ИнтервьюБюро looqlAB о том, как всё вокруг становится архитектурой
«Мы строим декорации для повседневности»
Текст
Сергей Бабкин
фотографии
Оля Савельева
Look At Me продолжает серию интервью с молодыми российскими архитекторами. На этот раз мы поговорили с Марией Веерпалу и Андреем Киселёвым из бюро looqlAB и сфотографировали их в интерьерах Московского архитектурного института.
Без технологического развития архитектура по большому счёту топчется на месте
Как вы основали бюро?
Андрей: Случайно и очень спонтанно. До looqlAB мы были в другом бюро, которое основали сразу же по окончании института вместе с товарищами. В 2011 году мы отделились и организовали своё. Это произошло буквально в течение пары недель. У нас не было конкретных планов. Мы ещё в первом бюро привыкли, что всё приходило к нам спонтанно, и за счёт этого мы выживали.
Мария: Чтобы организовалось действительно работающее бюро, нужно, чтобы люди научились понимать друг друга. Возможно, необходимо распределение обязанностей, чтобы каждый не перетягивал одеяло на себя, а занимался своим делом. И организовали мы бюро не вдвоём, а с несколькими другими людьми. Мы формировали коллектив, исходя из того, чтобы всем было уютно и каждый занимался тем, что у него лучше всего получается.
Андрей: Нас изначально было трое, потом четверо, теперь двое. Люди появляются и уходят, но последнее время мы решили закрыться и не берём к себе новых партнёров.
Вы как-то формулируете принципы, согласно которым работаете?
Андрей: У нас принципов и чётких ориентиров нет, в хорошем смысле слова. Мы очень большую часть времени уделяем образовательным программам, где преподаём только какие-то объективные вещи. Сейчас мы преподаём в МАРШе то, что мы называем digital skills. Мы рассказываем, как оптимизировать работу, усовершенствовать алгоритмы. Есть вещи субъективные: может, кто-то преследует цель добиться какого-нибудь минимализма в архитектуре, модернизма, постмодернизма. У нас не так.
Мы всё время в поиске, и потому берёмся за очень разные проекты: и за небольшие дизайнерские конкурсы, где нужно спроектировать какую-то полку или лавку, и выполняем проекты посёлков на несколько десятков гектаров. Мы естественно живём, и всё приходит к нам само. Мы не ставим себе цели в духе «мы хотим сделать огромную гостиницу».
Мария: У меня есть цель, которой я в работе пока не достигла. Это мечта, чтобы работа была сродни медитации. Чтобы был приятен не только результат, но и сам процесс. Сейчас так или иначе мы работаем на результат, и иногда это нас настолько завораживает, что мы даже не думаем о том, как это происходит. Процесс технического труда очень сложный, тяжёлый и кропотливый, он занимает основное время работы над проектом, и хотелось бы, чтобы каждый момент этой работы доставлял удовольствие вне зависимости от результата.
Андрей: И всё-таки у нас есть правило делать работу от начала и до конца. Мы ищем людей, которые способны на это. Работа — это 5 % удовольствия, когда формулируешь основную концепцию, 90 % — кропотливый труд, и ещё 5 %, самые тяжёлые, которые многие не могут преодолеть, — завершение процесса, когда нужно поставить точку.
Вам интереснее решать эстетические, социальные или функциональные задачи?
Андрей: Зависит от проекта. Мне лично нравится его функциональная часть и разработка неких объективных показателей. Анализ, технический подход, алгоритм построения работы, взаимодействие с заказчиком, обсуждение организационно-конструктивных вопросов. А вот Маша в нашей команде как раз решает эстетические задачи. Она даёт всем решениям конкретный вид.
А вот касаясь эстетики, сейчас можно в архитектуре быть авангардистом? То есть или сказать что-то отчасти новое, или просто выразить себя и свои идеи.
Мария: Я думаю, что главная особенность архитектуры как вида искусства — то, что она непосредственно связана со строительным материалом, в отличие от живописи, музыки, которые более эфемерны. Основные изменения в стилях, прорывы происходили тогда, когда осваивались новые материалы и изобретались новые технологии. Так, XX век коренным образом отличался от всего, что было до него, потому что начали использовать стекло и железобетон.
Сейчас любой архитектор может выражать своё «я», может быть индивидуальным, но, если мы посмотрим на историю архитектуры через 100–200 лет, это будут всего лишь небольшие точки на линии. Залог появления нового — технологическое развитие. Без него архитектура по большому счёту топчется на месте.
Андрей: Наше эстетическое высказывание можно определить как эклектику. Нам в голову приходят оригинальные идеи, которые мы реализуем в разных проектах, это получается само собой.
