КнигиКак кофейни и музеи делают из городов мировые столицы

Каждую неделю Look At Me публикует отрывок из новой нон-фикшн-книги, выходящей на русском языке. В этот раз мы представляем книгу Лео Холлиса «Города вам на пользу», которую выпустило издательство Strelka Press.

Место для творчества

Площадь Силикон-Раундэбаут. Я выхожу из метро, подсознательно ожидая увидеть нечто вроде «Крепости уединения» из фильмов о Супермене — дворец с хрустальными шпилями, тянущимися к лондонскому небу. Ведь это место должно стать центром активности, ядром будущей столицы. В ноябре 2010-го премьер Дэвид Кэмерон торжественно объявил здесь о начале реализации проекта Tech City, призванного превратить эту часть Восточного Лондона, протянувшуюся от Шордитча и со временем включившую в себя Олимпийский парк в 5 километрах к востоку от Стрэтфорда, в европейскую столицу высоких технологий. В своей речи он рассказал о том, что может предпринять государство для формирования новой динамичной экономики, основанной на знаниях и творчестве, способной бросить вызов всему миру:

«Сейчас ведущим „инкубатором“ высоких технологий и инноваций в мире является Кремниевая долина. Но нет никаких причин, по которым она должна оставаться гегемоном. Поэтому следует задаться вопросом: где у неё появятся конкуренты? В Бангалоре? Хэфэе? Москве? Сегодня я хочу сказать: если мы обретём решимость действовать и поймём, что для этого нужно, одним из таких конкурентов станет Лондон».

Поднимаясь на улицу, я сгораю от любопытства: что же здесь изменилось с тех пор, как я жил в этом районе 15 лет назад? Тогда это был запущенный «медвежий угол»: хотя по соседству располагался финансово-деловой квартал, район влачил жалкое существование. Когда-то здесь было скопление предприятий лёгкой промышленности — фабрик, мастерских, складов, — но затем всё это было заброшено и пришло в запустение; в элегантных особняках расположились мелкие мастерские с потогонной системой. По ночам находиться здесь было небезопасно. Но даже в этом состоянии район сохранял живость, и можно было заметить семена грядущих перемен. Сейчас, гуляя по улицам, я поражаюсь, как мало они изменились внешне, но атмосфера стала иной — здесь воцарился дух целеустремлённости. Замечаю, что ироничное панно рядом с автомобильным «кругом» — одна из ранних работ уличного художника Бэнкси, изображающая Траволту и Джексона в костюмах героев «Криминального чтива», но с бананами вместо пистолетов в вытянутых руках, — теперь закрашено. Вместо него поблизости появилась большая надпись на стене, словно подытоживающая нынешнее состояние района. Обходя круглую площадь, я останавливаюсь перед витриной фирмы What Architects, где выставлены макеты, остроумно сделанные из кубиков «Лего». На Леонард-стрит рассматриваю наружную рекламу жилого комплекса с характерным названием «Электронный город»: будущим жильцам обещают самое современное оборудование, сауну и круглосуточное дежурство консьержа. Кроме того, повсюду натыкаешься на кофейни; все сети общепита борются за помещения в этом уголке города. Похоже, кофеин — это топливо новой эпохи: первую промышленную революцию питал уголь, а сегодняшняя «креативная экономика» работает на двойных эспрессо. Ощущение такое, будто история повторяется: если появление первых кофеен в XVII веке предвещало зарождение глобализации, то их нынешнее поколение возвещает пришествие информационной эпохи.

Между кофейнями 1600-х годов и местами вроде Силикон-Раундэбаут можно провести много параллелей. Первые кофейни становились информационными и биржевыми центрами, создавая форум новой городской, творческой экономики. Именно там встречались на равных люди из разных концов города, там шёл обмен сведениями о том, какие корабли и с каким грузом зашли в Лондонский порт, там была создана первая фондовая биржа, составлен первый страховой лист, там можно было прочесть свежую газету. Там рождались клубы, разворачивались политические дебаты, там заканчивали свои «университеты» те, у кого не было времени на учёбу. В кофейнях проходили аукционы, судебные процессы и даже научные эксперименты.

