ИнтервьюКак превратить в музыку
сухой лед, татуировки
и сломанный зонт

Каждую неделю Look At Me публикует большое интервью с представителями творческих индустрий. В этом году мы будем говорить не только с арт-директорами, но и с художниками, архитекторами, режиссёрами, музыкантами и другими творческими профессионалами. Наш герой на этой неделе — музыкант и художник Дмитрий Vtol Морозов.

Как ты начал заниматься электронной музыкой?

Когда мне было 8–9 лет, я собрал компьютер из деталей телефонов. Конечно, он не работал: я просто имитировал прибор сам по себе. Это был такой карго-культ, я понимал, что компьютер должен состоять из электронных компонентов, но не знал, как заставить его работать. Тогда мне открылся мир мелких цветных деталей, скрытых за корпусом различных устройств. Я быстро выучил базовые принципы работы электроники.

Примерно в 15 лет я увлёкся музыкой и захотелось играть самому. Мне нравился фри-джаз, сложная классическая и авангардная музыка. Начал сам что-то записывать, использовал совершенно банальные способы записи и обработки: компьютер, очень дешёвую электрогитару и т. д. Не имея ничего другого, я начал экспериментировать с этой техникой и изучать программы и секвенсоры (Инструмент, управляющий записью музыки и воспроизведением секвенций — отдельных повторяющихся мелодических фраз. — Прим. ред.), которые, конечно, на тот момент были достаточно слабые.

И ты решил собирать собственные инструменты?

Я заинтересовался синтезаторами как классом устройств и понял, что, помимо банальных инструментов, которые просто имитируют звуки пианино, есть ещё синтезаторы — аналоговые, цифровые и гибридные, —  дающие возможность создавать звук с нуля. Стал коллекционировать всевозможные аналоговые синтезаторы: советские, японские, американские, но хотелось чего-то большего. Гитарные процессоры, которых становилось всё больше, сами тоже закольцовывались и соединялись, так что гитара перестала быть им нужна.

Однажды мне в руки попала гитарная педаль, переделанная каким-то умельцем. Даже без подключенной гитары она звучала необычно, потому что звуки были очень органичны, странны и каждый раз неповторимы. Я попытался связаться с этим человеком, чтобы узнать, как он это сделал. Оказалось, что он не разбирался в электронике, а просто «препарировал» эту педаль опытным путём — методом тыка.

Меня вдохновила эта история, и я начал покупать дешёвые игрушки и переделывать их в странные шумовые инструменты. Первый инструмент, который я сделал 6–7 лет назад, до сих пор работает. Я выпустил целую серию машин с одинаковыми алгоритмами звучания, а потом переключился на звуковые и мультимедиа-инсталляции. Сейчас я занимаюсь этим гораздо активнее.

Расскажи о своей учёбе в Термен-центре*.

Формально я там не учился. Он был создан для студентов консерватории, которые изучали историю электронной музыки у Андрея Смирнова. Но при этом Термен-центр был медиалабораторией, центром притяжения большого количества людей, не обучающихся в консерватории, но интересующихся экспериментами в музыке и медиа. Я ходил на лекции, слушал иностранных музыкантов и даже сам удостоился чести прочитать там лекцию перед реструктуризацией центра в закрытое учреждение исключительно для студентов консерватории.

Твои работы часто появляются на выставках сайнс-арта в Laboratoria Art and Science. Ты считаешь себя сайнс-арт-художником?

Для меня важен медиаарт как таковой, и лично для меня сайнс-арт — это частная форма медиаарта. Например, у меня есть объект Cryophone, в котором я использую сухой лёд для того, чтобы выделяющийся углекислый газ превращался в звук. Понятно, что это чистый сайнс-арт, абстрактный совершенно, ни к чему не привязанный. А есть работы, которые скорее можно отнести к медиаарту, потому что они исследуют человека в соединении с электроникой. Всё, что я делаю, — это в какой-то степени исследование, научная, а не только художественная практика. Я всегда хочу поднять более глубинный пласт, поработать с научной концепцией, не обязательно из естественных наук — иногда это психология, иногда статистика или даже экономика.