С какими формами и типами объектов интереснее работать?
Мария: Мне интересны малые формы. Это то, что можно проследить от начала до конца, такие проекты минимально зависят от внешних факторов вроде мнения заказчиков и исполнителей. В них мы можем контролировать все процессы. К тому же работа над малой формой не исключает рукотворности. В обычных проектах ты занимаешься эскизированием, у тебя минимальное количество работы с бумагой или макетом, потом ты работаешь с компьютером и огромное количество времени проводишь в виртуальном пространстве, а реализация — это уже по большей части менеджмент. Когда я работаю с малыми формами, я могу всё делать своими руками, приложить свои собственные силы, непосредственно участвовать в процессе. Мне это близко.
Андрей: Время кризисное. Деньги из крупных объектов скорее всего будут уходить, и потому в ближайшей перспективе мы сфокусируем своё внимание на небольших. Например, мы продолжаем проект с деревянными конструкциями Qbik. К лету мы запустим ещё ряд небольших фестивальных объектов, которые будут производиться ещё проще и быстрее. Нам всегда приятно найти максимально простое решение проблемы. Мы начинаем с маленьких понятных вещей, а заканчиваем крупными проектами.
Вы как-то определяете границы архитектуры? Где заканчивается архитектура малой формы и начинается дизайн?
Андрей: Нет. Нам интересно постоянное расширение, размывание границ между архитектурой и чем бы то ни было. Архитектура — это жизнь, и по большому счёту как вид искусства она похожа на кино. Мы строим декорации для повседневности, внутри которых каждый день ходят и зачастую живут люди. Они ещё и обременены определёнными функциями. Тема диссертации, которую я писал, была тоже очень пограничная — «Медиатехнологии как средство формирования архитектурной среды». Дело в том, что размывается граница между архитектурой и дисплеем. Из дисплеев можно собирать фасады, которые становятся динамичными. Скоро появится поколение, в котором будут архитекторы, работающие на грани между архитектурой и видеоартом, архитектурой и программированием. Для нас архитектура может быть и в кофейном стакане, у которого есть определённая тектоника, пропорции, конструкция.
Новые технологии способствуют развитию. Расширение инструментария расширяет возможности
Есть ли какие-то объекты, с которыми бы вы ни за что не работали?
Андрей: Я почему-то сразу подумал про какой-нибудь морг или крематорий. Жутковато.
Мария: У нас же было задание на втором курсе. Мы делали крематорий.
Андрей: Я помню, один раз я случайно зашёл на территории Склифосовского в какое-то подобное заведение. И оно меня как-то неприятно взбудоражило.
Почему-то крематории время от времени всплывают
в разговорах с архитекторами в разных контекстах.
Мария: Видимо, это больная тема из-за того задания на втором курсе.
Андрей: Психологическая травма.
Мария: Мне всё интересно. Нет такого, от чего бы я отказалась.
Андрей: Вообще, всё, что мы брали, мы бы попробовали ещё раз.
Использование цифровых технологий расширяет способности архитектора, но может ли оно при этом отчуждать его от результата труда?
Андрей: Да нет. Мне кажется, это всё фикция. Такие точки зрения есть. Я помню, у нас на первом–втором курсе преподаватели говорили: «Ну, ребят, зачем вы приносите всё, что сделано на компьютере, это же всё компьютер сделал». Компьютер — это такой же инструмент. Похоже было с паровозом. Когда он появился, люди же говорили, что коровы будут сходить с ума и пойдёт чёрное молоко, но ведь такого не произошло.
Мария: У Брэдбери есть рассказ про архитектора, в нём главный герой увидел программу, которая, по сути, заменяет его работу. Сейчас они, конечно, не дошли до такого уровня. Человек решает огромное количество задач, и этот инструмент позволяет упрощать работу.
Андрей: Конечно, это инструмент. Люди рисовали пальцами, пока не появился карандаш. Он не убил специфику рисунка в целом, а помог подняться ему на следующий уровень. Мне кажется, это всё заговор. Как нефтяные магнаты не дают развивать энергосберегающие технологии, так и люди, которые работают в таких неэффективных техниках, поступают также. Новые технологии способствуют развитию. Расширение инструментария расширяет возможности. Все всё время говорили, что трёхмерная графика не даёт полного восприятия проекта. Но это зависит только от тебя и твоего владения предметом. Мы сами преподаём цифровые навыки и идём по пути оптимизации работы. Главная идея — можно делать то же самое, но быстро. Например, мы пытаемся оцифровать трудоёмкую и занимающую много времени технику отмывки тушью. Мы сейчас контактируем с людьми, которые разрабатывали её ещё в середине XX века. Они консультируют нас, как сделать её современным и нужным инструментом. Сейчас в ней нет смысла, только как сохранение традиции, но ради этого нет повода тратить на неё много времени в центральной образовательной институции.