О связях между творчеством и городом стоит поразмыслить: зачастую считалось, что вдохновиться на создание нового человек может, только когда остаётся один, в тишине, но история учит, что лучшие идеи нередко рождаются из сложности городской жизни. Можно ли считать город местом, стимулирующим творчество? И откуда возникают плодотворные идеи? Как мы знаем, известный американский писатель Джонатан Франзен работал над романом «Поправки» за столом, приставленным к голой стене, отключив интернет и даже для пущей сосредоточенности иногда надевая повязку на глаза. Ему требовалась полная изоляция; у других творческое настроение возникает за столиком в Starbucks — но в обоих случаях вдохновение связано с городским шумом или его отсутствием. Возьмём другой пример: экономист Адам Джефф изучал, каким образом расположенные рядом технологические компании влияют друг на друга и как происходит «перехлёст знаний» при такой близости. Выяснилось, что, когда конкуренты находятся рядом, это способствует творчеству и само это место превращается в кластер инноваций.

Если города представляют собой естественную среду для инноваций, то можем ли мы способствовать этому процессу? И как это лучше всего сделать? Влияет ли правительство на развитие инициатив вроде Tech City — ведь район площади Силикон-Раундэбаут привлекал творческие компании задолго до того, как туда прибыл Дэвид Кэмерон со своей «королевской конницей»? Даёт ли развитие творческого города экономические дивиденды или нам стоит остерегаться вкладывать деньги в проекты, которые могут оказаться дорогими в обслуживании и ненужными, — ведь бывает, что город преобразует сама культура, превращая его из тихой заводи в культурный «магнит»?

За последние два десятка лет немало городов занялись собственным ребрендингом под лозунгом «творческого города». По состоянию на 2011 год, политику поощрения творчества проводят как минимум 60 городов в разных странах; только в Британии их наберётся до двух десятков. В этих случаях город рассматривает культуру как средство повышения собственной известности и совершенствования своей экономики. Авторы проекта Liverpool One попробовали возродить заброшенный район Альберт-Док, создавая там развлекательные центры, музеи и современные жилые комплексы (эта идея встретила неоднозначную реакцию), в надежде, что люди снова захотят жить и бывать там. В Берлине при благоустройстве Паризерплац, вдоль которой раньше проходила стена, разделявшая ГДР и ФРГ, была поставлена сложная задача привлечь толпы туристов и одновременно превратить это место в достопримечательность общенационального значения, символ воссоединения страны. Многие из этих новых планов рассчитаны на достижение «эффекта Бильбао».

В конце 1980-х годов столица Страны Басков Бильбао отнюдь не возглавляла список культурных центров Европы. Это был обветшалый промышленно-рыбацкий город на северном побережье Испании, где безработица составляла 25%, а доходы от туризма были ничтожны — в город приезжало не более 100 тысяч человек в год. Как заметил архитектор-куратор Теренс Райли, о Бильбао никто не слышал и не представлял, где он находится. Никто даже не знал, как правильно писать его название. 

Казалось бы, не самое подходящее место для строительства масштабного объекта высокотехнологичной модернистской архитектуры и размещения одного из лучших в мире собраний современного искусства. Но благодаря решимости и тщательному планированию местным властям удалось убедить Фонд Гуггенхайма поделиться своей коллекцией и организовать конкурс, в котором приняли участие ведущие архитекторы мира. Затем для здания музея было выбрано место, где раньше находился крупнейший сталелитейный завод Испании, обслуживавший судостроительную промышленность и несколько десятилетий как выведенный в Азию.

В конечном итоге победил проект лос-анджелесского архитектора Фрэнка Гери, и результатом стала постройка, напоминавшая не столько здание, сколько вихрь сверкающих изгибов стекла и стали. Музей Гуггенхайма в Бильбао можно назвать архитектурным аналогом Мэрилин Монро, исполняющей песню «Happy Birthday» в своём белоснежном платье. Этот проект, стоивший более 100 миллионов долларов, мог реализовать лишь полный решимости город. Помимо архитектурного символа — музея, муниципалитет создал транспортную инфраструктуру — новый аэропорт и метро, а также улучшил ситуацию с санитарией и чистотой воздуха в городе, чтобы сделать новую достопримечательность ещё привлекательнее.

