ИнтервьюЛандшафтный архитектор Анна Андреева о популизме и излишней инициативности

Где в России можно научиться ландшафтной архитектуре?

В России этому учиться негде. Я закончила МГИМО, выучилась на экономиста, а потом поняла, что это не совсем то, что мне нравится, и пошла учиться на курсы при МАРХИ, которые назывались «Высшая школа ландшафтного дизайна», но там ландшафтной архитектуре вообще не учили. Там хорошо рассказывали про почвы, про деревья, про колористику и композицию. Но о том, что такое ландшафтное проектирование, там почти ничего не знали. Я самоучка. Чтобы стать дипломированным ландшафтным архитектором, надо ехать на Запад и учиться там.

А у нас есть конкуренция в этой области? Хотя бы в Москве.

В благоустройстве есть, ведь сейчас на него выделяются большие бюджеты.
А так ландшафтных архитекторов очень мало. Мы недавно встречались с коллегами, и нас было человек пять.

Какие парки вам нравятся?

Мне нравятся парки, где еще ничего не испортили благоустройством, вроде Олимпийского парка на проспекте Вернадского, который был сделан перед Олимпиадой 1980 года. Там всё очень здорово сделано: очень красивый рельеф, красивые пруды и видно, что деревья посажены очень классно, а те, что выглядят странно, — выросли сами. Еще мне нравятся парки, где мы уже что-то делали, и ты видишь там свою работу. Вот, например, Крымская набережная или Садовники. Еще мне очень нравится проект Фабрика Станиславского. Это проект McAslan и ADM. Там все очень классно и качественно сделано. Я знаю, что туда даже экскурсии водят из других городов.

Когда вы работаете над проектом, вы используете местные растения?

Иногда сажать неместные растения просто опасно для экосистемы. Я делала воркшоп в Никола-Ленивце вместе с Марией Ашковой, где мы с ботаником из национального парка «Урга» изучали растения того региона, а потом придумали, что из них можно сделать, потому что там ничего другого ввозить нельзя. А в Москву можно привозить много растений, потому что природа Подмосковья довольно бедная, по сравнению с природой аналогичных климатических зон в Америке или даже в России в сторону лесостепи. Поэтому если использовать подмосковные растения, то всё будет скучно. Кроме того, в городе климат теплее и суше, и тут могут расти степные виды и просто более теплолюбивые растения.

→ Олимпийский парк. Визуализация проекта (вместе с LDA).

Какие растения у нас недооценивают? Откуда возникла иерархия благородных и неблагородных растений?

Вообще, все растения, которые я сажаю, у нас многие считают сорняками. Когда мы впервые посадили в Музеоне цветы вокруг Школы, то люди по ним ходили. Мне кажется, это от того, что у нас долго не было ярких растений. Мы сейчас переживаем эпоху, которая в Европе была, когда открыли Америку. Из Америки привезли много ярких и интересных растений, и случился бум новых растений и новых сортов, не очень естественных, который потом прошел. У нас то же самое: только лет двадцать назад к нам стали привозить разные интересные растения, и люди еще немного не переболели этим. Только сейчас их начинает тянуть к ландшафтам в природном стиле. Мне кажется, что Крымская набережная задаёт эту моду.

Как долго вы сопровождаете проект? Вы даёте какие-то гайдлайны и отпускаете его в свободное плавание?

