Режиссер «Кислорода» Иван Вырыпаев о своем новом фильме

В российский прокат выходит «Танец Дели» — новый фильм Ивана Вырыпаева, режиссера «Эйфории», «Кислорода», сценариста второго «Бумера», но в первую очередь — успешного театрального драматурга, чьи постановки идут не только у нас, но и в Европе.

Интервью: Антон Сазонов

Премьера камерного «Танца Дели» состоялась на Римском кинофестивале в конкурсной программе CinemaXXI, где кроме него показывали новые работы Пола Верхувена и Питера Гринуэя. Антон Сазонов встретился с Иваном и поговорил с ним о противостоянии театра и кино, фальши, деньгах и сериальных амбициях.

Последние два ваших полнометражных фильма — «Кислород» и «Танец Дели» — это киноверсии ваших же спектаклей, для которых вы сами же написали пьесы. Для чего вы работаете с одним и тем же текстом в разных форматах?

Мои фильмы не имеют ничего общего со спектаклями, о которых вы говорите. Театр вообще нельзя снять на камеру. Ну, то есть физически можно, и это часто делают, но эффект воздействия на зрителя пропадает. Спектакли можно смотреть только в театре. В этом-то и вся суть, что там живой актер перед вами, живая энергия. Кино устроено совсем по-другому. Поэтому два моих последних фильма — это именно фильмы, и к театру никакого отношения не имеют. Единственное, что их роднит с театром, — это тексты. Как и спектакли, эти фильмы сделаны по моим пьесам. Но пьеса в кино решена уже совсем по-другому, чем на сцене. Это так же сопоставимо, как выступление рок-группы на концерте с их клипом на эту же песню. На концерте живая энергия, а клипе музыка превращается в кинообраз.

А почему вы повторно возвращаетесь к одним и тем же текстам? Они вас не отпускают? 

Я снимаю фильмы по своим пьесам по двум причинам. Во-первых, расширение аудитории. Ведь жители Владивостока не могут прийти ко мне на спектакль в Москве. Во-вторых, деньги. В кино больше платят. 

Насколько для вас вообще важно снимать кино? Это жизненная необходимость или получение нового опыта?

Сегодня, когда виды искусства и жанры потеряли всякое самостоятельное значение, уже неважно, как и с помощью чего ты общаешься со зрителем. Главное, чтобы тебе было что сказать. А как и каким способом: фотография, живопись, кино, театр, музыка — не столь важно. Как можешь, так и говоришь. Критерий сегодня только один. Попадает это в зрителя или нет. Других критериев в искусстве
сегодня нет.  

Чем для вас является кино? 

Языком, на котором можно говорить с другими людьми. Искусство для меня — это возможность поставить вопрос. И к себе, и к зрителям. А кино или театр — это способы, которые мне помогают ставить эти вопросы. С помощью камеры, актеров, монтажа и музыки я могу обозначить тему и выделить вопрос. При этом очень важно, чтобы этот вопрос получился не просто интеллектуальный, а прежде всего эмоциональный. Чтобы этот вопрос оказался важным и мне, и зрителю. И вот для этого искусство.

Вам самому какое кино нравится?  

Я малообразованный человек в кино. Лично мне нравятся американские телесериалы. Любимые из них: «Босс», «Доктор Хаус», Homeland.  

То, что ваши последние два фильма разбиты внутри на части, — в этом есть что-то от сериалов? 

Сегодня в постмодернизме все состоит из частей. Все разлетелось на части. Меня же интересует то, что объединяет эти части. Ведь что-то же все это объединяет? В фильме «Танец Дели» все объединяет тот, кто фильм смотрит. То есть зритель. Все эти семь фильмов соединяются в один в сознании зрителя. 

Сериал вы не хотели бы сделать?  

Очень хотел бы снять сериал. Я мечтаю написать и снять сериал. Но я не уверен, подошло бы то, что мне интересно, «Первому» или ТНТ. Те сериалы, которые я люблю, не показывают по этим телеканалам. Ну, и нужно сказать, что у меня пока не получается придумать сериал, не хватает таланта.  

В «Танце Дели» герои говорят о разных вещах, в том числе о фальши. Чем она для вас является?

Когда делаешь то, чего не чувствуешь. Но без фальши нет жизни. Пока ты живешь, то так или иначе где-то и когда-то, время от времени или очень часто, фальшивишь. Мы все фальшивим в большей или меньшей степени.  