Многие вещи, которые ты создаешь с помощью синтезаторов, можно делать на компьютере, даже существуют программы, имитирующие circuit bending*. Какой смысл делать всё это руками?

Использование материального инструмента, а не компьютера или лэптопа, влияет на то, как тебя воспринимают: ты показываешь, какой ты художник и с чем ты работаешь. Я не использую компьютер на сцене, хотя много работаю с ним во время создания инсталляции — в таком случае он становится «мозгом» арт-объекта. Когда я выступаю, мне не хочется, чтобы вертикальный экран становился стеной между мной и зрителем. Даже в консерватории рояль стоит боком, чтобы можно было видеть, как музыкант играет. Если уж совсем просто, мне нравится некий физический, реальный процесс, происходящий в электронике.

Одна из теорий, что я сам для себя выработал, заключается в том, что некая потенция звука, который получается при бендинге, в разы превышает то, что можно получить на компьютере. И я имею в виду даже не то, что так звук получается более сложным и многомерным, а то, что в конечном счёте он по-другому, гораздо сильнее воздействует на слушателя.

Нас окружают в основном произведения, которые сделаны с помощью компьютера. Ты чувствуешь, что твой способ менее популярен?

Мне кажется, что сейчас происходит ренессанс «железа» в электронной музыке. Стало производиться много аналоговых синтезаторов, то есть синтезаторов, созданных по технологии 40-летней давности, хотя, конечно, они становятся компактнее, у них больше возможностей в плане управления и памяти.

С точки зрения прагматики да, можно иметь компьютер, не тратить десятки тысяч долларов на студию и аппаратуру, купить себе дешёвый миди-контроллер и т. п. Будет ли это хуже или лучше? Не будет ни хуже, ни лучше. Есть массовый продукт, и использование простых вещей — это не плохо, хотя и остаётся желание противостоять ширпотребу.

Посмотрим, что произошло с эстетикой глитча: русский дизайнер Владимир Шрейдер cделал приложение, и в один момент элитарный, закрытый клуб художников, которые использовали глитч, пополнился армией поклонников этого эффекта. Glitche — это крайне удачный продукт, но он трансформировал целое течение в культуре в абсолютно поп-культурный жанр, что, конечно, неплохо. Так происходит всегда: какие-то эксперименты авангарда со временем перенимает массовая культура и использует в гипертрофированном виде. В электронной музыке то же самое. Есть айфон, где есть сотни тысяч приложений, которые могут делать звук. А есть прибор, который, не может так много, зато он особенно звучит, и в его внешнем виде есть какая-то поэтичность.

Какие самые неожиданные результаты ты получал в ходе своих экспериментов? Становились ли музыкальные инструменты «автономными»?

Лет шесть назад у меня был случай, который мне очень запомнился. Я создал один прибор, и вдруг он ни с того ни с сего стал работать, как терменвокс*, хотя и не был предназначен для этого. Получается, что я повторил то же самое, что когда-то сделал Лев Термен, который во время эксперимента получил музыкальный инструмент как побочное явление. Этот случай меня очень вдохновил, это было похоже на откровение. Я не претендую на изобретение, я специально не пытался это сделать, а просто заметил, как появилась дополнительная функция. Потом разобрался, почему это произошло, и добавил нужные детали во все приборы той серии из 10 устройств. Я воспринял ошибку и сбой как полноценный дополнительный элемент, которым, кстати, многие музыканты, использующие тот мой аппарат, потом активно пользовались.

Какую проблему ты исследовал в Reading my body?

Меня интересовала идея объединения человека и машины. Мы используем слуховые аппараты, механические и электронные протезы и так далее — то есть различные устройства становятся частью нашего тела. Кроме того, тут есть тонкий психологический момент, потому что татуировки — табуированная тема в обществе. Когда «Популярная механика» разместила видео с этой работой у себя на сайте, я прочитал несколько комментариев вроде: «А может ли он «Мурку» сыграть?». У людей была ассоциация с тюрьмой. Когда ты делаешь татуировку, ты делаешь её навсегда, получается, ты «портишь» своё тело или по крайней мере навсегда его в какой-то степени меняешь.

