КнигиКак хрущевская оттепель вернула секс и моду в СССР

С конца прошлого года наблюдались как минимум две яркие вспышки интереса к шестидесятым — сначала в декабре на первом канале показали сериал Валерия Тодоровского «Оттепель». Затем Олег Нестеров с группой «Мегаполис» записал саундтреки к четырём неснятым фильмам советской новой волны и рассказал о них в прекрасном мультимедийном проекте «Из жизни планет». Для многих обаяние этой эпохи стало открытием, а ведь там действительно есть чем любоваться — после сталинского террора хрущёвская либерализация стала глотком свежего воздуха для почти задушенных, национализированных искусств; литература и кинематограф испытывали эстетический и идейный подъём; в стране зарождался интеллигентствующий средний класс — драматурги, сценаристы, молодые учёные и поэты, переживавшие необычайный оптимизм в отношении как своего будущего, так и настоящего. Казалось, что территория свободы и праздник искусств будут только расширяться, но на деле либеральная волна оттепели быстро и окончательно сошла, когда советские войска вошли в Прагу в 1968 году. Солнечные надежды 60-х оставили после себя эфемерный, романтический мираж и незаживающую травму для будущих лет советской деградации.

Исследование Лебиной — попытка научного осмысления наиболее интимных механизмов советского общества в период дестанализации. Из-за недостатка достоверных социологических данных автор пытается зафиксировать дух времени через художественные романы, фильмы Ромма и Хуциева, воспоминания и дневниковые записи. Несмотря на ограниченную достоверность таких источников, историческая наука уже признаёт их вполне легитимными. Для читателя это большой плюс — между строчек звучат настоящие голоса. Серьёзные обсуждения адюльтера или внебрачной сексуальности переплетаются с тёплой человеческой интонацией. Дух времени отсвечивает в описаниях нежных свиданий и диалогов на кухонных вечеринках советской интеллигенции. Одно дело продираться через социологические графы, и совсем другое — читать ироничные воспоминания Бродского о том, что для отвода родительских глаз в комнате во время свиданий «по традициям интима 1960-х годов звучала музыка И. С. Баха».

Из-за недостатка социологических данных автор пытается зафиксировать дух времени через романы, фильмы Ромма и Хуциева и воспоминания

Строгие научные данные — к примеру, поздние социологические опросники, которые уровнем вложенной сексуальной свободы оказались сюрпризом для самих исследователей, или тезисы абсурдных для нас регулирующих актов — Лебиной удаётся совмещать с эмоциональным восприятием появления в стране пространства личной и интимной жизни. Впервые после тоталитарного паралича сталинизма люди начали танцевать танго и фокстрот, заниматься эротической и чувственной любовью, украшаться при помощи косметики и платьев. Ещё они впервые открыто заговорили о природе своих отношений. Из гипсовой маски строителя коммунизма прорвалось тёплое, человеческое чувство, и это чуть ли ни главное, о чём говориться в исследовании Лебиной.

Описание сталинской этакратии на таком фоне воспринимается как жесточайший кошмар. В молодой советской России отношение к сексу оказалось, вероятно, самым прогрессивным в мире: были разрешены аборты и разводы, никак не преследовался гомосексуализм, женщин начали активно привлекать к участию в социальной жизни наравне с мужчинами. Зато последующая реакция была сокрушительной. С приходом к власти Сталина начался мучительный, затяжной процесс по насильственному перепрограммированию населения. Прерывание беременности было запрещено, что спровоцировало рост криминальных абортов и детоубийств. Внебрачный ребёнок не мог рассчитывать на установление отцовства, то есть мужчины оказались освобождены от любых внебрачных обязательств. Насаждаемый культ «большой семьи» и тоталитарное вмешательство государства породили отношение к женщине как к «корове и генератору» — ей нужно было рожать, как корове, и работать, как безотказный механизм. Образование стало раздельным: для мальчиков это обернулось ожесточением и распространением криминальных порядков, для девочек — увеличением склок и обострением болезненной сексуальности. Насильственная перекройка советского человека совмещалась с желанием торжественно и нарядно обставить этот процесс, что повлекло за собой появление «сталинского гламура»: поощрения густых усов у мужчин, толстых кос у женщин, безвкусных пышных причёсок, псевдоантичной лепнины в ресторанных залах, добротного и монументального стиля одежды.

С приходом оттепели советский субъект смог почувствовать себя человеком, а не жертвой социально-культурной вивисекции

Во времена оттепели «брючная проблема» снова станет делом государственной важности. Для многих молодых людей вопрос ширины брюк носил идеологический характер, а писатель Андрей Битов позже с горькой иронией заметит, что борьба за сужение брюк послужила болезненной, но освобождающей прививкой для всего общества — в итоге официальная мода не выдержала напора инаковости и сама начала разрабатывать новые модели. Настойчивый молодёжный бунт за непринуждённость в моде послужил рычагом для общего раскрепощения нравов, и это только один из множества примеров по расшатыванию и размыванию закостенелых норм. Вообще большая часть второй половины книги посвящена моде. Кого-то это обрадует, для кого-то наверняка обернётся расстройством, но и в меняющемся отношении к своему телу и костюму Лебиной удаётся найти нетривиальные моменты — например, в обозначении синтетики как симулякра роскоши и материального равенства. С одной стороны, Хрущёв был одержим идеей одеть людей с помощью химии. С другой — на синтетику, как и на большинство других вещей, распространялся чудовищный дефицит. Ну и, в-третьих, в такой одежде парадоксальным образом было холодно зимой и жарко летом. Других, не менее щепетильных мутаций тканей, костюма и моды в книге — масса.

С приходом хрущевской оттепели советский субъект смог наконец-то почувствовать себя человеком, а не жертвой социально-культурной вивисекции — несмотря на продолжающееся государственное ритуалотворчество (почти всё от брачных традиций до «разрешённых» стилей танца спускалось сверху) и облегчённые репрессивные практики. Из-за этого утопия 60-х годов до сих пор воспринимается с уникальными обаятельностью и красотой. Книга Лебиной позволяет не только лучше прочувствовать эту эпоху новой, чувственной искренности, но и осознать её механику.