Репортаж с Каннского кинофестиваля, часть 3

Прощание Содерберга

Хозяина блинной зовут Себастьян, у него есть футболка Dead Kennedys и Wi-Fi — за что ему отдельное спасибо. Критики из Village Voice прямо в этой самой блинной упрекают меня в том, что я не ем еду, критик Долин ругается, что я не хожу на пляж, а отборщик омского кинофестиваля Сазонов, которому я проспорила бутылку шампанского (единственная одежда, которую он взял сюда, — костюм-тройка, который обычно тут мало кому нужен, а Сазонову вот пригодился), ругается, что я игнорирую вечеринки, на которых, судя по рассказам очевидцев, творится что-то страшное. Сазонов говорит, что вчера повстречал на одной двухметрового черного Люцифера, который познакомил его со всеми режиссерами планеты; мой сосед Карцев — что на балконе Wild Bunch была вечеринка свингеров. Я же вчера видела, как Стивен Содерберг плакал на собственной пресс-конференции, и это, надо сказать, стоит всех пляжей, вечеринок и даже еды вместе взятых. 

Содерберг приехал сюда впервые в 1989-м, со своим дебютом «секс, ложь и видео» (именно так, с маленьких букв), получил за него «Золотую пальмовую ветвь» — и своей победой раз и навсегда изменил облик американского независимого кинематографа 1990-х. Вим Вендерс, тогдашний президент жюри, вручая Содербергу награду, говорил, что «секс, ложь и видео» дают ему уверенность в будущем американского кинематографа. С тех пор прошло 24 года, и американец приехал сюда со своим тридцатым (и вроде бы последним) фильмом: экранизацией мемуаров любовника пианиста и шоумена Либераче, героя 1970-х, исчезнувшего вместе с эпохой и стертого из памяти поколения настолько, что, по мнению голливудских продюсеров, его историю забыли все, кроме старушек и геев. В результате необходимые Содербергу 5 млн дала только студия HBO, фильм в кинотеатрах не выйдет, а его покажут по телевизору — и это, конечно, несправедливо. Майкл Дуглас играет Либераче; его любовника, белокурого ветеринара с ранчо, — Мэтт Деймон. Содерберг по-прежнему виртуозно работает с пластическими формами и проворачивает тут свой обычный формалистский трюк, аккуратно вынося за скобки самое главное: снимает фильм о шоу и сексе, в котором нет ни шоу, ни секса, а есть никогда не дававшиеся ему раньше и за это напрочь вычищенные из его фильмов настоящие чувства.

Заканчивать карьеру сладко-горькой комедией про отношения — само по себе красивый жест, но он идет дальше и рифмует медленно умирающую любовь с уходящей эпохой. «За канделябрами» — это последнее шоу накануне конца света, эпохи СПИДа и эры великой наприкаянности, когда в воздухе застынут одиночество и обреченная свобода. Содерберг прощается со зрителем в лице вознесшегося на небеса пианиста в блестках и перьях — когда в 1989-м у него спросили, ждет ли он после триумфа на «Санденсе» еще одной награды, он ответил, что снять фильм — уже награда. Теперь, когда на пресс-конференции у него спрашивают, правда ли это его последний фильм, он теряется, у него дрожит голос, и на глаза наворачиваются слезы: 24 года он упражнялся в технике, совершенствовался ради совершенства, достиг такого уровня владения киноязыком, что, с известной долей вероятности, может монтировать фильмы прямо из воздуха. Конечно, ему стало скучно, но кино всегда было для него единственной большой любовью и главным наркотиком. Теперь любовь превратилась в автоматизм, и пора прощаться, но признаться себе в этом тяжело. Не хочется больше ничего объяснять, но это был по-настоящему великий и красивый момент, и очень хочется надеяться, что Майклу Дугласу, который приехал сюда во второй раз и, кроме того, болен раком, дадут приз за лучшую мужскую роль.

