕТ!». А хорошие истории тем и отличаются, что ты никогда не знаешь, как все закончится. Кстати, если нам выпадет шанс сделать сиквел «Прометея», то мы уведем его еще дальше в сторону. Это как идти на концерт The Rolling Stones и ждать, что они сыграют «Satisfaction». Все хотят, чтобы Ридли их удивил, но и про космического жокея не забыл: «Давай, покажи! Ну хотя бы на бис!»