ИнтервьюБюро Kleinewelt Architekten о красивых хрущёвках и честности

Вы сами себя причисляете к молодым архитекторам? Вы вообще используете этот термин?

Николай: Термин, наверное, интересный: молодой архитектор как правило хочет проявить себя именно как «молодой архитектор» и сочетает в себе ощущения двух этих сущностей. Не знаю, актуально ли это состояние для нас. Молодость или старость в профессии — субстанции весьма условные. Но в любом случае лучше развивать свой профессионализм. А молодой архитектор, начинающий или старый — не тот критерий, по которому надо кого-то судить.

Сергей: Мы в первую очередь надеемся, что можем причислить себя к архитекторам. К молодым или старым — уже не важно.

А вы ощущаете приближение кризиса, как ваши коллеги?

Николай: Сейчас сказать достаточно сложно.

Ваша работа в ближайшем будущем поменяется?

Николай: Будь у нас повод так думать, мы бы назвали конкретную причину. Наши проекты остаются такими, какими были задуманы, они идут своим чередом, и нам нравится, что из них получается. Пока мы не замечаем серьёзных негативных изменений, ну и стараемся не думать об этом.

Вы как-то оцениваете состояние архитектурного рынка? На нём слишком много игроков или ему, наоборот, нужна диверсификация?

Сергей: Изменяются представления о том, что должен делать архитектор. Появляются большие проекты, связанные с благоустройством, подобных которым в Москве раньше не было. Появляется спрос на исследования городов и их мастер-планы. Они связаны в том числе с поворотом в развитии промышленности, которая должна быть независима от внешних поставщиков. Из-за этого появляется новый спрос на архитектурные услуги.

Георгий: Новые государственные и городские программы, которые направлены на поддержку малых городов и благоустройство, формируют новый рынок.

Николай: Пять лет назад всё, что происходило в нашей сфере, было работой с частными инвесторами и девелоперами. По факту город или государственные институции заказывали только никому не нужное, с эстетической точки зрения неинтересное жильё, которое строилось кварталами по старым советским калькам. Сейчас этот вектор немного смещается в сторону формирования более разумной городской среды. Это интересный процесс.

→ Временные павильоны на территории ВДНХ

А вы вкладываете какую-то идеологию в свою работу?

Николай: Есть маленький принцип, который мы стараемся каждый день отстаивать и которому мы следовали с самого начала. Мы занимаемся только теми проектами, которые нам действительно интересны. Мы хотим оставаться достаточно скромными и понятными, но с другой стороны — хотели бы с помощью своих проектов формировать гуманную, комфортную, уютную, спокойную и скромную городскую среду. Поскольку в рамках наших проектов часто встаёт вопрос об отношении к городу, и в частности к Москве, то есть распространённое мнение об изменениях, улучшениях. Это, конечно, очень правильно. Но на самом деле Москва — это город, который нужно оставить в покое. И это и будет самое большое изменение. Ещё Москву можно любить.

Сергей: Мы всегда стараемся проводить небольшое исследование, которое помогает найти отправные точки — проблемные моменты, какие нужно решить. Cам проект становится ответом на все текущие вопросы вокруг этого места, маленьким изобретением, результатом исследования.

Николай:  Больше всего внимания мы уделяем анализу. Собственно архитектурное решение того или иного пространства становится ответом на это исследование. У нас бывали случаи, когда в процессе исследования мы приходили к выводу, что любое архитектурное вмешательство — это антиответ. В таких ситуациях мы понимаем, что самым честным решением было бы ничего не делать. Это тоже результат нашей работы.

Сергей: Если говорить об эстетических принципах, то это честность конструкции, мы всегда против замены материалов и их имитации. Если нужно сделать какой-то крепёж, то он должен быть видимым. Красота конструкции выражается в чистоте узлов и деталей. Например, конструкция оконного обрамления в здании на Новокузнецкой улице сделана с большими круглыми болтами, которые нужны конструктивно, и мы решили сделать их большого размера, чтобы они были заметны на фасаде. Необходимость этого конструктивного элемента подчёркивает правдивость эстетики.

Георгий: Мы считаем очень важным использовать общечеловеческие ценности, такие как большое и высокое пространство, большие окна. В целом: честность пространства, честность конструкции и честность материала. Всё должно быть настоящим.

Сергей: Пьер Витторио Аурели формулирует принцип для сегодняшних архитекторов, как «less is enough», потому что для человека в сложном мире современных взаимоотношений, когда часто приходится просто выживать, то, что меньше — уже достаточно, больше не нужно. Нам, наверное, всё-таки больше нравится постулат Миса ван дер Роэ «less is more».