Паоло Соррентино ищет красоту

К вопросу о призах — в нашей традиционной рубрике «Каннские предсказания Антона Долина» появился новый кандидат на «Золотую пальмовую ветвь» — «Великая красота» Паоло Соррентино. Соррентино снял свою «Сладкую жизнь» и отдал дань итальянским великим — Феллини, Феррери, Сколе. Его давний друг и постоянный актер Тони Серьвильо играет престарелого журналиста, ужасно успешного, — с террасой напротив Колизея, бомондом в качестве гостей, иностранной домработницей и кучей свободного времени. Когда он не берет скандально успешные интервью у современных художниц, он ходит по Риму (откуда вообще не уезжает, потому что ему лень), спит с заглянувшими в гости красавицами, дает советы друзьям, ходит на вечеринки и похороны. Главная проблема (она, правда, тревожит больше всех остальных персонажей, чем его самого) заключается в том, что когда-то он написал хороший роман, и все до сих пор ждут от него второго, хотя прошло уже лет сорок. Тогда он вдохновился первой любовью, а теперь не может найти ничего, что заставило бы его сесть за книгу, и вот в поисках этой самой «великой красоты» праздно проводит свои дни в хороших разноцветных костюмах от лучшего римского портного. По структуре и впечатлению «Красота» больше похожа не на Феллини (хотя и из него, и из Сколы есть уйма прямых цитат), а на «Жил певчий дрозд», только с намеком на катарсис. Кино, строго говоря, о закате Европы — и в любом случае у Соррентино замечательно получилось. 

Джонни То ищет преступников

Необходимое в жизни постоянство неожиданно нашлось в лице критика Нелепо, который, как тот самый герой фильма Гироди, сидящий на холмике, сидит каждый вечер в пресс-центре, а я прихожу с ним поговорить (и посмотреть на футболку с целующимися мужчинами). Узнала, в частности, про лучший фильм фестиваля, который никто не видел, потому что Нелепо про него никому не рассказал, — «Встречи после полуночи» Гонзалеза, выдающийся, если верить Борису, дебют про оргию. Еще он в восторге от Джонни То — его тут показывают вне конкурса, и это, конечно, развлечение на любителя, но, по-моему, тоже прекрасное. То в этот раз выступил из всех своих многочисленных режимов в абсурдно-комедийном. Энди Лау — великий, что бы он ни делал (даже тут, когда его тошнит каждой порцией еды, которую он съел).

В паре с Самми Чен дают слэпстик на фоне крови и разноцветных привидений, возникающих то и дело у обоих в голове. Она играет глуповатую женщину-полицейского с отличной физподготовкой, а он — следователя, которого несколько лет назад уволили за то, что он внезапно ослеп. Теперь он ходит с палочкой, воображает все преступления у себя в голове и раскрывает их по запаху и наитию. И вот она ему в свой отпуск заказывает найти свою подружку детства, а он вместо этого лезет раскрывать кучу других преступлений, и в итоге вокруг них все время что-то происходит, то по одному, то по какому-нибудь другому делу. Фильм идет два часа, есть совсем уж дикие вставные номера (вроде дамы из шкафа, от которой целая семья соседей сбежала), есть откровенно плоские пародийные моменты (вроде маньяка, спрятавшего у себя десяток скелетов и питающегося девичьими глазами) — но все два часа весело, а в конце даже минут на пять серьезно переживать начинаешь. 

Тобак и Болдуин ищут бюджет

Еще один внеконкурсный фильм — совершенно очаровательная документалка Seduced and abandoned Джеймса Тобака, который почему-то на показе сел рядом со мной. Там Тобак и Алек Болдуин пытаются опровергнуть (ну, или доказать) слова Орсона Уэллса, что режиссер тратит 95 процентов времени на поиск финансирования и только пять — собственно, на то, чтобы снять кино. Тобак и Болдуин придумывают какой-то дикий ремейк «Последнего танго в Париже», где действие происходит в Ираке, а Болдуин играет журналиста, и отправляются в Канны — искать кого-нибудь, кто даст им на это безобразие $25 млн. Встречаются с Бертолуччи, чтобы спросить его об авторских правах, — тот смеется и говорит: «Делайте что хотите», ходят по маркету и национальным павильонам, говорят со Скорсезе, Фрэнсисом Фордом Копполой и другими заслуженными авторами. Продюсеры отвечают, что никогда не читают сценариев, и интересуются, почему в их фильме нет звезд (Болдуин устарел), тогда горе-авторы идут к Райану Гослингу и Джессике Честейн: у них еще есть концепция, что в этот фильм они берут только тех, кто утвердительно ответит на вопрос «Готовы ли вы умереть?».

