МнениеУчёные отвечают на вопросы, от которых они устали

Повседневную жизнь любого специалиста сопровождают неловкие вопросы, которые им задают несведущие люди. Look At Me спросил у четверых учёных, какой вопрос надоел им больше всего, и попросил ответить на него или объяснить, почему это сделать нельзя.

«О чём говорит “Чёрный квадрат” Малевича?»

Родившиеся в 1930-х оказались поколением, которое было совершенно не знакомо ни со своей историей, ни со своим искусством. Такое произведение, как «Чёрный квадрат», просто не появлялось на публике. Последняя выставка Малевича прошла в 1930 году, а возвращение его работ в какую-то официальную экспозицию произошло только в 1960-х, и то это был не «Квадрат». Это поколение не имело представления о современном западном искусстве. Какую-то память хранили лишь те, кто в молодости застал период революции и первые годы советской власти. Но и их было немного, потому что не все были связаны с художественными кругами. Публичными в период авангарда были только чтения стихов.

Сейчас говорят, что у нас литературу понимают лучше, видимо, именно благодаря этому. Отчасти можно говорить о сохранении традиций, связанных с конструктивизмом, со школой ВХУТЕМАСа. В основном это связано с книжной графикой и дизайном, поскольку о Родченко говорили в Строгановском институте. А от современного абстрактного искусства, которое заново открывали в 1960-х, мы были отрезаны. Какая-то информация о западном искусстве просочилась благодаря Международному фестивалю молодёжи и студентов, но прямая связь с искусством 1910-х и 1920-х годов была потеряна.

Поэтому, прежде чем говорить о роли «Квадрата», нужно вписаться в историю искусства и таким образом научиться смотреть на живопись. Это сложно. Всё наше художественное образование до последнего времени странным образом заканчивалось где-то на Ван Гоге и Сезанне. Казалось бы, сейчас что-то изменилось, у нас говорят о современном искусстве, но всё равно у нас практически не знают абстрактное искусство такого рода, как картины Марка Ротко или Никола де Сталя. Это искусство требует определённой культуры смотрения и внимания.

Это поколение не имело представления
о современном западном искусстве.

«Чёрный квадрат», в общем-то, такой же. Но в нём есть и другие моменты. Он занимает место в истории искусства, это целый этап, и очень важный. Чтобы это понять, нужно объяснить, что было до этого и что для нас значит абстрактное искусство. Даже среди интеллигентов отношение к абстрактному искусству очень подозрительное. Это связано с необходимостью увидеть содержание внутри. Поэтому, когда в Малевиче находят какое-то мистическое, религиозное содержание, за это хватаются. Они не понимают того, что искусство существует и само по себе, что работа сама по себе представляет что-то только для истории искусства. Какие-то этапы его развития оказались просто пропущены.

Поэтому, когда люди спрашивают меня «Что такое „Квадрат“?», я затрудняюсь отвечать прямо, потому что для этого надо знать человека. Готов ли он сам это знать? Каждый раз я задаю какие-то наводящие вопросы: «Что вас интересует в искусстве?», «Какие работы абстрактных художников вы знаете?» И, как правило, выясняется, что эти люди не понимают Малевича просто потому, что они не знают искусства и его историю и не считают, что это нужно, чтобы о нём говорить».

«Какой язык самый сложный?»

Для примера возьмём русский и языки стран Северной Европы. Как правило, носители русского языка довольно легко и быстро осваивают финское произношение — фонетические системы двух наших языков довольно похожи, да ещё и долгое время развивались в одном культурном ареале. Однако когда русскоязычные эмигранты впервые открывают учебник финского языка и узнают, что в нём около пятнадцати падежей, их охватывает паника. В то же время шведская, датская, норвежская фонетика россиянам поначалу кажется чудовищно сложной. Но затем в предложениях волшебным образом обнаруживаются знакомые синтаксические структуры, общие корни, принципы сочетания слов и так далее — а всё потому, что скандинавские языки относятся к той же индоевропейской семье, что и русский, а финский язык им не родственник, хоть и заимствовал много лексики из славянских (лично мне больше всего нравится название Библии — Raamattu, из русского «грамота»).

Вывод: не стоит относиться к языкам так же, как к протонам и нейтронам, пытаться их считать и сравнивать — ситуация гораздо более сложная».

«Почему что-то мы запоминаем лучше,
а что-то — хуже?»

Оба эти вопроса печалят тем, что на них нельзя ответить. Кое-какие данные есть, но они так разрозненны, что в глобальном смысле от них пока нет толку. А ещё современные методы не позволяют выяснить, реально ли животное забыло что-то или оно просто не может воспроизвести ответ. У Русалочки отказали голосовые связки, но понимать окружающих она не перестала. Значит ли это, что она забыла человеческую речь?

А вообще, если честно, меня больше всего раздражают не вопросы, а ответы. Сейчас очень модно говорить о том, как на поведение человека влияют гормоны и нейромедиаторы (разница между ними очень условна): окситоцин, дофамин, серотонин и прочее. Люди начитываются популярных текстов и зазубривают: окситоцин приносит радость общения с близкими, дофамин даёт удовольствие, серотонин — это гормон счастья. Мало того что это абсолютно не так, и на деле всё несоизмеримо сложнее, так аудитория ещё приучается думать, что в любых неурядицах виноваты гормоны. Наорал на знакомого — мало серотонина, надо съесть банан. Поссорился с подружкой — она больше не вызывает во мне выброс дофамина, всё вещества виноваты, я не при чём. Если раньше увлекались психологией и считали себя знатоками чужой души, теперь предпочитают читать про дофамины и серотонины и уверены в том, что помимо психологии досконально знают и физиологию».

Андрей Акиньшин

историк-медиевист

«Не считая вопросов вроде „А в каком году произошло такое-то событие?“, который задают люди в надежде показать, что они знают побольше так называемого историка, пожалуй, самый надоевший это „Ну и чем ты планируешь зарабатывать на жизнь?“. На что такие люди получают вполне закономерный ответ: «Я исследователь, и я планирую заниматься исследованиями, а также преподавательской деятельностью. Я буду писать книги, давать лекции и ездить на конференции. Это неплохо оплачивается, если ты достаточно хороший специалист и занимаешься чем-то полезным, а не просто читаешь курсы лекций по бумажке».