У нас не считается, что автор проекта должен как-то участвовать в его дальнейшей жизни. Но так нельзя, в России так ничего не сработает. Я сделала неплохой проект, парк «Садовники». В тот момент, когда его сажали, выяснилось, что растения все не те, то есть надо придумывать проект заново в короткие сроки, и всё делается не так, и я три недели каждый день проводила в парке, сама расставила тысячи горшков. Крымская набережная была чудом в том смысле, что тут всё посажено по чертежам. Как было написано, так оно и растет. Конечно, и я, и архитекторы Wowhaus постоянно были на стройке. Без личного внимания ничего сделать нельзя, и это проявляется на разных уровнях. С одной стороны, может что-то случиться с растениями, и ты быстро должен что-то новое придумать, с другой — рабочие не знают, как сажать растения, потому что до этого они клали асфальт. Ну и руководители этих рабочих считают, что они знают, как красивее, и начинают сажать по-своему. Это может случиться и на этапе проектирования. У меня был случай в одном парке, где просто на рабочем проектировании все мои цветы поменяли на другие, потому что посчитали, что у меня их слишком много, и они слишком сложные, и нужно сделать всё попроще и посадить хосты и прочие адские растения, которые они обычно сажают в Москве.

На что вы ориентируетесь в своей работе? Какие у вас есть образцы?

Вообще образцов полно, потому что в мире в последнее время очень много выделяется денег на общественные пространства, и можно каждый день смотреть сайт landezine, и там каждый день будет какой-нибудь новый классный парк или новая прекрасная площадь. Вкус воспитывается тем, что люди ходят и смотрят или ездят куда-то. Я сама ездила и смотрела. В ландшафтной архитектуре есть бог —  Пит Удольф, и в первую очередь я ездила смотреть его проекты. Пока ты не увидишь хороший образец, ты не понимаешь, что к чему. Можно просто много ездить на природу, как люди в Ботаническом саду, которые ездили в экспедиции. У них тоже прекрасный вкус. Но он развивается только у тех, кто каждый год ездит в экспедиции в течение 40 лет.

А есть что-то из западного опыта, что вы в какой-то степени хотели бы перенести в Москву?

Это очень зависит от контекста. Если это площадь перед офисным зданием, то там хочется делать настоящий лес с разными деревьями. С парками у нас другая проблема: они все выглядят как раз таки как лес. У нас деревья сажают друг к другу очень плотно, поэтому у них не формируется красивая крона. И в парках очень хочется работать, как на Западе, где деревья растут друг от друга на расстоянии. У нас много парков, которые на самом деле, — леса, потому что деревья находятся очень близко друг от друга: Нескучный сад, Битцевский парк. В парках я стараюсь растения близко друг к другу не сажать. Только если нужно закрыться от дороги, как в «Садовниках».

Есть у нас какие-то национальные традиции, которые можно использовать в работе?

Никаких русских традиций нет. Это нормально, потому что для нас это новая отрасль. Конечно, у нас были люди, которые разбирались в этой области, но они все куда-то исчезли в 1980-х. Сейчас всё меняется в лучшую сторону. Все, даже на уровне дачников, переболели яркими цветами. Многие знакомые мне говорят: нас заказчики просили сделать, как на Крымской набережной. Но это больше про цветы. С деревьями всё плохо. У людей есть представление, что чем больше деревьев, тем лучше, но это миф: если их близко друг к другу сажать, то ни одно не вырастает нормально. А в Москве есть какая-то мания сажать деревья. Вот у нас есть программа «Миллион деревьев». На словах это звучит хорошо, но люди, которые занимаются этим, потом жалуются, что жители города пытаются посадить во дворе столько всего, что там уже расти ничего не может, и их приходится убеждать, что это невозможно сделать.

А когда вы работаете над проектом, вы учитываете его расположение и аудиторию?

Мне кажется, аудитория везде одинаковая, потому что думать, что на периферии живут какие-то другие люди, — странно. Мы делали концепцию Аршиновского парка в Бирюлево, и там людям так же важно, чтобы у них в парке всё было классно. Но на окраины стали обращать внимание недавно. Теперь департаменту культуры хочется сделать больше периферийных парков, чем центральных. В центре уже трудно кого-то удивить.

→ Кафе «Булка» в Парке Горького (вместе с Гарри Нуриевым)

Конечный результат работы над центральным и окраинными парками сильно различается?