Мне было любопытно, могу ли я для создания художественной работы провести эксперимент, изменить своё тело и посмотреть на альтернативный вариант взаимодействия человеческого тела с технологиями, с информацией. Из фантастических фильмов прошлого мне хорошо запомнились татуировки в виде штрихкодов, опознавательных и идентификационных знаков.

В результате у меня получилась автономная система: я могу ничего не делать, она сама работает, сама считывает партитуру. При этом инструмент не может работать без моего тела, так же как и моё тело не может звучать без этого инструмента. Это творческое объединение, в котором моя рука становится независимым творческим элементом.

Расскажи о процессе создания этого инструмента.

Это контроллер, я бы даже не стал называть его инструментом. Он представляет собой шаговый двигатель, который может то или иное количество шагов проходить в разные стороны, менять скорость и останавливаться. Шаговый двигатель передвигает датчики чёрных линий, которые, например, используются в промышленной автоматике и робототехнике для обозначения границ. Он может определить, на тёмной или на светлой поверхности он находится. Кроме того, я добавил назначаемый контроллер на основе игрового джойстика приставки Nintendo Wii с трёхосевым гироскопом. То есть помимо того, что сканер проезжает вдоль руки и считывает чёрно-белые полоски, я могу воздействовать на звук, когда меняю положение своей руки. Технологически это простая вещь, в которой концепт важнее исполнения. Но в дальнейшем я планирую модификации и обновления этого инструмента, как и создание новых версий считывающих устройств, способных анализировать цвет татуировки и распознавать фигуры, в том числе и для других участков тела.

Ты упомянул журнал «Популярная механика». Мне кажется, что твои работы связаны с DIY-движением. Сегодня люди осваивают Arduino и учатся паять микросхемы. Ощущаешь ли ты, что появилось больше людей, которые занимаются тем же, чем и ты?

Да, большое количество людей, которые раньше просто сидели за компьютерами, теперь с удовольствием берутся за паяльники и что-то мастерят. Конечно, самодельный синтезатор не может столько, сколько может компьютер, зато это некий физический объект, который ты сделал сам, инструмент, на котором ты можешь играть.

В 2009 году я написал статью о бендинге и синтезаторах. Через пару лет со мной связался парень из Новосибирска, который после моей статьи основал фирму по производству гитарных педалей. Может быть, он не пошёл делать необычные музыкальные инструменты, но он основал микробизнес, ушёл с работы, стал заниматься своей собственной электроникой. Для меня это было шоком, потому что оказалось, что даже простой текст может повлиять на чьи-то судьбы, как бы это высокопарно ни звучало.

Какие новые технологии кажутся тебе самыми интересными, и какие ты пытаешься использовать в своих работах?

Наверное, для меня сейчас интересно то, что уже произошло в области пользовательской электроники: у нас появились мобильные телефоны, маленькие камеры и т. д. Мне кажется любопытной идея того, что произведение искусства тоже может стать маленьким и носимым и как-то жить вместе с человеком. Какое-то количество работ у меня есть на эту тему, и ещё какое-то количество уже готово или находится в производстве.

Мне нравится то, что технологическому искусству легко будет быть ближе к людям. Например, сейчас в парижской галерее Xpo проходит выставка, в которой участвует Рафаэль Розендаль и другие художники, которые занимаются интернет-искусством и цифровым искусством. Экспозиция состоит из 10 часов Samsung Galaxy Watch, на экранах которых показаны видеоработы участников. Конечно, приложения для смартфона в виде произведения искусства — уже набравший силу жанр, и у меня есть идея сделать некую док-станцию, которая была бы гибридом стандартного телефона, андроида или айфона с iOS, превращающую при подключении твой телефон в мозг звукового или аудиовизуального произведения искусства.