Честейн смущенно отвечает, что нет, не готова. Небритый и лохматый Гослинг вместо ответа рассказывает, как однажды летел на неисправном самолете, и, когда появились кислородные маски, все пассажиры начали в ужасе кричать, запоминать лица соседей, чтобы знать, с кем сейчас умрут, а у него сработал какой-то странный рефлекс, и он принялся немедленно доедать стейк. Скорсезе травит байки про евреев, Коппола — про Де Ниро, Тьерри Фремо говорит, что любит Канны преимущественно за то, что тут целых 12 дней говорят только о кино, кто-то рассказывает анекдот про Черчилля, который обещал защищать народ «from erection to resurrection». Денег Тобаку с Болдуином, как ни странно, все-таки дал какой-то филантроп и миллионер — фильм, правда, зная темпы Тобака, они снимут дай бог лет через десять (или не снимут никогда), но Seduced and Abandoned — необязательный, но дико обаятельный праздник кинематографа. 

Раздвоение Джеймса Франко

Тем временем в «Особом взгляде» показали фильм, с которого ушли, кажется, все знакомые (что не помешало остаться до конца полному залу каких-то еще людей): экранизации Фолкнера за авторством Джеймса Франко с Джеймсом Франко и Дэнни МакБрайдом в главных ролях (не хватало Сета Рогена, конечно). Это, надо сказать, artsy-fartsy as hell — выглядит как театральная постановка, за кадром однозвучный гул, экран разделен пополам, в каждой половине показывают изображение, снятое с разных камер, сплит-скрин выключается, только когда история переходит к кому-то из героев, — тогда несколько минут показывают собственно героя крупным планом, ну а дальше снова здорово. И так два часа. Поначалу кажется, что это по-своему круто — есть, например, пара удачных моментов, когда обе камеры показывают детали сцены, предлагая зрителю самому представить общий план, и такой вариант экранизации фолкнеровской прозы даже кажется уместным. Но через двадцать минут начинаешь обращать внимание на то, что визуальные рифмы в двух половинах экрана вообще-то чудовищные, но это не так страшно, как то, что в этом фильме больше ничего не произойдет: закадровый гул не прекратится, актеры не станут играть лучше, и зачем Франко это делает, понятнее не станет. В общем, остановите его кто-нибудь, пожалуйста, а то он же в следующем году в основном конкурсе не дай бог окажется. 

Особенно вопиюще «Когда я умирала» начинает выглядеть, когда понимаешь, что он находится в одной программе с лучшим фильмом фестиваля, который никому не понравился, — Bastards Клер Дени. Дени сияет, в зале — Каракс с Кайли Миноуг, на экране — мрачная история о последнем герое и бессмысленном благородстве в духе мельвилевского «Самурая», озвученная группой Tindersticks. То, как Дени работает с киноязыком, многих раздражает — например, критика Долина, но у нее-то как раз все в порядке и с музыкой, и монтажом, и с визуальными рифмами. Мой соулмейт из Mubi Адам Кук хвалит «Бастардов» за атмосферу и призывает всех к повторному просмотру, но, если вкратце, то грандиозно там более-менее все — от техники до сути высказывания. 

Новый Рефн с Гослингом и электрическое замыкание

Напоследок сообщим, что новый Рефн, сюрприз, так себе, к тому же во время сеанса в Суасантьеме на десять минут выключилось электричество. Питер Брэдшоу, который пишет рецензии за десять минут, впрочем, в восторге и говорит, что «The first scenes made me think that Wong Kar-wai had made a new film called In the Mood for Fear or In the Mood for Hate». Но о том, что он имеет в виду, — в следующий раз, а то тут начинается фильм Кешиша про синеволосых лесбиянок.