КнигиКак Ингмар Бергман мешал всем смотреть кино

Каждую неделю Look At Me публикует отрывок из новой нон-фикшн-книги, выходящей на русском языке. В этот раз мы представляем книгу Тумаса Шёберга «Ингмар Бергман», биографию шведского режиссёра, которую выпустило издательство Corpus.

В Париж с Гюн Грут

Гостиница «Сент-Анн» расположена в сердце Парижа, в нескольких кварталах севернее Тюильри и театра «Комеди Франсез», неподалёку от Лувра и Оперы. Ингмару Бергману и Гюн Грут отвели тёмный, затхлый, холодный и сырой номер, более всего напомнивший Бергману гроб. Положив в карман купюру в десять тысяч франков (примерно 150 крон), портье взамен отпер им удобный номер окнами на улицу, с просторной ванной, оснащённой витражными окнами, тёплым полом и большими раковинами.

Питались они в одном и том же ресторане, чьё меню гармонировало с его беспокойным желудком. Но однажды обоих всё-таки подкосила диарея, и, разумеется, не где-нибудь, а на вершине Эйфелевой башни; лифтёры бастовали, пришлось пешком спускаться вниз к такси и, подстелив на заднее сиденье газеты, возвращаться в гостиницу.

Гюн Грут предстояло по заказу «Экспрессена» писать о моде, а Бергману — ходить по кино и театрам и помогать младшему другу и коллеге Вильготу Шёману заканчивать сценарий для его первого фильма. Когда Шёман на автобусе приехал с аэродрома, его встретили Бергман и Грут, обняли и поздравили с прибытием в Париж.

Шёман не знал, кто, собственно, эта женщина. Отметил, конечно, что она блондинка, шведка и хорошо владеет французским, поскольку с лёгкостью заказала такси, которое доставило его в гостиницу. Она не переводчица и не секретарь; от неё и от Бергмана веяло чем-то совсем иным. Шёман видел, как Бергман и Эльса Фишер работали сообща, но такого ему наблюдать не доводилось — Ингмар на первой стадии влюблённости. К счастью, он не встречался с Бергманом в Гётеборге и никогда не видел его вместе с Эллен и детьми, а потому его не мучило ощущение предательства, пишет он в своих мемуарах. Как личность Грут вызывала у Шёмана уважение — женщина, с которой есть о чём поговорить, вдобавок журналистка и в известном смысле коллега, поскольку Шёман сотрудничал с журналом «Мы».

Он размышлял о семьях Бергмана и Грут, оставленных влюблёнными беглецами, и о том, что тем временем происходит в Швеции. Однажды Грут получила письмо от своего мужа Хуго. Бергман стоял рядом, когда она вскрывала конверт, и Шёман заметил, что он мгновенно напрягся, стал недоверчив, высокомерен и ироничен. О содержании письма Шёман ничего не узнал, но можно предположить, что господин Грут был недоволен сложившейся ситуацией.

Обычно все трое питались в кафе «Ля потиньер», снискавшем одобрение Бергмана, но на пробу наведались как-то раз и в один из ресторанчиков на площади Пигаль. Меню было написано от руки и размножено на гектографе, буквы расплывались нечёткими сизыми пятнами. Блюда, заказанные Грут «без особой материнской заботливости», Бергман кое-как съел до половины. Он зевал, посмеивался и слишком часто подливал Шёману вина, так что, уходя из ресторана, Шёман споткнулся и угодил в лужу.

Они расположились в кафе, любуясь городским пейзажем, и Шёман достал свой новый фотоаппарат. Отснятые им кадры уникальны — чёрно-белые, слегка смазанные, порой с неправильной выдержкой, они запечатлели интрижку режиссёра, который вскоре прославится на весь мир, в жарком Париже на исходе лета. Бергман, в рубашке, галстуке и берете, и Грут, «...профиль, нижняя губа, короткостриженые волосы, кофточка, наброшенная на плечи». И кадры, где влюблённая парочка проходит мимо какой-то витрины на Монмартре, улыбается в объектив, потом стоит возле крутой лестницы, небрежно прислонясь к перилам.

Шёман был как младший братишка, который снизу вверх смотрит на более умелого и опытного, семью годами старшего брата. И что греха таить, старший брат Бергман нет-нет да и вгонял своего почитателя в неуверенность. Познакомились они в 1942-м, когда Бергман режиссировал «Сон в летнюю ночь» в Норра-Латин, где учился семнадцатилетний Шёман. Эльса Фишер отвечала тогда за хореографию, а Шёману выпало играть одну из ролей. Позднее Шёман попросил у Бергмана отзыв на свою первую драму, написанную «одним духом за четыре волнующие летние ночи». Они встретились в кафе, и Бергман угостил его кофе.

«Что же именно придавало ему такой авторитет, что я сразу поверил всему, что он говорил? Тот час в кафе «Норма» стал для меня определяющим на годы вперёд: укрепил мою веру в себя и соединил с ним дружескими узами. Наверно, многие из его сотрудников привязались к нему сходным образом: он помог им поверить в себя. Тем самым произошло и распределение ролей. Я нуждался в авторитетном наставнике, получил его — и начались типичные ученические метания меж бурным восторгом и боязливой критикой», — писал Шёман двадцать лет спустя.

Однажды под вечер, когда Гюн Грут была чем-то занята, они пошли в кино, посмотрели «Манон» француза Анри-Жоржа Клузо. Впервые Шёман смотрел фильм вместе с «Выразительным», как он называет Бергмана, который своими громкими комментариями раздражал и соседей, и своего спутника, — бесконечные стоны, вздохи и язвительные реплики.

«После фильма я даю Ингмару понять, каково мне было. Он изумлён: «Что ж ты сразу-то не сказал!» — «А что я должен был сказать?» — «Попросил бы меня заткнуться, чёрт подери!» Интересно, каким образом? Он даже не догадывается, какое безапелляционное впечатление производит. И как давит на меня: я теряю всякую самостоятельность. И что будет, если я попробую? «Генеральша была просто ужасная», — говорю я о последней пьесе Жана Ануя «Ардель». «Генеральша?! — говорит Ингмар. — Да она единственная, кто был хорош во всём спектакле!» Он наклоняется вперёд и объясняет, почему она хороша. Вот так всегда и бывает. Он отметает всё своим превосходящим опытом, а я забиваюсь в угол. Сижу там и сгораю со стыда, потому что собираюсь писать в журнале «Мы» о парижском театре. Знаю ведь! Я критик, я принадлежу к неприятельскому лагерю».

Слабая, подчинённая позиция Шёмана по отношению к наставнику позднее ещё обострится. Однако сейчас они наслаждались всем, что Париж мог предложить из кулинарных приключений, выставок, концертов и театральных постановок — «Мизантроп» Мольера, «Орлеанская дева» на музыку Жоржа Бизе.