Интервью«Для художника зависть — это очень важно»

Ваш проект в Московском музее современного искусства покажут впервые?

Да, он будет премьерным. В этом его сложность, потому что, когда выставки более-менее обкатаны, как у меня было с проектом, который сначала показали в музее Max Mara, а потом в Мультимедиа Арт Музее, всё проходит легче. Вообще, с одной стороны, в России всегда всё сложнее, а с другой — это всё-таки дом. Но любая выставка — это ужасный стресс, а особенно такая большая, как у нас: она будет в 10 залах. Точнее, в девяти, а ещё мы задействовали секретный зал. Это будет секретная библиотека.

А о чём вообще будет выставка?

Это будет проект о России, такое исследование русской культуры. Понятное дело, что в определённом смысле это шутка, потому что русскую культуру невозможно охватить ни в рамках одной выставки, ни в 10, ни в 50. Мне пришлось придумать собственный метод исследования, как какому-нибудь археологу. На выставке история моей семьи будет смешана с историей России. Зал, посвящённый Льву Толстому или Анне Павловой, соседствует с залом о моей бабушке или моей маме. Для меня это совершенно равнозначные вещи, как и для каждого: при всём величии Льва Толстого бабушка в жизни любого человека занимает не меньшее место. 

А в каких медиумах вы работаете?

Во многих. Там будет архивное семейное видео, на котором моя мама танцует, рисунки моей бабушки, посвящённые её жизни, мои вышивки, связанные с визуальной культурой русского севера. Это всякие птички, цветочки, которые при этом смешаны с советской визуальной культурой, на которой мы все воспитывались. Вроде распускающихся пунцовых роз на конвертах или переводных картинок на шкафчиках в детских садах. Вам сколько лет?

 Мне 23.

А, ну у вас тогда ничего этого не было.

Ну, картинки на шкафчиках я застал.

Кстати, в детских садах учат очень интересным техникам. Например, мозаики из злаков или фасоли. Я тоже думал сделать такую для выставки, но не успеваю. Мне показалось интересным совместить фасоли, малахиты, речной жемчуг и другие материалы. Если мы говорим о русской визуальной культуре, то перед нашими глазами встаёт малахит Исаакиевского собора, макраме и другие вещи. Это такой дичайший микс из неоклассики XIX века и всего, что было позже. Именно тогда и начали придумывать русскую визуальную культуру, потому что по большому счёту раньше её не существовало.

В XIX веке все озаботились поиском русской идентичности и придумали все основные узоры и мотивы. Именно оттуда пошли русское ар-деко, Билибин. Вспомните Дягилевские сезоны: все эти знаменитые оперы, посвящённые Китежу, бояре, триумф русского балета, который тоже не существовал как явление до XIX века. Я так или иначе обращаюсь к образам русской культуры, придуманным тогда, а также в советское время. И всё это делаю с помощью вышивки, аппликации, резьбы по дереву. Русские материалы — это дерево, текстиль, возможно, керамика и всякие дикие вещи вроде фасоли. Вот Иисус из пшена.

Такому учат в детском саду наших племянников. Там вообще много чему хорошему учат. Например, меня научили вышивать гладью. Там ещё была какая-то девочка, которая уже умела вышивать, и она делала какие-то потрясающие клубнички. А я бабочку вышивал, и очень долго. Я был в абсолютной зависти и как-то раз, когда все уснули, взял ножницы и порезал её вышивку. Тогда я и стал художником, потому что для художника зависть — это очень важно. Сейчас бы я не стал так делать, но тогда это была своего рода инициация.

У меня на выставке будет рисунок племянницы. Она нарисовала умершую ласточку из «Дюймовочки». Вообще, на выставке будет довольно много о смерти, потому что русская культура так или иначе с ней связана.

Три важных русских продукта по версии Евгения Антуфьева

 облепиха

 свёкла

 подсолнечное нерафинированное масло

Вы всё сами делаете?

Да. Только мне ещё жена Люба всегда помогает в монтаже и оформлении работ. Потому что работу я могу сделать, а вот отрезать ровный край, чтобы оформить раму, я не могу. Вообще всем советую: если вы хотите быть художником, вам нужна правильная жена. Люба тоже шьёт, и у неё получаются очень милые работы. А у меня на первых выставках были какие-то монстры. Поэтому новая выставка для меня нехарактерная: она построена на тексте. Она должна понравиться тем, кто окончил филологический факультет, обладает весьма странным чувством юмора и при этом понимает практики современного искусства. Я не очень представляю, сколько таких в Москве. 

 Так ли это важно?

Я имею в виду тех, кто мог бы оценить её в полной мере. Например, у меня там будут пирожные из фарфора. Вы знаете балерину Анну Павлову? Возможно, вы не знаете, что есть знаменитый десерт, который назван её именем. В России он мало где есть, а на Западе — везде. Его почему-то называют русским десертом, хотя его придумали в Новой Зеландии в честь гастролей балерины. Не все понимают, в чём новаторство Анны Павловой, но все знают десерт. Существует множество его вариаций, а Новая Зеландия и Австралия даже спорят, кто его изобрёл, потому что именно там это национальный десерт, как у нас торт «Наполеон». Во Франции такого торта просто нет, это русское изобретение.

На выставке будут копии пирожных из московских ресторанов, где их подают, но только сделанные из фарфора. Это очень русский, даже советский материал. Когда мы думаем о нём, сразу вспоминаются фигурки балерин. Например, в лондонском колумбарии, где хранится прах Анны Павловой, возле урны стоят фарфоровый лебедь и фарфоровая балерина. Они довольно уродливые: их туда недавно поставили какие-то русские почитатели.

Получается, что временные рамки русской визуальной культуры — от XIX века до современности. А каковы тогда географические рамки?