Может. На окраине скамейки более антивандальные, но они могут быть такими же красивыми. А цветы, которые я сажаю, на периферии никто не ворует, потому что они не понимают, что там воровать. И функции всё те же: так же нужны детские площадки, так же нужен спорт, нужно место, где можно посидеть и попить чаю.

Что означает слово «архитектура» в понятии «ландшафтная архитектура»?

Деревья, на самом деле, похожи на здания. Многие архитекторы не понимают, что деревья и кусты функционируют как стены. Это не просто какие-то зелёные штуки, которые вокруг растут и никак на влияют на пространство. Они тоже часть города.

Как вы учитываете архитектурный контекст местности? Раз деревья работают как стены?

В «Музеоне» у меня была задача сделать проект компенсационного озеленения и посадить 20 деревьев вместо вырубленных. Мы с Евгением Ассом придумали, что это должны быть одинаковые деревья, потому что до реконструкции парк напоминал дачный кооператив, в котором снесли заборчики, и везде были посажены разные растения без какой-либо логики. Мы решили вернуть в пространство логику и посадить рощу с гималайскими берёзами такой высоты, что они не будут перекрывать фасад ЦДХ. Они белые и немного сливаются с фасадом. Мне было важно не испортить фасад здания, потому что оно мне нравится. А с другой стороны Москвы-реки и на Крымской набережной много зданий из красного кирпича. Я учитывала, что люди будут смотреть через растения на ту сторону реки, и цвета будут сочетаться.

Вы вкладываете какую-то идеологию в свою работу?

Идеология такая: в Москве жить очень тяжело. И чем больше появляется хороших мест для людей, и при этом я в них участвую, тем мне приятнее. Конечно, мне хотелось бы стать человеком, который составил бы гайдлайны по озеленению и благоустройству в Москве. Вообще, у меня есть проект мечты: я очень хочу сделать ботанический сад. У меня много знакомых в ботаническом саду МГУ, у которых я учусь. Но у них очень маленькая территория. Деревьев там много, но ты не можешь увидеть, как в реальности они выглядят. Конечно, хотелось бы иметь такой ботанический сад, где деревья будут выглядеть так, как надо. И всё-таки за забором. Потому что в главном Ботаническом саду в какой-то момент всё украли, и всё пришло в упадок. Я не знаю, пойдёт ли ему на пользу присоединение к ВДНХ. Ботанический сад — это пространство для учёных, и только они знают, как там всё должно быть устроено.

Какие существуют сложности в работе ландшафтного архитектора в России?

У нас много сложностей. Очень трудно убеждать заказчика и воспитывать вкус. У нас люди любят говорить: «А зачем нам это всё надо? У нас зима шесть месяцев в году!» Хотя на самом деле она не шесть месяцев в году, и лето довольно долго длится. «Зачем делать воду? Зачем делать пляж? Зачем делать такие дорожки — будет трудно убирать!» С этим всё время приходится бороться.

У нас мало кто знает хоть что-то о растениях. Архитекторы считают, что они могут проектировать какие-то общественные пространства с ними. Потом они приходят ко мне и показывают проекты, а там сделано всё так, что деревья расти не могут. Все видят картинки в том же landezine, где площадь и маленькая дырочка, и из нее растет дерево. А обычно это или не площадь с бетоном, или это просто земля и гравий, который пропускает воду, или там внутри специальная система, которая предохраняет корни деревьев. Большому дереву нужно 25 кубов земли, а это большая яма. Или все пытаются посадить что-то в кашпо, а у нас в нём может расти только одно дерево, и это лиственница. На Тверской деревья, как в вазах. Они не растут, а просто мучаются. Их потом выбрасывают и заменяют другими.

Москве не хватает зелени?

В Москве зелени очень много. Она занимает около 40 % территории города. Но общественных пространств. Это просто зелень в виде леса и пустыря, и мы ее не воспринимаем как зелень. У нас у всех во дворах полно растений, но это не значит, что мы хотим пойти во двор и там сидеть. Проблема не в количестве зелени, а в том, что у территорий с растениями не определена функция. Нет комфортной среды. Это случилось, когда появилось много машин, и дворы превратились в парковки.