Когда оказываешься в этом городе впервые, здание музея, спиралью вкручивающееся в небо над окружающими домами, производит потрясающее впечатление. Бильбао уже привык к толпам туристов и начинает чувствовать себя в новом статусе вполне комфортно — пожалуй, даже воспринимает свою популярность как нечто само собой разумеющееся. Река Нервьон, петляющая вокруг музея, стала чище, а на её берегах разбиты бульвары, центральные улицы расширены и превращены в пешеходные зоны, усеяны бутиками и кафе. Граффити на стенах больше нет. Музей принёс пользу всему городу. Проект оказался настолько удачным, что окупился всего за семь лет. В 2010 году, несмотря на мировой экономический кризис, количество туристов в Бильбао продолжало расти и достигло 954 тысяч, из них не менее 60% составляли иностранцы. Регион получил от туризма дополнительный доход в 213 миллионов евро, местные власти — 26 миллионов евро налоговых поступлений, а около 3 тысяч местных жителей — рабочие места. Таким образом, появление Музея Гуггенхайма позволило вдохнуть в город новую жизнь. «Эффект Бильбао» многие пытались повторить, но мало кому удавалось превзойти оригинал. Он возвестил о начале эпохи «архитекторов-суперзвёзд», которым заказывали строительство броских культурных объектов, способных вывести второстепенные и третьестепенные города в число мировых центров. Рост туризма и доходов, возрождение гордости жителей за «малую родину» — важные факторы, заставившие многие города проделать тот же трюк,— но результаты были неоднозначными. Подобные грандиозные проекты повышают статус архитекторов с именем — Гери, Фостера, Хадид, Мейера, Колхаса, Либскинда, — но не всегда обеспечивают расцвет самого города. На каждую Сиднейскую оперу, чьи белоснежные крыши-паруса приобрели такую известность, что стали символом всей Австралии, приходится свой Национальный центр популярной музыки в Шеффилде.

Этот новый центр, строительство которого профинансировала Национальная лотерея, выделив 15 миллионов фунтов стерлингов, должен был стать памятником британской поп-музыке. Шеффилд — один из её малоизвестных, но важных центров: в нём появились рок-группы Def Leppard, Goths, Cabaret Voltaire, синти-поп-коллективы 1980-х годов Human League, ABC и Heaven 17, а также кумиры брит-попа Pulp, эстрадный певец Ричард Хоули и группа Arctic Monkeys. Поэтому он казался самым подходящим местом для прославления местных талантов, и организаторы заказали архитектурному бюро Brandon Coates Associates здание, которое должно было немедленно стать его символом. Оно напоминало четыре соединённых друг с другом металлических барабана. Впрочем, главным изъяном проекта была не архитектурная составляющая, а бизнес-план — первоначальная оценка количества посетителей оказалась сильно завышенной: владельцы ожидали, что за год в музее, открывшемся в марте 1999 года, побывает 400 тысяч человек. За первые семь месяцев, однако, Центр посетили только 104 тысячи человек, пресса стала называть этот проект «белым слоном» — ненужным и дорогим в содержании подарком, и управление музеем было передано PriceWaterhouseCoopers с поручением найти способ сократить расходы. В июне 2000 года проект закрылся; убытки составили миллион фунтов. К 2003 году здание было передано студенческому союзу Шеффилдского университета Хэллама.

Подобные неудачи не удерживают развивающиеся города от попыток превратиться в культурную столицу. Однако в этих случаях творческий подход легко спутать с тем, что публицист Деян Суджич называет «комплексом монументальности» — стремлением с помощью архитектуры показать всему миру, как влиятелен и богат город.

В январе 2007 года власти Абу-Даби запустили проект Saadiyat Island, который должен был превратить ОАЭ в культурный центр. На церемонии рядом с членами королевской семьи стояли многие ведущие архитекторы мира. Гери привлекли для проектирования филиала Музея Гуггенхайма в Абу-Даби, надеясь, что он сможет повторить свой успех в Бильбао. На групповом фото можно также увидеть Заху Хадид, которой поручили художественный центр, французского архитектора Жана Нувеля, прославившегося проектом Исламского центра в Париже, — он занялся музеем классического искусства (возможно, он станет филиалом Лувра). Завершает картину Морской музей по проекту Тадео Андо. Строительство комплекса планируется закончить в 2017 году. Хотя многие участники проекта видят в нём возможность использовать искусство и культуру для преодоления границ между цивилизациями, нетрудно догадаться, что его главная цель — не творчество, а деньги туристов. На острове Саадият отведены участки под отель Hyatt, клуб Monte Carlo, комплексы вилл на пляже Mandarin Oriental и St Regis. Один из девелоперов, Барри Лорд, поясняет: «Туристы, которые путешествуют, чтобы посмотреть объекты культуры, богаче, старше, образованнее и больше тратят. С экономической точки зрения здесь всё обоснованно». С этим трудно не согласиться, и такая модель действительно сработала в Бильбао, но это не единственное определение творческого города, и такой путь не обязательно указывает на то, что город обретёт значение в будущем.