Я для выставки объездил много мест — от Лондона до Калуги, Арзамаса, Ясной Поляны. В Лондон я летал специально, чтобы посмотреть на прах Анны Павловой. В Милан я ездил, чтобы записать интервью с Николаем Лилиным. Это очень странный русский писатель, самый знаменитый в Италии. Я думаю, что вы о нём даже не знаете, притом что по его книге снимал фильм Габриэле Сальваторес. Он пишет о русской мафии, потому что сам из неё. Главного героя фильма и книги зовут Колыма, он настоящий сибирский урка, а по книге они очень честные люди, которые ненавидят только буржуев, помогают слабым, их вообще не интересуют деньги, они хотят их только раздать. Вообще фильм начинается с того, что дома держать деньги — грех, и лучше их закопать под деревом. Это звучит как какая-то адская клюква, но в Италии книга — бестселлер, и она переведена на десятки языков, кроме русского.

История Николая Лилина характерна для России, потому что это классическая история оборотня-самозванца. Стоит вспомнить хотя бы «тушинского вора», Гришку Отрепьева или огромное количество людей, которые бежали из России в XIX веке и притворялись в Европе аристократами. А Лилин — самозванец от мафии. Интерес к ней заменил интерес к дворянам.

Проблема в том, что я так много ездил для этой выставки и так много собрал материала, что в одну экспозицию всё просто не помещается. Так что я продолжу её потом.

А о русском космизме что-то будет?

Я почти полностью вырезал эту тему, потому что, когда я начинал готовить выставку четыре года назад, русский космизм никого в российском искусстве не интересовал. Но за последнее время появилось уже несколько выставок, посвящённых этой теме, так что я оставил его только точечно. В основном я исходил из концепции Николая Фёдорова о создании музея всех когда-либо живущих. Персональное бессмертие — это эгоизм, которого мы не должны достигать. Мы должны сделать бессмертными всех, кто когда-либо жил. Чтобы их воскресить, мы должны собрать все их вещи, все атомы, которые от них остались, всю информацию о них, чтобы потом учёные каким-то образом всё это выжали, перемололи, собрали и воскресили человека.

У Фёдорова было огромное количество проектов: например, воскрешающий сад, в котором деревья фильтровали бы воду, воздух и землю и собирали бы атомы, рассеянные по земле. Проекты были, откровенно говоря, дебильные. Тем не менее Фёдоров сейчас культовая личность, да и в своё время он повлиял на огромное количество художников, например, на Филонова и Чекрыгина, очень важного для выставки художника.

В итоге русский космизм остался в выставке как идея. Всё-таки он не так для меня персонализирован, как остальное. К неперсонализированным предметам я вообще отношусь с отвращением. Сейчас многие художники занимаются исследованиями, которые состоят из пары дней в архивах, пары фотографий из Google Images, всё это распечатывается в большом формате, делаются подписи и карты из Google Maps миксуются с ботаническим атласом. А полевую работу никто не отменял. Мы съездили в Ясную Поляну, записали там звуки пчёл, собрали растения, взяли жёлудь с могилы Толстого и вырастили из него дуб. Поэтому подготовка выставки и заняла четыре года. Да она могла бы продолжаться и ещё дольше.

Забавно, я буквально месяц-полтора назад по учёбе встречался с Валентином Дьяконовым, и он тоже говорил о Фёдорове.

Дьяконов — молодец. Он хорошо обозначил ситуацию с модой на русский космизм, что это новая «матрёшка-балалайка». Это совершенно гениальный термин. И потому обращаться к космизму уже просто неприлично. Но у меня достаточно других вещей. Например, я ездил в Новосибирск, чтобы поговорить с Сергеем Якушиным. Это хозяин и создатель новосибирского крематория и музея смерти. Мы говорили с ним о Фёдорове, и этот диалог будет в каталоге выставки. Вообще всем читателям Look At Me рекомендую съездить в Новосибирск в этот крематорий, без шуток. Это феномен русской культуры.

А вы не боитесь, что тоже превратитесь в матрёшку-балалайку?

Я стараюсь этого избежать. С другой стороны, всё превращается в матрёшку-балалайку. Русский балет, например. Большой театр забит, но это же худший театр для балетной труппы в плане публики, потому что она совершенно непрофильная. Это какие-то туристы, чиновники, командировочные, которым в принципе всё равно, что им показывают.

Вы обращаетесь к русскому, и интерес западных критиков…

Давайте откровенно. Россия никого совершенно не интересует. Все кураторы говорят, что смотрят на русских художников и местную арт-сцену, но это всё только для русских изданий. На Западе существуют только Кабаков и русский авангард. И русская икона, притом что не доказано, что Андрей Рублёв — действительно автор своих работ, в том числе «Троицы», которую открыли только в XIX веке. Вся русская культура — это некий фантом, и это мне очень нравится, потому что нет разницы, что фантом, а что было на самом деле.

Например, малахит — вроде русский материал, но русского малахита больше не существует, потому что все месторождения исчерпаны. То, что в Екатеринбурге покупают в подарок чиновникам и гостям, — это африканский камень. Его просто ввозят и продают, потому что в России малахит канонизирован Бажовым и Исаакиевским собором.

Есть версия, что и матрёшку завезли.

Да, совершенно не важно, что родное, а что нет. Русская культура всегда славилась именно апроприацией. Русский север гениален тем, что люди, которые никогда в жизни не видели львов, рисовали их, райские деревья, павлинов. Скорее всего, они просто срисовывали это всё из Библии. Это потрясающая наивная культура. И неважно, как это всё возникло. Греки копировали египтян, римляне копировали греков, а итальянские художники времён Возрождения копировали римлян.