Когда вы работаете со старыми зданиями, как вы понимаете, от чего вам не жалко отказаться и где можно привнести что-то своё?

Николай: Мы стараемся быть максимально гуманными по отношению к тем людям, которые сделали здание до нас. Мы даже не рассуждаем  о том, хорошо ли они сделали его или не очень. Их решения надо уважать. И в этом плане наш принцип можно назвать реставрационным. Другое дело, что мы пытаемся делать это аккуратно, скрупулёзно, использовать высокое качество сборки. Для нас всегда важны любые стыки, сопряжения и примыкания. Важно, чтобы это было выполнено на высоком уровне, в том числе ремесленном. Потому что в этом аспекте проявляется наше отношение к объекту.

В этом смысле мы люди очень «юридические»: мы всегда следуем не только духу, но и букве закона. Когда мы работаем с памятниками, никакие интерпретации и трактовки от нас не нужны. Нравятся ли нам те или иные решения или нет, мы выносим своё мнение за скобки, будто находимся в хирургическом кабинете в белых перчатках и должны скрупулёзно восстановить то, что было.

Сергей: Есть здания, в которых нужно усилить первоначальный замысел, чтобы показать зрителю его красоту. Так случилось с домом на Новокузнецкой. Это здание интересно тем, что в нём большие проёмы сильно контрастировали с поверхностью стены, в 1980-е и 1990-е какие-то проёмы были частично заложены, а какие-то — увеличены. Где-то были пластиковые окна, где-то — стеклоблоки, где-то заложены кирпичом фрагменты стены. Когда мы увидели всё это и прочитали первоначальный замысел, нам захотелось его усилить: каменные обрамления оконных проёмов теперь выступают за поле стены, и контраст между стеной и проёмами увеличился.

Внутри мы увидели интересную лестницу. По предыдущему проекту её должны были убрать, и инвестор уже рассчитывал на площадь, которую она занимает. Мы достаточно долго доказывали, что в том числе и экономически эффективно будет оставить эту широкую парадную лестницу в четырёхсветном атриуме, благодаря которому создаётся знаковое пространство. Из-за него дом будет запоминаться. Получилось композиционное ядро здания, которое организует пространство улицы вокруг дома.

Георгий: Дом с того момента, как он построен, и до наших дней проходит много стадий метаморфоз. Что-то происходит с фасадами, с самим объёмом здания, к нему могут что-то пристроить, могут прорубить новые проёмы или заложить старые.  Одни наслоения бывают очень любопытными, они действительно вносят что-то ценное в само здание. А некоторые нужно жёстко отсекать.

↑ На фотографиях: Сергей Переслегин, Георгий Трофимов, Николай Переслегин

Советскую архитектуру вообще можно назвать человечной?

Сергей: Я знаю, что самое бесчеловечное здание советского периода — это онкологический центр на Каширском шоссе. На него не очень хочется смотреть, а эмоциональная составляющая, связанная с его функцией, как будто показана на фасаде здания.

Но тем не менее мы очень любим советские санатории и дома отдыха. Видимо, это то, на чём «отрывались» советские архитекторы. Там можно было позволить себе многое.

Георгий: Ещё очень интересные здания советских НИИ, где у архитекторов не было каких-то глобальных ограничений, связанных с панельным строительством и типовыми проектами.

Николай: Я не знаю, согласятся ли со мной мои коллеги, но мне очень жалко, что снесли гостиницу «Россия». Я понимаю, что это спорный тезис, и, с одной стороны, я поддерживаю то, что там будет делаться сейчас. Но постоянно менять историю и пытаться её лечить — это тоже странный подход. Там действительно были старинные монастыри и был очень красивый квартал Зарядье. Получилось так, что его снесли, и это очень горько, и построили гостиницу «Россия». Но это тоже значительный жест своей эпохи. Я против того, чтобы постоянно что-то менять. Перманентные микрореволюции в градостроительной сфере ни к чему хорошему не приводят.

Сергей:  Если бы не плохое качество строительства, советские дома отдыха и санатории выглядели бы сейчас как отличные современные немецкие здания. Уровень мысли и задумки, к сожалению, был намного выше, чем уровень производства. Люди, которые там работают и живут, часто не понимают, что они находятся в отлично придуманном пространстве. Я всегда жалею, что туда нельзя просто прийти, убрать лишнее и восстановить первоначальную задумку.

Николай: Вы знаете про дом для врачей в самом начале Рублёвского шоссе? Это эталонный панельный дом, который очень качественно приведён в порядок, но он первоначально содержался достаточно хорошо. Возможно, из-за местоположения. При этом это совершенно такой Мюнхен или Цюрих.