→ Крымская набережная

Чего тогда Москве не хватает?

Мне кажется, много чего. Около моего дома нет парка шаговой доступности. Есть прудик, около которого не организовано никакое пространство. Нужно, чтобы было больше мест, в которых создали условия для отдыха. Вторая проблема — дворы. Хотелось бы, чтобы они стали человеческой средой. Я работаю в архитектурном бюро Speech, и мы с ними занимаемся благоустройством дворов, и это большая проблема, потому что все нормы вроде бы хорошие, но это не спасает. Например, в каждом дворе должен быть огромный процент озеленения, и вроде бы всё хорошо, но это означает, что ты не можешь сделать нормальные дорожки, по нормам — всё в газоне. Или везде должны быть спортплощадки и детские площадки, и вроде как это классно, но в итоге во дворы ничего не влезает. Или для жильцов должны быть парковки. Может, это и хорошо, но если мы боремся с машинами, то, может быть, эти нормы устарели и нам не нужно по парковочному месту на каждую квартиру?

А есть спрос среди простых людей на вашу работу, или они принимают изменения, в которых вы участвуете, как данность?

Нет, реакция всегда хорошая. «Садовники» получились парком для людей. Раньше это был вообще пустырь. Там людей не было вообще или они ходили к метро от своих домов. А сейчас там куча народу, и всем есть, чем заняться.

В профессиональном сообществе есть фидбек?

На российском уровне всем нравится! На международном уровне отзывов нет. На уровне идей россияне могут быть очень хороши, но у нас большие проблемы с качеством строительства, что не зависит от архитекторов. На уровне исполнения мы ничего хорошего предложить не можем. Но если не приглядываться к тому, как положена плитка, то всё хорошо.

У вас есть какие-то любимые растения? Есть ли те, что идеальны для Москвы?

Я мечтаю, чтобы в город вернули тополя. У нас нет ни одного дерева, которое может достигать такой высоты так быстро, как они. Но у нас все параноидально боятся пуха. Есть мужские тополя, у которых его нет. Есть красивые пирамидальные тополя, они мужчины. Но посадить их трудно. Мне удалось сделать это только в «Садовниках».

Ещё я люблю белую акацию. С одной стороны, она необычная, но в наших условиях она хорошо растет. Мне нравится шиповник. Раньше он рос везде, но теперь у нас почему-то считается плохим, потому что он «ползёт». На Крымской набережной он есть. Еще есть смешные растения, которые я сажаю не только из-за того, что они классно выглядят, но и из-за смешных названий типа кровохлёбки тупой. Люблю лох: лох серебристый и лох узколистный. Это очень классное дерево, оно терпит загрязнения и засуху и напоминает оливковые деревья, они родственники. Оно растет быстро и стоит мало, его можно стричь.

Вы будете работать с парком в Зарядье? Это будет сложная работа, учитывая концепцию с климатическими зонами?

Я бы хотела там поработать. Но эта концепция не будет осуществляться буквально. Мы не можем сделать тундру, только ее имитацию. Потому что у нас световой день короче, чем в тундре, и растения оттуда не будут у нас расти. В нашем регионе есть растения, которые похожи на тундровые, например, голубика или маленькие ивы. Они будут похожи на тундру. Также невозможно сделать степь с ковылем. Ковыль будет две недели с колосками, а потом он будет лысый. Взять и перенести одну зону в другую невозможно, но можно сделать микс. Например, на Крымской набережной много растений степей - ирисы, шалфеи, но злаки местные - щучка и молиния.

Что отличает ваши проекты от других?

Дзюнья Исигами, который реконструирует Политехнический музей и для которого я делала концепцию озеленения, сказал, что всё, что я делаю, — тонкое и нежное.