Мария: Мне кажется, что такие вещи всё-таки имеют непосредственное отношение к специальности, потому что твоя работа в Photoshop основана на знаниях, которые получены традиционным способом.
Андрей:Теория может быть актуальна, но прикладные навыки должны меняться. Мы ездим по конференциям и пытаемся посмотреть, что происходит. Там мы общаемся с людьми из разных частей света, и про отмывку не слышал никто. Когда я пытался объяснить, что это, они крутили у виска и спрашивали: «Это сейчас так делается или в XIX веке?»
→ Проекты бюро looqlAB
Насколько вообще налажены связи между образовательными институтами в России и системой бюро?
Андрей: Мне кажется, то, что практикующие архитекторы сотрудничают с вузами, — очень положительная практика. Разумеется, есть проблемы, есть хорошие и плохие примеры. Например, в МАРШе почти все преподаватели — практикующие архитекторы. В МАРХИ больше теории. Но сотрудничество не может быть не налажено. Если бы это было не так, то что бы делали студенты по окончании института?
Мария: В том-то и дело, мне кажется, есть большая проблема.
Андрей: Я вижу несоответствие форматов. В МАРХИ очень часто людей учат рассказывать о своей работе перед большим планшетом с множеством проекций. В жизни ты с таким не сталкиваешься, тебе нужно рассказывать презентацию, состоящую из последовательности слайдов. Очень многие не умеют последовательно и интересно рассказывать о своих часто хороших идеях.
Мы сами сейчас работаем в МАРШе, преподаём технические навыки. Всегда и везде есть компьютерные курсы, которые учат вас AutoCAD, 3D MAX, то есть каким-то отдельным программам. По сути, когда вы изучаете эту программу, вы понимаете, что на практике вам нужно по 5–10 % от каждой программы. Проанализировав то, что все архитекторы выполняют в ходе проектирования похожие алгоритмы, мы решили не рассказывать всё про каждую программу, а давать информацию об определённом векторе работы, гайдлайне. Мы показываем, как пользоваться инструментами в определённой последовательности вне всякой эстетики. Что бы мы ни проектировали, мы анализируем механику создания объекта и делимся ею. А дальше в МАРШе мы хотим заниматься сторителлингом. Мы будем приглашать профессионалов в этой области, которые могут объяснить принципы верной последовательности изложения.
Мария: Мне кажется, что в интеграции выпускников вузов в профессиональное сообщество всё-таки есть большая проблема. Люди, которые выходят отсюда, не то что не заточены под какие-то конкретные задачи. Они абсолютно оторваны от реальности практикующего архитектора. У нас есть обязательная практика, но у неё весьма формальный характер. Люди не понимают, чем они точно хотят заниматься.
Андрей: Все думают о том, что они выйдут и прославятся. Это связано с постановкой целей и задач. Не хватает навыков в создании алгоритмов достижения цели, бизнес-планов. В общем, да, можно сказать, что система образования не налажена. Есть знакомые, которые вообще забросили архитектуру после окончания вуза. Я не был прилежным учеником: что меня только ни интересовало. Но достоинство МАРХИ в том, что он не вызвал у меня отвращения к профессии. Я видел многих своих знакомых, которые оканчивали другие институты и ни в коем случае не хотели работать по специальности. То, что по окончании института я очень любил архитектуру в принципе (пусть и не очень понимая, что это), и то, что у меня осталось желание заниматься этим, — очень ценно. Сам МАРХИ как место просто прекрасен. Когда я поступал, у меня было несколько вариантов, но именно здесь была потрясающая атмосфера с огромным количеством необычных людей для того времени, конца 90-х — начала 2000-х.
Мария: Это один из основополагающих факторов в выборе профессии. У архитекторов, как правило, родители, бабушки или другие родственники — тоже архитекторы. У нас не так, это был момент личного выбора. Я тоже выбрала МАРХИ во многом из-за обстановки.
Андрей: Это очень необычное пространство со всеми этими коридорами и лестницами, с кучей очень интересных мест.
То есть в качестве объекта для фотографии вы выбрали МАРХИ по ностальгическим причинам?
Андрей: Да, мы очень любим его, и я не встречал человека, который бы не любил.
Мария: Все критикуют МАРХИ, и, наверное, объективно, но мы благодарны ему. Неизвестно, чем бы мы занимались, если бы не он. Мы сделали правильный выбор.
Комментарии
Подписаться