А как можно делать то, чего не чувствуешь? 

Я не знаю. Я в творчестве этого ни разу не делал. В жизни делал когда-то, и это было ужасно.

Где меньше фальши — в кино или театре? 

Фальшь есть повсюду. Ничего в этом нет странного. Не нужно комплексовать, если вдруг сфальшивил. Секрет в том, что чем глубже познаешь себя, тем больше видишь, насколько ты фальшив. Вчера моя жизнь казалась мне правдивой, а сегодня я смотрю на себя и вижу, сколько в ней фальши. А завтра так же буду видеть свой сегодняшний день. И так до тех пор, пока не дойду до конца. То есть до реальности, которая в основе всего.

У вас очень герметичное кино, рассказывающее про внутренний мир. Внешний мир вас мало волнует?

Внутренний мир и внешний — это одно целое. Внешний мир — это выражение внутреннего. Вот как шоколадный заяц. Что такое шоколадный заяц? Это же шоколад. Понимаете, о чем я? Это шоколад, принявший форму зайца. Как можно одно отделить от другого?

У вас в фильме есть ироничная ремарка про оппозицию. Вы все это не разделяете?

Протесты — это часть нашего мира. Сам я тоже часто протестую. Например, против слишком горячего чая, очереди в банке и запаха пота от рядом стоящего мужчины в метро. Мы так устроены, что все время протестуем. Протестуем против протестов. Перестать протестовать — то же самое, что перестать отделять себя от внешнего мира. Это значит осознать, что мир, который тебя окружает и твой мир внутри, — один и тот же мир. Что «я» и есть мир. Не «я» в мире. А «я» — мир. И вот когда это осознаешь, то можно и на митинги ходить, и в баню. Куда угодно, вообще. Оппозиция делает свое дело, и Путин делает свое дело. А я делаю свое. Главный вопрос — что в этом мире постоянное и непреходящее?

Официальный бюджет фильма — 400 000 долларов. Какой-нибудь «Портрет в сумерках» обошелся в несколько раз дешевле.

Мы не экономили деньги. Потратили столько, сколько было нужно. Бюджет ушел на гонорары, на репетиции, на съемки, на постпродакшен. 400 тысяч — не много для кинопроизводства. Но нам хватило.

Действие в фильме происходит в одной декорации. Для вас это было принципиальным решением?

Вначале мы хотели строить больницу. И у нас планировался медицинский персонал. Но потом мы вдруг поняли, что тогда все пропадет и потеряет смысл. Тогда мы решили сосредоточиться только на смысле и теме — через игру актеров и текст.

Едва ли не единственное, что о вас написано в русской Википедии, — что вы серьезно увлечены исламом. Это действительно так?

Я видел это. Но это странное недоразумение. Я долго не мог понять, откуда это могло взяться. Но потом вспомнил. Несколько лет назад я ставил спектакль по стихам казахского поэта Абая Кунанбаева. Про него говорили, что он суфий. Наверное, в одном из интервью я с восхищением сказал о суфизме. Сейчас нет времени объяснять, что такое суфизм. Да и не мне это делать. Но я точно не мусульманин. Очень смешно, что там так написано. Хотя ислам я уважаю всем сердцем — как и другие великие религии.

Вы сейчас живете в Варшаве и почти не бываете в Москве. Чем вы там занимаетесь?

В Варшаве я работаю в театре. Ставлю спектакли и воспитываю свою дочь, которой четыре месяца. Но я живу между Варшавой и Москвой. Сейчас больше в Варшаве, а с апреля буду почти все время в Москве. 

Насколько удобно жить на два города?

Жизнь на две страны многому учит. Прежде всего я смог со стороны, глазами европейцев, посмотреть на Россию. Это позволило увидеть то, что раньше я не замечал. Я стал сильнее любить свой народ и свою страну. Но жить на два города, конечно, тяжеловато. Много приходится летать на самолете. Это не только утомительно, но еще и дорого.

С апреля вы вступаете в должность художественного руководителя театра «Практика». На кино у вас время останется?

Я хочу снимать кино. Но у меня нет денег. Я подаю заявки в Фонд кино, но мне пока что отказывают. И я подаю повторно. Недавно вот отправил заявку на фильм по моей новой пьесе, но, кажется, мне снова отказали.
В этом нет ничего страшного. Значит, пока что не буду снимать. Может, когда-нибудь удастся снять еще один фильм, а может и нет. Я к этому отношусь абсолютно философски.