Сергей: А так как все кварталы пятиэтажек сейчас заросли зеленью, они стали достаточно человечными пространствами. Намного более человечными, чем  22-этажные кварталы за МКАД, которые, к сожалению, штампуются в гигантском количестве.

Николай: Важна не только работа времени, которая гуманизирует и романтизирует любую постройку. Главное, чтобы для этого был материал. Бывает, что его нет. Я с трудом представляю себе кварталы вроде Северного Бутова или Щербинки как что-то, о чём потом можно будет отозваться с теплотой. Есть такая шутка про то, что московская архитектура — это коррупция, застывшая в камне. Возможно, и в этом когда-то будет что-то романтичное.

Георгий: Я видел несколько старых проектных прорисовок кварталов пятиэтажек, которые выглядят просто потрясающе. Они действительно были очень хороши на бумаге. И в принципе, с точки зрения среды, которая есть в кварталах пятиэтажек в данный момент, они тоже очень приятны и гуманны. Все пропорции, сочетания высоты домов, расстояния между ними и общих пространств очень хороши. Другое дело — качество исполнения очень плохое. Строительные принципы — самые дешёвые  и простые. Если бы эти дома строились на более высоком уровне, получились бы абсолютно замечательные кварталы.

А общественная советская архитектура — это та сфера, где у архитекторов была возможность что-то придумывать и реализовывать. Архитектор предлагал решение, обсуждал его с коллегами-профессионалами, и всё — эти решения исполнялись. Именно поэтому советская архитектура во многом самобытная и оригинальная. Это то, что исчезло после перестройки, когда во главу угла встал заказчик, когда на зданиях появились странные башенки и формы.

→ Проект винодельни в Краснодарском крае

Насколько архитектура инертна? Она говорит о прошлом или всё-таки успевает за развитием общества, или даже рассказывает о его будущем?

Николай: Любая архитектура всегда фиксирует какой-то момент в настоящем. Попытка сказать архитектурой что-то больше, чем констатация сегодняшнего восприятия действительности, — это не очень честно. Архитектура — самое публичное из всех возможных искусств, потому что мы её воспринимаем априори. В этом смысле это самое агрессивное искусство, которое формирует действительность и повестку дня, настроение каждого из нас помимо нашей воли. Поэтому хорошо, когда она находится в некой культурной традиции, то есть в поле искусства. Это самая большая задача и самая большая честь для архитектора.

Сергей: Мне кажется, что есть общий уровень архитектуры, который фиксирует сегодняшний момент, он находится во времени. Это архитектура, по которой можно с уверенностью определить, когда здание было построено. Но существуют не вписывающиеся во временной контекст произведения, очень редкие, но к которым каждый архитектор, возможно, стремится. Таких произведений в истории архитектуры очень мало, они — вне времени. Такие здание всегда остаются актуальными.

Георгий: У архитектора есть два пути: можно делать что-то модное и как бы современное, но через 10 лет будет понятно, что вот это было модным и современным, а сейчас это уже так себе. А второй путь — это пытаться найти золотую середину между актуальностью сегодня и некой вневременностью. Хочется верить, что мы идём по этому пути.

А как вы думаете, хороший вкус — это что-то вроде навыка, который можно получить в ходе образования, или это что-то присущее?

Сергей: Хороший вкус нужно воспитывать. Но его точно можно и потерять. Архитектор во многом формирует вкус тех, кто смотрит на его здания, и потому это большая ответственность. Со вкусом сделанный фасад — это большой труд, постоянная внутренняя работа, в которой никогда нельзя останавливаться, потому что это может быть чревато потерей вкуса. Нужно постоянно смотреть на хорошие вещи, окружать себя чем-то приятным и красивым.

Георгий: Я думаю, элемент чего-то врождённого должен присутствовать. Не у всех воспитывается хороший вкус, но к этому надо стремиться.

Николай: Хороший вкус — это, на самом деле, внутренний аскетизм. Это процесс, в основе которого лежит самоограничение. Но с другой стороны, хороший вкус, как и точно выстроенный прицел, просто сбить. Это вопрос того, чем ты питаешься в эстетическом смысле. Если ты смотришь на похабщину и убожество, в том числе градостроительные, то это формирует твоё восприятие действительности. Если ты смотришь на что-то прекрасное, состоятельное, то это всегда создаёт какую-то внутреннюю гармонию, которая является основой для формирования хорошего вкуса.

Сергей: Могу сказать, что и Гоша, и Коля точно влияют на мой вкус.

Георгий: Мы все друг на друга так или иначе влияем. Командная групповая работа — это важно. Друг друга одёргивать и поддерживать — очень полезно. Очень многие решения рождаются именно на стыке наших общих идей или подходов.